Жизнь Маркоса де Обрегон

Эспинель Висенте

– Потому что, сеньор, – сказала она, – одним счастье, другим злосчастье.

– Неужели это возможно, – сказал я, – чтобы не было никого, кто освободил бы вашу милость от столь дурного занятия?

А она ответила:

– Висит мясо на крюке, потому что кота нет.

– Так честное слово, – сказал я, – если бы я был в состоянии, я бы сделал это; потому что мне жалко видеть среди этих гор и скал такую богато одаренную женщину.

– Однако пусть ваша милость замолчит, – сказала она, – так как мой муж и я должны отнять деньги у тех, кто останется с нами, а утром мы поступим так, как нам захочется; а если случайно мой муж опять вечером станет говорить, чтобы вы уходили из венты, то пройдите через заднюю калитку двора, я ее для вас оставлю открытой.

Она ушла, а мой спутник спросил меня:

– Что же это за заклятие?

– Какого же вы хотите большего заклятия, – сказал я, – как назвать красивой женщиной животное, похожее на коровье брюхо с его сумахом [176] и потрохами?

– Это такое заклятие, – сказал он, – которое может служить козырем [177]

во всем мире.

Пока мы были заняты этим разговором, наступила ночь и отчаяние купцов; потому что благодаря проделкам шулера и многочисленным глоткам сьюдад-реальского вина у них высасывалось серебро и золото и худели кошели, в которых были их деньги. Купцы были вне себя, и, проклиная венту и того, кто привел их в нее, они вернулись спать в ту, которую раньше проехали, намереваясь возвратиться в Толедо. Хозяин, не будучи глупым, очень хорошо понял мошенничество; я едва удерживал в себе то, что слышал прошлой ночью и что видел теперь. Я решился разоблачить это мошенничество, потому что если купцы возвратятся, то я лишусь тех благ, какие они мне обещали на время путешествия; но я сообразил, что рассказать о тайне, которая была столь сомнительна, это значило лишить мошенников доверия, а себя подвергнуть опасности; ибо, когда что-нибудь не известно достоверно, мы обязаны молчать об этом, храня естественную тайну. Безопасность заключается в молчании, и в этих случаях, и в других, им подобных, надлежит иметь в виду опасность с обеих сторон. Я молчал против своей воли, а хозяин венты, бывший продувным мошенником, тоже притворился и молчал, как я и мой товарищ.

176

Сумах – растение, содержащее много танина и употребляемое для дубления кожи.

177

В подлиннике «malilla», термин карточной игры в ломбер (по-испански «омбре»), обозначающий старшую карту в различных сочетаниях. Испанская колода состоит из 48 карт; масти и фигуры в ней носят отличные от общепринятых названия.

Сеньоры шулера остались очень довольны, но были настолько скупы, что никому не сделали подарка от выигрыша, отчего у хозяина венты возросло желание присвоить себе их выигрыш, а у меня – желание возвратить его настоящим владельцам. Хозяин венты, который в самом деле был доволен, дал им понять, что он получил большое удовольствие, видя купцов ограбленными; и, отвешивая низкие поклоны, он предоставил им приготовленную было для купцов комнату, где стоял очень большой шкаф с тремя ключами, которые он им отдал, чтобы они могли запереть там свои деньги и платье. Шкаф был из очень крепкого дерева и из толстых досок, служивших стеной конюшне, что заставило меня задуматься, представляя себе, какую хитрость мог он применить, чтобы похитить у них деньги из шкафа, запертого тремя ключами, который никаким образом не мог быть сдвинут с места. Он таинственно поговорил с женой, с беспокойством поглядывая, не видят ли их разговаривающими. Поужинав очень торжественно, мошенники, набив животы куропатками и сьюдадреальским вином, задвинули в своей комнате засов и заперлись так, что даже ведьма не могла бы пробраться к ним.

Прошел час с наступления ночи или немного меньше, когда хозяин венты сказал:

– Те, у кого нет верховых животных, пусть уходят из венты, так как, раз нет погонщиков, мы хотим спать спокойно.

Этот паренек и я, мы вышли и, обойдя венту задами, нашли открытой калитку двора и вошли на гуменник. Я тщательно обдумывал, как, каким способом или при помощи какой хитрости могли эти дьяволы причинить вред мошенникам; я видел, что они не могли войти в комнату, потому что те очень хорошо заперлись, и там шкаф превосходно охранялся. Привести для этого грабителей было делом неверным и очень опасным; войти и убить их они не могли, потому что они были слабее тех; наконец, взорвать комнату порохом было опасно для всех. И я не мог придумать способа, пока наконец между одиннадцатью и двенадцатью часами, когда мошенники спали крепким сном, пришли хозяин и хозяйка венты, крадучись шаг за шагом, причем она светила огарком свечи; муж в полном молчании начал отбрасывать огромную кучу навоза, находившуюся в стойле, примыкавшем к комнате шулеров.

Вскоре открылась доска шкафа, служившая стеной комнаты. Я очень внимательно посмотрел и увидел, что доска шкафа была с верхней стороны прикреплена на трех или четырех петлях, а внизу двумя винтами по углам. Хозяин венты вывинтил винты и, вынув их, приказал жене унести отсюда свечу, чтобы свет не проник в комнату. Она унесла свечу, а я очень тихо подошел к хозяину в тот момент, когда доска была у него поднята, а кошели в руках, и очень тихим голосом, или, лучше сказать, сквозь зубы, сказал ему:

– Давайте сюда эти кошели и завинчивайте винты.

Он отдал их мне, думая, что это была его жена, и я вышел с ними и со своим спутником через заднюю калитку двора, ибо, пока он приваливал на место кучу навоза, времени хватило на все, и мы поспешно пошли назад, каждый со своим кошелем, но не по большой дороге, а поверху около нее, соблюдая возможную тишину. Когда мы были уже почти напротив другой венты, куда купцы вернулись спать, мы сели немножко отдохнуть, ибо опасение и страх увеличивают усталость.

Я сказал своему спутнику:

– Как вы думаете, что мы несем здесь? – наше полное уничтожение, потому что никуда мы не сможем прийти, где не спросили бы у нас очень строгого отчета в этих деньгах, и так как они сами по себе желанны и вызывают алчность, то кто-нибудь или из-за доли, какая может достаться ему из этих денег, или чтобы снискать для себя расположение, сообщит правосудию о двух юношах, путешествующих пешком, усталых и голодных, но с двумя кошелями денег; и пытка будет

неизбежна, если не дать правдивого ответа на заданный вопрос; если спрятать их, чтобы потом вернуться за ними, мы так же мало найдем, как и другие; а много бродить здесь – вызовет подозрение в каком-нибудь злом умысле, и самое вероятное, что с нами может случиться, – это что мы попадем в руки двух разбойников, которые лишат нас денег и жизни. Подвергать опасности себя, чтобы добыть деньги, – это делают многие; но подвергать опасности жизнь, честь и деньги – ни один разумный человек не должен этого делать; поэтому моим основным намерением было вернуть эти деньги их владельцам, чтобы получить из них такую же часть, какая придется и им, без опасности для жизни и без ущерба для совести; и сюда вполне подходит: кто крадет у вора, [178] и т. д.

178

Начало поговорки: «Кто крадет у вора, тот сто дней (или сто лет) пользуется отпущением грехов».

Это и многое другое сказал я ему, чтобы уничтожить в нем определенное желание, которое в нем зародилось, потому что то, что он нес на спине, каким-то образом сроднилось с кровью сердца; но в конце концов ему мое намерение очень понравилось.

Мы пошли в венту и, хотя было еще очень рано, постучали в дверь, говоря, что пришли с известием, очень важным для находившихся здесь сеньоров купцов из Толедо. Они это услышали и велели хозяину венты открыть. Он зажег свет, и мы вошли в комнату нагруженные, и не говоря им ни слова, бросили кошек на стол, [179] и если бы они были альгальскими, [180] они не доставили бы их ноздрям такого наслаждения, какое эти доставили ушам.

