Жизнь ненужного человека
Шрифт:
Евсей обернулся, взял в руки какую-то тряпку и начал молча рассматривать её, а шпион, громко расхваливая товар, шёпотом говорил:
– Гляди, - ты попал в точку! Кудрявый - я к нему присмотрелся социалист! Держись за него, с ним можно много зацепить.
– И, вырвав из рук Евсея тряпку, обиженным голосом закричал: - Пять копеек? За такую вещь? Смеёшься, друг, напрасно обижаешь... Иди своей дорогой, иди!
– И, покрикивая, зашагал через улицу.
"Вот, теперь я сам буду под надзором!" - подумал Евсей,
Когда малоопытный шпион знакомился с рабочими, он был обязан немедленно донести об этом своему руководителю, а тот или давал ему более опытного в сыске товарища, или сам являлся к рабочим, и тогда завистливо говорилось:
"Захлестнулся в провокацию".
Такая роль считалась опасной, но за предательство целой группы людей сразу начальство давало денежные награды, и все шпионы не только охотно "захлёстывались", но даже иногда старались перебить друг у друга счастливый случай и нередко портили дело, подставляя друг другу ножку. Не раз бывало так, что шпион уже присосался к кружку рабочих, и вдруг они каким-то таинственным путём узнавали о его профессии и били его, если он не успевал вовремя выскользнуть из кружка. Это называлось - "передёрнуть петлю".
Климкову было трудно поверить, что Яков социалист, и в то же время ему хотелось верить в это. Разбуженная братом зависть перерождалась в раздражение против Якова за то, что он встал на дороге. И вспоминались его побои.
Вечером он сообщил Петру о своём знакомстве.
– Ну, и что же?
– сердито спросил Пётр.
– Не знаешь, что надо делать? На какой же чёрт вашего брата учат?
Он убежал куда-то, встрёпанный, худой, с тёмными пятнами под глазами.
"Видно, опять в карты проигрался!" - скучно подумал Климков.
На другой день об успехе Евсея узнал Саша, подробно расспросил его, в чём дело, подумал и, гнило улыбаясь, начал учить:
– Погодя немного, ты осторожно скажешь им, что поступил конторщиком в типографию, - слышишь? Они спросят - не можешь ли ты достать шрифта? Скажи - могу, но умей сказать это просто, так, чтобы люди видели, что для тебя всё равно: достать - не достать... Зачем - не спрашивай! Веди себя дурачком, каков ты есть. Если ты это дело провалишь - тебе будет скверно... После каждого свидания - докладывай мне, что слышал...
Евсей чувствовал себя перед Сашей маленькой собачкой на верёвке, смотрел на его прыщеватое, жёлтое лицо и, ни о чём не думая, ждал, когда Саша выпустит его из облака противных запахов, - от них тошнило.
Он пошёл на свидание с Яковом пустой, как труба, но когда увидал брата с папиросой в зубах, в шапке набекрень, - дружески улыбнулся ему.
– Как дела?
– весело крикнул Яков.
– Нашёл работу, - ответил Евсей и тотчас подумал:
"Это я сказал прежде времени..."
– Где?
– В типографии, конторщиком...
Яков
– В типографии?..
– Хочешь - в гости сведу? Хорошая компания, две девицы - одна модистка, другая шпульница. Слесарь один, молодой парень, гитарист. Потом ещё двое - тоже народ хороший...
Он говорил быстро, глаза его радостно улыбались всему, что видели. Останавливаясь перед окнами магазинов, смотрел взглядом человека, которому все вещи приятны, всё интересно, - указывал Евсею на оружие и с восторгом говорил:
– Револьверы-то? Словно игрушки...
Подчиняясь его настроению, Евсей обнимал вещи расплывчатым взглядом и улыбался удивлённо, как будто впервые он видел красивое, манящее обилие ярких материй, пёстрых книг, ослепительную путаницу блеска красок и металлов. Ему нравилось слушать голос Якова, была приятна торопливая речь, насыщенная радостью, она так легко проникала в тёмный пустырь души.
– Весёлый ты!
– одобрительно сказал он.
– Очень! Плясать научился у казаков - у нас на фабрике два десятка казаков стоят. Слыхал ты, у нас бунтовать хотели? Как же, в газетах про нас писали...
– Зачем же бунтовать?
– спросил Евсей, задетый простотой, с которою Яков говорил о бунте.
– Как - зачем? Обижают нас, рабочих... Что же нам делать?..
– А казаки что?
– Ничего! Сначала думали, что они нам - начальство, а потом говорят: "Товарищи, давайте листочков..."
Яков вдруг оборвал речь, взглянул в лицо Евсея, нахмурил брови и с минуту шёл молча. А Евсею листочки напомнили его долг, он болезненно сморщился и, желая что-то оттолкнуть от себя и от брата, тихо проговорил:
– Читал я эти листочки...
– Ну?
– спросил Яков, замедляя шаг.
– Непонятно мне...
– А ты почитай ещё.
– Не хочу...
– Неинтересно?
– Да...
Несколько времени шли молча. Яков задумчиво насвистывал, мельком поглядывая в лицо брата.
– Нет, листочки эти - дорогое дело, и читать их нужно всем пленникам труда, - задушевно и негромко начал он.
– Мы, брат, пленники, приковали нас к работе на всю жизнь, сделали рабами капиталистов, - верно ли? А листочки эти освобождают человеческий наш разум...
Климков пошёл быстрее, ему не хотелось слушать гладкую речь Якова, у него даже мелькнуло желание сказать брату:
"Об этом ты не говори со мной, пожалуйста..."
Но Яков сам прервал свою речь:
– Вот он, Зоологический...
Выпили в буфете бутылку пива, слушали игру военного оркестра, Яков толкал Евсея в бок локтем и спрашивал его:
– Хорошо?
А когда оркестр кончил играть, Яков вздохнул и заметил:
– Это Фауста играли, оперу. Я её три раза видел в театре - красиво, очень! История-то глупая, а музыка - хороша! Пойдём обезьян смотреть...