Жизнь начинается сегодня
Шрифт:
— Конечно, недогляд. Оглоблин что рассказывал? А то, что слышал он знакомый голос, но признать его не мог. Знакомый голос во время нападения! Это о чем говорит? О неблагополучном положении. Имеется враг совсем близко. Вот тут!
У Зайцева глаза зажглись оживлением:
— В этом-то самый главный корень. Об чем толкуем. И когда записку Василию подкидывали, участвовал в этом деле кто-то здешний, и когда выкрали эту записку, и вот теперь... Про это я все время говорю и кричу.
Было уже поздно. Лампочка коптила. В окна лезла густая душная ночь. Усталые коммунары
— Вот видишь, товарищ, — обратился он к Лундину, когда все ушли, — народ тяжеловатый. Бьюсь, а иной раз и толку мало.
— Да-а... — неопределенно протянул Лундин.
— Конечно, есть и надежные и толковые партийцы, а вообще ячейка слабая. И притом есть у меня опасение, что засоренность.
— Вычищать надо.
— Определенного ничего покуда не получил я. Только мнения у разных неправильные и поступки. Насчет чутья классового. Я так понимаю, что вот некоторые даже знают, кто это соучаствовал в стрельбе по Василию, а молчат.
— Боятся?
— Которые боятся, а которые и по дружбе да по родству.
— Плохо.
— Конечно, плохо. Воюю я, закручиваю, а выходит, что я один.
— Теперь нас двое будет, — просто и дружески напомнил Лундин.
— Само собою разумеется! — тряхнул головой Зайцев. — Будем вдвоем и коих еще покрепче притянем к себе. Тут вот этот Василий Оглоблин чудак. Подавал в партию, а потом пришло ему в голову заявленье обратно просить.
Зайцев рассказал, почему Василий решил, что ему не место в рядах партии. А Лундин, выслушав секретаря, весело осклабился:
— Парень хороший! Этакого выпускать не следует.
Промолчав, Зайцев назвал еще тракториста:
— Надежный. Немного только вертун, шуточки любит, с молодежью треплется.
— Это не грех, — засмеялся Лундин. — Сам молодой, к молодым и тянется.
— Пожалуй, — с натугой согласился секретарь.
Лундин быстро взглянул на Зайцева, ничего не сказал, и на этом разговор их прекратился.
Василию посчастливило: рана оказалась неопасная, после двух перевязок в больнице заявили, что через пару дней его можно выписать.
6
Так в журнальной публикации — сбой в нумерации подглавок.
И к концу пятидневки Василий с забинтованным плечом и с рукою на белой марлевой повязке явился домой.
Первый, кто навестил его, запыхавшись и горя нетерпением, был Филька.
— Вылечили? — радостно спросил он. — Больно было? Мне страсть как больно стало, как перевязки делали.
— Ничего, я крепкий! — похвастался Василий.
— Да и я крепкий. Я нисколько не ревел, — топорщился Филька. — Доктор даже хвалил.
Василий захохотал, а Филька, не смущаясь и перескакивая на другое, таинственно придвинулся к Василию:
— Не знаешь, кто это тебя?
— Кабы знал! — запылал Василий.
— Тебя из дробовика?
— Из его. Как борову птицу! — весело позубоскалил Василий.
— А ты знаешь... — Филька оглянулся кругом, не подслушивает ли кто, и усмотрев, что Васильева Вера вышла на минутку, шопотом поведал: — Я патрон нашел.
— Ну?
— Ей богу!.. Я спрятал. Никому не сказал, только тебе.
Василий крепко заинтересовался сообщением Фильки. А тот, пользуясь отсутствием Веры, вытащил из кармана тусклую, медную гильзу и показал ее приятелю.
Оба стали внимательно разглядывать филькину находку.
— Смотри-ка, — показал Василий, — выбрасыватель-то, видно, испорченный. Вишь, какая царапина на патроне.
Темная закоптелая гильза в одном месте была отмечена свежей царапиной. Филька равнодушно взглянул на нее. Но Василий что-то сообразил.
— Ты мне ее отдай, Филя, и никому покеда не говори. Ладно?
— Ладно.
Вечером Василий встретился с приехавшими с поля коммунарами. Артем покачал головой, разглядывая марлевую перевязь, и дружески попенял:
— Упрямый ты, Васька! Вишь, до чего довел себя!
— Стой, — отмахнулся от него Василий, — стой! Погоди. Разговор у меня с тобой будет.
— Давай.
Разговор этот состоялся позже, когда никого постороннего не было возле них. Василий показал Артему гильзу и высказал свои соображения.
— Ружьишко, выходит, не в порядке у тех сволочей. Если по горячему поискать, нельзя ли по ружью понатакаться на гада моего, который палил?
— А и верно! — обрадовался Артем. — Прямая улика. Если только не сдогадаются.
— Не должны. Вряд ли упомнят про пустяковину такую.
— Хорошо. А Филька не проболтается? — обеспокоился Артем.
— Нет! — уверенно ответил Василий. — Парнишка не таковский... С мозгой парнишка.
Василий с Артемом договорились, как им действовать. На утро они нашли Зайцева и поделились с ним своими догадками и планами. Зайцев вспыхнул, закипел. Он обрадовался, почувствовав, что так можно, пожалуй, напасть на след и раскрыть врагов и вредителей.
В тот же день Лундин ездил куда-то, захватив с собою Артема. А попозже Зайцев собрал часть партийцев на закрытое ячейковое собрание.
И когда все позванные сошлись, Зайцев, как-то необычно сияя, заявил:
— Будем, значит, товарищи, вырабатывать план военных действий. Словом, оперативный план действий!..
Коммунары недоуменно взглянули на секретаря и нетерпеливо стали ждать дальнейших объяснений.
Тайна, обладателем которой стал Филька, жгла паренька. Ну, вот рассказал он все Василию, отдал патрон, а теперь молчать надо, а молчать так трудно, так невыносимо! Надо бы еще кому-нибудь верному снова все с самого начала поведать, как шел он, Филька, к березнику, как стал приглядываться к тому месту, где, по рассказам, подстрелили Василия, и как выкатил из невысокой травы пинком ноги пустую медную гильзу. Надо бы, во что бы то ни стало надо!