179

Из кошачьих шкур делались кошели; в разговорной речи такие кошели назывались просто кошками; потом этот термин распространился на всякий мешок для денег.

180

Альгальскими называются кошки, имеющие особые железы, выделяющие ароматическое вещество, которое называется «альгалия» и применяется в парфюмерии.

– Что это такое? – спросили купцы.

– Ваши деньги, – ответил я, – ибо кесарю возвращено то, что ему принадлежало. [181] – Мы рассказали им, как было дело, и я сказал им, что, прежде чем в другой венте поднимутся, нам нужно пройти перевал. На мое большое счастье, в Севилью шли обратные мулы. Купцы, обрадованные и чрезвычайно благодарные за это дело, наняли двух мулов для меня и для другого юноши, мы прошли через перевал так, что этого и не заметили в вентах. Мы поднялись на перевал и спустились к другой венте, расположенной в самом низу; в ней были недурные запасы, и мы пробыли там весь день, отдыхая и отсыпаясь, потому что купцы столь же нуждались в сне, как и мы, вследствие короткого сна и большой досады, какую им причинила потеря их денег; а к вечеру мы узнали, что хозяин венты, – так как, допытываясь от своей жены, он не узнал обстоятельств покражи, потому что она не решилась сказать, что оставила нас в доме, – подозревая, что шулера провели его хитростью, которой он не мог понять, пошел сообщить в Эрмандад о жизни и поведении этих людей и что у них было два кошеля денег, нечестно выигранных. Эрмандад пришла, и так как не нашла ни денег, ни кошелей, находившихся, по словам хозяина венты, в шкафу, то, не раскрыв тайны, она заставила оплатить расходы: хозяина – как глупца или сумасшедшего или потому, что он слишком нагрузился; мошенников – как подозрительных людей, которые так поздно находились в венте; а женщину – как нерешительную и молчавшую, так как она не могла дать отчета в своем поведении.

181

Намек на приписываемое Евангелием Иисусу выражение «кесарево кесарю».

Мы очень веселились по поводу этого происшествия, так что купцы хотели непрерывно слушать об этом, ибо, как оказалось, в кошелях они нашли больше денег, чем они там оставили; и один из них весело говорил:

– Не угодно Богу, чтобы я обладал чужими деньгами, их надо истратить по дороге на куропаток и кроликов, так как я не хочу, чтобы они возмещались, – и так и делалось под общее одобрение.

Я размышлял наедине сам с собой и даже сообщил об этом одному из купцов, – как дурно пользоваться нечестно добытым и насколько хуже еще пользоваться приобретенным при помощи фальшивой игры, где без обеспечения выигрыша подвергается опасности репутация, которая находится в зависимости от всех, кто эту фальшь видит, от всех, кто ее воображает, и даже от отсутствующих, которых затрагивает дележ добытого мошенничеством. То, что скудно достается им при этом на долю, они тратят в трактирах на обжорство, на празднества в честь Бахуса и на жертвоприношения Венере; им не приносит пользы почтительность и притворная любезность, какими они пользуются, чтобы обмануть того, с кого они хотят содрать или уже содрали шкуру. Если бы простодушные люди захотели обратить внимание на лукавства, обманы и интриги этих прикидывающихся кроткими волков, то они заметили бы, что любезность не вовремя, дружба некстати и без знакомства, необычная вежливость, неподобающие церемонии – все это влечет за собой больше вреда, чем пользы для того, к кому они применяются; потому что если люди обладают таким низким характером, что даже на надлежащую вежливость неохотно отвечают тому, кому они обязаны, то почему не следует считать, что внезапность любезностей чрезмерных и необычайных влечет за собой какую-нибудь тайну, в особенности если эти любезности ничем не вызваны?