Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917
Шрифт:
За то другой известный казенный завод, Златоустовский, изготовлявший для всей русской армии холодное оружие, каждый год вместо дохода давал небольшой убыток. Во время моего пребывания на этом заводе меня заинтересовало, почему подверглась разлому одна домна, хотя она функционировала сравнительно короткое время. Мне объяснили, что в течении нескольких дней домна не давала ни одного пуда чугуна, хотя все время в нее подавалось и руда, и флюс, и уголь. При разработке домны, оказалось, что чугун уходил из под домны в какое-то другое место...
Частные заводы на Урале были поставлены несомненно более рациональным образом, — в особенности Тагильский завод Демидовых, который в то время изготовлял громадное количество рельс для вновь строющейся Сибирской железной дороги. Параллельно с осмотром заводов я посетил и наиболее интересные из рудных месторождений: знаменитую
Благодать, открытую еще в царствование Петра Великого, которая сплошь состоит из магнитного железняка, медные рудники, Саткинские месторождения, состоящие из чистого железного шпата (углекислого железа).
Покончив с Южным Уралом, я отправился на Северный Урал, чтобы посетить угольные шахты, около станции Луньевки, принадлежавшие Лазареву и Демидову, а также в Березники, чтобы увидать соляные месторождения и новый завод Любимова и Сольвей. К сожалению, Любимов, несмотря на письмо Ушкова наотрез отказал мне в моей просьбе, и прибавил, что он даже не имеет права дать разрешение на осмотр завода, потому что связан с фирмой Сольвей обязательством никому не показывать новый аммиачный способ получения соды. Он сказал мне, что до сих пор они имели большой убыток (до 1,5 мил. руб.) вследствие неполадок в производстве и только теперь явилась уверенность, что они овладели процессом. Сам Любимов был представительным мужчиной, около 60 лет, уже совершенно седой с длинной седой бородой и умным и энергичным лицом. Хотя с самого начала разговора было видно, что Любимов не получил даже среднего образования, но нельзя было не почувствовать, что перед вами большой делец-самородок, — один из тех больших русских людей, которым страна обязана развитием промышленности и благосостояния. По одежде и манере говорить он напоминал тип волжских старообрядцев-дельцов, описанных Мельниковым-Печерским в его известных романах «В лесах» и «На горах». Получасовая беседа с ним оставила у меня очень хорошее воспоминание, хотя я и не был удовлетворен в своей просьбе.
Залежи каменного угля на Северном Урале не считаются богатыми, и уголь, из них добываемый, должен подвергаться значительной механической обработке, чтобы он мог быть употребляем в металлургии, как топливо. Уральский уголь содержит много золы и серы, что в значительной степени ограничивает его применение в промышленности. Во главе управления Луньевских копей стоял не инженер, а большой практик в каменноугольном деле, некто г. Иванов, изучивший это дело с юных лет и бывший долгое время штейгером. За свою выдающуюся практику и знание дела он выдвинулся на пост управителя копями и превосходно вел это дело. Слава о нем прошла по всему Уралу и он пользовался большим уважением. Я остановился у него в доме, и он оказал мне большое гостеприимство, а, главное, за несколько дней моего пребывания на копях, сообщил очень много полезных данных и разъяснил мне на практике проведение шахт и штреков, а также и их эксплоатацию. С ним я спускался в главную, самую глубокую шахту на Луньяновке (55 саженей) без подъемной машины по лестнице, а также прошел и другие горизонтальные шахты, выходящие на поверхность земли. Там я впервые видел трудность работы шахтера, которому приходилось помимо тяжелой физической работы все время находиться без света и в сырой атмосфере, что, несомненно, должно пагубно действовать на его здоровье.
Большую часть моего путешествия по заводам я проделал на лошадях, при чем экипажем мне служила четырех-колесная повозка без рессор, очень легкая на ходу, потому что ее кузовом была плетеная корзина. В корзину клали немного сена, под спину седоку подкладывали подушку, ноги приходилось вытягивать вдоль всей корзины. Такая повозка передвигалась обычно со скоростью 15 верст в час, — если дорога была хороша и не было дождя. Но некоторые дороги (вспоминав дорогу к Тагильским заводам) были в таком ужасном виде, что ямщики предпочитали ехать по временно проторенной обочине. Мне приходилось делать иногда по 110 верст в день, и я не мог сказать, что такое передвижение в подобном экипаже причиняло мне какую-либо особенную усталость.
Конечным пунктом моего путешествия был Челябинск. В то время было только что приступлено к сооружению1 сибирского пути, и в этом городке уже начиналась строительная горячка. Я был доволен, что мне пришлось на лошадях проехать громадное число верст по Уралу; мне, таким образом, удалось увидать многие красоты этой богатой области Российского государства.
