Жизнь на каблуках
Шрифт:
Я все это надела и с торжествующей улыбкой вскинула ногу на станок. У созданной Жирафиковым юбки было по крайней мере одно неоспоримое достоинство: она была достаточно свободной и в отличие от кринолинов не мешала танцевать.
– Ну, как я вам?
Реакция Вилли и Натки была неоднозначной. Они заговорили хором.
– Отвратительно, – сказала Наташка, ехидно улыбаясь.
– Изумительно, – серьезно резюмировал Федоркин.
Выслушав эти противоречивые замечания, я рискнула обернуться к зеркальной стене. Зеркало явило мне странную особу, похожую на безобидное привидение из ужастика или
– Какая же ты у нас, Варвара, красивая, – сказал Федоркин, впрочем, скорее всего это был комплимент таланту блондинистого сексапильного Жирафикова.
– Пожалуй, я тоже юбку примерю. – Наташка, воодушевленная моим успехом, выудила кружева из кучи тряпья. – Блин, она же вся дырявая.
– Жирафиков специально ее сигаретами прожигал, – добродушно объяснил Вилли, – чтобы стилизация получилась максимально достоверной.
Наташка в юбке и пиджаке напоминала статуэтку из антикварного магазина. Я не могла не признать, что в коллекции Жирафикова все же что-то есть. Сами по себе его творения смотрятся лохмотьями из лавки старьевщика, а на красивой женской фигуре становятся почти произведениями искусства. Наташка недоверчиво уставилась на себя в зеркало.
– Ну, что я говорил! – запрыгал вокруг нас Федоркин. – Девочки, вы у меня лучшие. Конечно, без грима все это не так ярко выглядит… Да, я же еще ничего не сказал о гриме!
– А что такое с гримом? – сразу заподозрила неладное Наташка.
– Мы все будем в синяках! – радостно объявил наш солист.
Мы переглянулись. После деликатной паузы я рискнула уточнить:
– То есть как?
– Ну тебя, Варенька, и гримировать-то особенно не надо. Правда, до концерта почти неделя, синяки поблекнут. Ничего, мы их тушью подрисуем. И у нас с Наткой тоже будут нарисованные синяки. Это же китч! Это будет оглушительный успех, провокация. Бомба.
– Замечательно! – воскликнула Натка, сдергивая с головы вельветовую кепку. – Появиться на таком важном концерте в скатерти вместо юбки, да еще и в синяках. А что ты придумаешь в следующий раз, Вилли?
– Виктор!
– Да какая разница? Может, заставишь нас выступать в лифчиках с прорезями для сосков? Или в собачьих ошейниках с шипами?
– При чем тут ошейники?
– При том, что никакие синяки я рисовать на себе не дам.
– Не преувеличивай. Это будут стильные синяки. Мы будем выглядеть как декадансные персонажи.
– А по-моему, мы будем смахивать на сбежавших из Кащенко, – пробормотала я. – Особенно когда ты запоешь. Ты, надеюсь, не забыл, что для концерта выбрана песня «Первый аборт»?
– А теперь мы переходим к самому главному! – Вилли поднял вверх указательный палец.
Я заметила, что его аккуратно подпиленный ноготок был покрыт едва различимым (но заметным все-таки!) нежно-персиковым лаком. Интересно, а на ногах он тоже ногти красит? Я представила себе ногу Федоркина (размер сорок третий, не меньше),
– Как, еще не весь сюрприз? – перепугалась Наташка.
– Я переписал слова этой песни. Мотив останется прежним. Только теперь она будет называться «Первый снег». Я договорюсь со звукотехником, он отключит фонограмму, и я спою вживую.
– Не знала, что ты сам пишешь тексты к песням, – удивилась я. – «Первый аборт» и «Первый снег» – почувствуйте разницу.
– Да, это смелое решение. Но, честно говоря, мне уже давно надоело петь всю эту чернуху. Хочется нормальных песен с нормальными интеллигентными текстами.
Я вздохнула. Под кепкой голова вспотела, и я подумала, что надо бы не забыть перемыть волосы перед вечерним свиданием с Денисом.
– Вот что, Виктор… Ох, никак не могу привыкнуть, что тебя теперь Виктором надо называть. Это все, конечно, любопытно, и я очень ценю твою преданность и желание мне помочь. Но Токарев на такое никогда не согласится. Уже записана фонограмма, а за наши кринолины он заплатил четыре тысячи долларов.
– Об Олеге не беспокойся, – пошловато подмигнул Вили. Меня посетила мысль, что он мог объесться стимуляторов, вроде тех, что употребляют безголовые подростки перед походом на дискотеку. Может, у него просто наркотический бред, а мы с Наташкой развесили уши. – Новая фонограмма переписывается за два часа. А Олегом я займусь. У меня к нему свой подход.
Я брезгливо поморщилась. Неужели Вилли и Олег Токарев – любовники? Хотя это многое бы расставило по своим местам. По крайней мере, мне бы стало понятно, отчего Олег так упрямо верит в большое звездное будущее Федоркина.
Видимо, на моем изменившемся лице были написаны все мои подозрения. Потому что Вилли-Виктор внезапно смутился до такой степени, что решил оправдаться:
– Я имел в виду кокаин. Ты же знаешь, как любит наш Олег под «коксом» покуражиться.
– Зато я знаю, каким жестоким бывает его «отходняк», – вмешалась Наташка. – Он сам называет это посткокаиновой депрессией. Однажды во время такой депрессии он мне чуть зуб не выбил. Ему показалось, что я с Варькой в такт не попадаю.
– Ничего, потерпим мы его посткокаиновую депрессию, – легкомысленно махнул рукой Федоркин. – Главное – когда у него есть «кокс», ему все по фигу. Обезоруживающий оптимизм и полное размягчение мозгов. Им будет легко манипулировать. Главное, чтобы все получилось, как мы задумали. Это такой шанс для меня… Ну и для Варьки, конечно.
«Гениальный» план казался мне сомнительным. У меня даже закралось подозрение – а не подсел ли на кокаин сам Федоркин? В противном случае отчего его сегодняшний оптимизм граничит с идиотизмом?
– Ты что, всю неделю собираешься держать Токарева на кокаине? А если он не захочет? Подсыплешь ему порошок в баночное пиво?
– Захочет! – уверенно усмехнулся Федоркин. – Он мне сам говорил, что, когда у него будет много денег, он станет баловаться «коксом» каждый день.
– Тоже мне розовая мечта… А кстати, у тебя-то такие деньги откуда?
Вилли горько вздохнул:
– Так, было отложено кое-что. Я на машину насобирать хотел. Но карьера все же важнее машины… Девчонки, только честно, как вам в целом моя идея?