Жизнь номер два
Шрифт:
— Победил Алексей Левской! — объявил наставник исход поединка, и без того всем ясный. — Руки-то друг другу пожмите, — уже обычным голосом обратился он к нам.
Мы пожали. Глядя Селиванову в глаза, обиды или злости я в них не увидел. Удивление — да, но и только. Повинуясь внезапному порыву, я по-братски обнял Мишку, он так же по-братски обнял меня и пару раз хлопнул по спине, снова напомнив мне о работе молотобойца в кузнице. Хороший он малый все-таки. Только силушку девать некуда…
— Сейчас оба умойтесь и снова ко мне. Никто не расходится! — напомнил о себе Легран.
О, это он прав! Холодная вода — как раз то, что мне сейчас нужно!
— Итак,
— Ясно, Евгений Леопольдович! Понятно! — на разные лады загалдели гимназисты.
— Тогда марш все отсюда! Встретимся по расписанию!
Потолкавшись перед дверьми залы, пообсуждав подробности поединка и отхлопав нам с Мишкой плечи, гимназисты потихоньку начали расходиться. В итоге пить чай мы с Селивановым отправились в обществе всего четверых, одним из которых был предмет нашего спора, Ванька Лапин.
— Нет, Алеш, ну вот не пойму я, как ты два раза меня почти на одном и том же поймал? Я что, правда, дурак, что ли?! — ого, у Мишки самокритика прорезалась!
— Да ладно тебе! — отмахнулся я. — У меня просто выбора не было. Побей ты меня сегодня, побил бы и завтра, а уж послезавтра я бы против тебя встать уже побоялся.
Такой бальзам на душу Мишка благосклонно принял, и разговор как-то быстро сам по себе затих. Мишка первым и ушел, предварительно расплатившись с Лапиным за хап, потянулись на выход и остальные, так что уже скоро мы с Ванькой остались вдвоем.
— Вот что, Лапин, — честно говоря, мне сейчас хотелось и от него поскорее отделаться, — на тебе двадцать копеек за май месяц вперед. Чем тебя занять, я еще придумаю, а пока что так поживешь. Ранец я и сам таскать умею, сапоги мне дома есть кому чистить…
— Я ни за что деньги получать не приучен, — насупился Ванька.
— Сказал же, придумаю! — ну вот, бедный и честный попался… Но и то правда, надо что-то ему такое поручить, чтобы не привыкал быть дармоедом.
Отделавшись от новообретенного хапника, я отправился домой. Шаболдинский сопровождающий привычно пристроился мне в хвост, я его столь же привычно отметил, и вернулся к своим мыслям. Вот, спрашивается, что это такое со мной приключилось? Два раза подряд я считай что видел будущее. Близкое, да, на секунду-другую вперед, но ведь будущее! Что одаренность у меня выявили во втором еще классе, я помнил, может, она и начала работать? И как с этим быть теперь? И главное: отцу сказать или как? И, кстати, поздравить меня можно не только с появлением предвидения. Я уже не только боярина Левского считаю отцом, но и о бывшем Алеше думаю как о себе самом. Вжился, ага. Теперь бы еще и выжить…
Впрочем, уже назавтра на первое место в моей жизни вышли заботы гимназические — уроки, проверочные работы, ответы… Предвидение никуда не делось, я мог предсказывать для себя вопросы учителей, а когда затруднялся с ответами, просто расслаблялся, и ко мне приходило понимание, какой ответ в данном случае будет правильным. Честно говоря,
Стоп. А чем это отличается от того, как скрывает свою одаренность неведомый стрелок-отравитель? Только тем, что ему такое удается, а я об этом лишь мечтаю? Ну да, только этим. То есть, если я научусь маскировать применение своего предвидения… То смогу хотя бы в принципе понять, как это получается у вора! Нет, с таким точно надо обращаться к отцу!
…Выслушав мой обстоятельный доклад (я, понимаешь, готовил его раз в пять дольше, чем понадобилось на изложение), отец молча размышлял пять минут. Я специально засек время по настенным часам, и когда боярин Левской нарушил свое молчание, даже удивился, что прошло именно столько времени — мне эти пять минут показались если и не вечностью, то уж никак не меньше, чем часом.
— Так, — только и смог сказать отец перед новым перерывом на раздумья, на этот раз продлившимся полторы минуты. — Так, — продолжил он с того же слова. — А попробуй-ка ты предвидеть, что я сейчас сделаю.
Я попробовал — не вышло, о чем я и доложил боярину. Мы попробовали еще несколько раз — и с тем же нулевым результатом. И тут меня осенило.
— Отец, — сказал я, — попробуй сделать то, что касается именно меня…
Едва я это произнес, как увидел отца, кидающего в меня карандаш. Увидел два раза — сначала мысленно и тут же наяву. Карандаш я, ясное дело, поймал, и что предвидел бросок, отцу похвастался. Дальше отец кидал в меня скомканные бумажки. Кидал то правой, то левой, то сидя за столом, то вставая, отходя к стене и к этажерке с книгами, к окну, к несгораемому шкафу, кидал снова карандаши, потом линейку, ластик, я уже боялся, что дойдет до чернильницы… Не все предметы мне удавалось поймать, но те, что не ловил, я почти всегда успевал отбить в сторону.
— Куда я собираюсь завтра? — неожиданно спросил отец.
Вопрос вроде не обо мне, но и по географии или словесности когда в гимназии спрашивали, тоже меня не касалось, но отвечал же… Я сосредоточился и понял, что знаю.
— В ресторацию Делиривиретта на встречу с генералом Пафнутьевым, — уверенно ответил я, даже понятия не имея, кто такой этот генерал.
Отец снова выпал из реальности. Минуты на две.
— Тебе придется повторить это при докторе Штейнгафте, — наконец сказал он. — Сможешь?
— Вот и увидим, — я изобразил из себя этакого философа, хотя был полностью уверен, что смогу. — Но тогда, наверное, и отца Маркела позвать надо?
— Хм, пожалуй, и правда, — согласился отец, придвигая к себе телефон.
Да-да, телефон. Не дикари какие, чай, в просвещенном девятнадцатом веке живем. Ну и пусть здесь самое его начало, а в моем прежнем мире телефон ближе к концу века появился, я же говорил уже, что наука и техника у нас тут развиваются вовсю, пусть и на магических артефактах.