Северный Урал не менее красив, чем Южный, но он имеет своеобразный колорит, хотя и сообщающий всему пейзажу довольно суровый вид, но все-таки привлекательный для глаза причудливыми очертаниями гор и долины, покрытых многочисленными вековыми лесами. На Южном Урале особенно красивы места по железной дороге от Златоуста до Миасса; здесь мы имеем большой спуск от Златоуста и машинисту приходится все время сильно тормазить, чтобы во время остановить поезд у Миасса. Живописное очертание гор и долин здесь не поддается описанию, — так художественно природа разместила свои красоты, что нельзя оторваться от дивного зрелища.
За это путешествие я посетил также гор. Екатеринбург, где остановился в самой лучшей гостиннице, которая называлась «Американской»; она была довольно чистая, со всеми удобствами, и в ней можно было хорошо отдохнуть после долгого путешествия. Екатеринбург представлял из себя оживленный город, так как в нем происходили собрания деловых людей для решения важных промышленных вопросов
Урала. Я осмотрел замечательную гранильную фабрику, купил некоторые изделия из уральских камней для подарков, и очень остался довольным своим трехневным пребыванием в этом городе. Мог ли я тогда думать, что через двадцать три года Ипатьевская фамилия будет связана навеки с этим городом вследствие совершившегося злодеяния с Царской Семьей, убитой большевиками в доме моего брата Николая?
Обратное путешествие с Урала я совершил частью по железной дороге, частью на пароходе. Самаро-Златоустовская жел. дорога доставила меня до Самары; это путешествие в июле было приятным отдыхом. Я проезжал по долине Юрезани, берега которой были покрыты громадными липовыми лесами, в то время находившимися в полном цвету; медовый запах, проникающий через открытое окно, создавал впечатление, что ты находишься не в душном вагоне, а в очаровательном лесу. Поездка на благоустроенном Самолетском пароходе по Волге, — от Самары до Нижнего, — взявшая окол 3-х суток, дополнила те удовольствия, которые я получил от своей командировки на Урал, — командировки, столь полезной и для моего технического образования, и для знакомства с условиями работы Уральской промышленности.
По возвращению я стал продолжать свои научные работы по изучению некоторых реакций с углеводородами, а главное, по изучению реакции присоединения бромистого водорода к ненасыщенным — углеводородам, содержащим две двойные связи. На этот раз я имел помощника.
В 1895 году Артиллерийскую Академию окончил поручик Николай Михайлович Виттюрф, который при црохождении курса обратил мое внимание своими химическими способностями. Еще до окончания им курса, по его просьбе, я хлопотал, чтобы устроить его преподавателем химии в Александровское Военное Училище в Москве. С этой целью, будучи в Москве, я явился к начальнику этого училища, ген. Левачеву. На счастье, начальник училища знал отца моего ученика и пообещал мне устроить это назначение. И действительно, по окончании курса Н. М. Витторф был прикомандирован к Александровскому Училищу для чтения лекций по химии. Но так как к этому времени обнаружилось с полной ясностью, что полк. Нечаев является совершенно неподходящим преподавателем и не в состоянии заведывать химической лабораторией, то у меня возникла мысль начать хлопоты о переводе Н. М. Витторфа из Александровского Училища в Константиновское Артиллерийское. Мои настойчивые хлопоты увенчались успехом, и очень скоро он был переведен в качестве репетитора (инструктора) в означенное училище; ему было поручено также заведывать химической лабораторией. Так как у него было довольно много свободного времени, то я предложил ему начать ученую работу в моей лаборатории и изучить присоединение бромистого водорода в уксуснокислом растворе к интересующему меня углеводороду, — изопрену.
Он был очень доволен и тотчас-же приступил к получению изопрена посредством сухой перегонки сырого паракаучука. Наше внимание было обращено только на легкие фракции, полученные при разложении пара-каучука, которых, к сожалению, получалось незначительное количество. Первую фракцию перегоняющуюся до 40 град, мы подвергли действию бромистого водорода в уксуснокислом растворе и получили смесь монои дибромида. При исследовании оказалось, что эта легкая фракция состоит из смеси двух углеводородов: одного олефина, — триметилэтилена, — и изопрена; последний, присоединяя две молекулы бромистого водорода, и дал дибромид, который по своим свойствам был схож с дибромидом, полученным мною из углеводорода диметилаллена. Последнее обстоятельство наводило на мысль, что изопрен, вероятно, имеет открытую цепь углеродных атомов, но это надо было доказать специальными опытами.