Жизнь начинается сегодня
Шрифт:
Устинья Гавриловна сладко заулыбалась и с притворным добродушием заметила:
— Хлопочет! Мужик настоящий! Опора тебе, Марья!
Филька насупился и даже не взглянул на старуху.
— Чего она тут шляется? — грубо спросил он.
У Марьи от неожиданности подкосились ноги. Присев на сундук, она протянула руку в сторону парнишки и крикнула:
— Окстись!.. Сдурел, Филька? Ты што это говоришь?
— Говорю, — враждебно повторил Филька. — Говорю: гнать ее надо!
— Ай-яй-яй! — заохала Устинья Гавриловна, и вся сладость и вся ласковость слиняли с ее лица. — Царица небесная!
Марья вспыхнула:
— Како тут уваженье?! Што мать, што собака — все едино!
Отлипая от двери и не слушая ни матери, ни нежеланной гостьи, Филька прошел на середину избы и погрозил кому-то кулаком:
— Здеся коммуна, — повторяя чьи-то слова, веско промолвил он. — А она — зловредная кулачиха! Постановлено, чтоб выезжала, ну и не шляйся!..
— Ну-к, я пойду! — обиженно и гневно заявила Устинья Гавриловна.
— А узелочек?.. — замахнулась Марья и испуганно осеклась: старуха метнула в нее предостерегающим, пылким взглядом.
— Пойду! — многозначительно повторила Устинья Гавриловна. Она направилась к двери. Филька настороженно и подозрительно посмотрел на нее и что-то пробормотал. Марья суетливо поспешила за старухой:
— Ужо провожу тебя, Устинья Гавриловна!
Проводив старуху, Марья быстро вернулась в избу. Здесь она кинулась к Фильке и стала кричать на него истошно и плаксиво. Парнишка молчал и, хмуря белесые брови и наклонив упрямо голову набок, слушал ее. И филькино молчание хлестало Марью пуще кровной и въедчивой обиды.
— Нет на вас, гадов, управы! — задыхаясь, в заключение прокричала Марья. — На людей хуже псов кидаетесь! Вот беда, отца тута нету, взгреб бы он тебя, отстегал бы ремнем, выбил бы дурось из головы!..
— Бить теперь не позволят! — отозвался, наконец, Филька и усмехнулся криво и зло.
— Не поглядел бы Влас! Исхлестал бы в кровь!
— Ладно! — буркнул Филька и вышел из избы.
Марья немного успокоилась, прислушалась к филькиным шагам, когда они затихли, открыла сундук и из-под самого низа достала сверток, который принесла ей когда-то Устинья Гавриловна. Она подержала его в руках, пощупала. Холстяная тряпка была туго обмотана бечевкой. Под холстяной тряпкой прощупывалось что-то твердое.
Марья задумалась. Вот сколько времени лежал у нее этот сверток и ее нисколько не томило любопытство, а сейчас потянуло посмотреть, что это сберегла Устинья Гавриловна, об чем она так взволновалась, когда помешал Филька?
Прощупывая сверток, Марья вздохнула и решилась: она уцепилась пальцами за концы бечевки и стала распутывать узел. Узел плохо поддавался неумелым усилиям Марьи, и чем труднее было ей распутать, распеленать сверток, тем жарче жгло ее нетерпение, томило любопытство.
Когда бечевка, в конце-концов, сдалась, и узел был развязан, когда холстинка распахнулась и из-под нее выглянули какие-то бумажки, Марья разочарованию сморщилась. Не то думала она найти здесь! Не то! На всякий случай развернула она и бумажки. Какие-то печатные, некоторые хрустят, как деньги, нарядные, с узорами. Кто их знает, что они значут? Под самым низом, тщательней других были завернуты две маленькие книжечки. И Марью удивило: к чему было прятать такой пустяк?
Удовлетворив свое любопытство, она снова, попрежнему, завернула бумаги в холстинку и обвязала бечевкой.
«Кто их знат, к чему это?», подумала она недоуменно и разочарованно: «Кабы я грамотная, дозналась бы...»
Филька, выйдя из дверей, обошел избу кругом и подобрался к заднему окну. Отсюда ему видно было все, что происходило в избе. Отсюда он увидел, как мать вытащила что-то из сундука, как развязывала веревочку и разворачивала тряпку, как изумленно рассматривала бумаги. У Фильки от волнения раскраснелись уши, он налег на раму и чуть не выдавил стекло. Филька зажегся нетерпением и кинулся в избу в то самое мгновенье, когда мать, пряча сверток под шалью, выходила из дверей.
— Отдавай! — крикнул он в веселой ярости и схватил мать за шаль. — Отдавай! Куды понесла?
Марья испуганно дернулась в сторону от парнишки:
— Чего это ты! Бешеный!...
— Отдавай! Отдавай!.. — твердил Филька и рвал узелок из рук матери.
Мать крепко прижимала к себе сверток и отталкивала Фильку. Но парнишка изловчился и завладел добычею.
— Не мое это! — плаксиво и горестно предостерегла Марья. — Чужое! Не бери, дурак!.. Не бери!
— Знаю чье! — отбежав от Марьи, запыхавшись, сказал Филька. — Кулачихино!.. Унесу в совет!
— Филька!.. — взмолилась мать, и глаза ее наполнились злыми слезами. — Пошто страмишь? Нужно отдать! В сохранность мне дадено, а ты... Филька, не носи!
Но Филька махнул рукой и птицей понесся по улице, туда, где полоскался вылинялый красный флажок над конторой коммуны.
Широко распахнув дверь, ворвался Филька в контору. Счетовод вытянул шею и нервно закричал:
— Не шуми! С осторожностью полагается, дикарь!
Филька даже и не взглянул на него и прямо подскочил к столу председателя.
— Глянь-ка, товарищ председатель! Глянь-ка! — протянул он сверток.
Председатель взял, недоумевая, из филькиных рук сверток и вопросительно взглянул на парнишку:
— Что такое? Откуда?
— Некипелиха у мамки прятала! — радостно пояснил Филька. — Я подглядел да и отнял! Не знай, что там...
— Некипеловой? — усмехнулся председатель и заинтересованно стал развязывать сверток. Счетовод вылез из-за своих бумаг и ведомостей и подошел к Фильке, к свертку. Феклушка тоже соскочила с места. Коммунары, случившиеся в конторе по делу, теснее обступили председателев стол.
Степан Петрович, председатель, развязал, распутал сверток и вывалил пред собою бумажки, книжки, все, что было завернуто и завязано в холстинку. Счетовод протискался поближе, схватил несколько бумажек, быстро оглядел их и строго, с радостной и взволнованной торжественностью заявил:
— В гепею!... Требуется немедленно официяльно заявить в гепею!.. А теперь советую очистить контору от посторонних и любопытствующих!
Феклушка возбужденно взмахнула руками. Филька вскинул восторженные и чуть-чуть замерцавшие испугом глаза на счетовода, на председателя. А Степан Петрович, собрав устиньино добро в кучку, прикрыл ее обеими руками, строго оглядел посторонних и любопытствующих и внушительно произнес: