Жизнь-река

Гусаченко Геннадий Григорьевич

А ночка лунная, Девчонка юная, Из–за тебя погибнет, кажется, студент.

Я брёл по 5-й Кирпичной горке, всхлипывая, страдая от неразделённой любви. Жизнь, молодая, полная радужных надежд, теряла смысл и прелесть. Иногда в памяти всплывало простодушное лицо Тони, её ласковая улыбка. Оно расплывалось, исчезало, вытесненное нордическим профилем замкнуто–молчаливой, недоступной Ольги. Обонянием я пытался сохранить, запомнить, унести с собой запах её песцового

воротника, земляничного мыла, соломенных волос и ещё чего–то необъяснимо приятного, исходящего от лица горделивой дочери балтийского рыбака Рихарда Саар.

В последний раз ноги сами притащили меня на 5-ю Кирпичную горку. Ольгу я дома не застал. Как я узнал, ушла с каким–то хмырём на танцы в гарнизонный клуб.

— Да плюнь на неё и разотри… С Пашкой патлатым — стилягой сопливым волындается она, — укладывая сынишку спать, призналась Настя. И посоветовала:

— В городе полно хороших девчонок. Найди себе другую подружку. Ты симпатичный, добрый, серьёзный парень. Не то, что мой алкаш. И этот её ухажёр Пашка из таких же. Она, дурёха, не понимает, что счастье своё упускает. Поймёт — сама прибежит, да поздно будет.

— Не любит она меня, Настя…

— Ладно плакать–то. Распустил нюни: не лю–юбит. Сейчас не любит — потом полюбит. Настойчивей надо быть. Пашка, он что? Горсть вони! И ничего больше. И против тебя — тьфу! Рыжий, конопатый, от горшка два вершка, никудышный, а поди ж ты — модный! Папаха у него «пирожок», брючки — «дудочки», до того узкие, что с мылом их впору натягивать. А ботинки — срам сущий! На такой толстенной подошве — смехота одна! Вот она, глупая, и втюрилась в паршивца. А ты не уступай… Морду набей ему! Дождись и набей!

Дожидаться Ольгу, чтобы дать в рыло её стиляжному ухажёру, я не стал. Надо же! Целуется с сопливым недоноском! Да пошла она!

Больше в тот год я на Каменку не приходил. Я был настроен решительно: «Посмотрим, что потом скажешь, Ольга Саар!».

Пошёл на почту и отправил письмо в книжный магазин Таллина с просьбой прислать словарь и самоучитель эстонского языка.

Мы ещё будем посмотреть! Чтобы какой–то «рыжий, пыжий, конопатый, убил бабушку лопатой..!» Погоди, недоделок длинноволосый! Потеряешься в тумане, как дерьмо в океане! Стану моряком, вернусь из плавания, встречу бледнолицую гордячку балтийских холодных кровей и по–эстонски ей:

— Здравствуй, Оля Саар! Чайка белокрылая! Счастлива ли со своим рыжим шалапутом Пашкой?

Форма на мне сияет, горит золотыми шевронами. И медаль на груди сверкает. Ну, она, конечно, восхищена, с сожалением руки ломает: «Ах, дура, я дура».

— Прощай, дорогая, — опять по–эстонски ей. — Желаю счастья!

Учебники я получил. Одно слово выучил: саар. Остров, значит. Фамилия Ольги по–русски звучала бы Островнова или Островская. На этом изучение эстонского закончилось. Куда делись те учебники, не припомню. Не до них стало. Быть или не быть в техникуме? Такой гамлетовский вопрос назрел, и пришла пора дать на него ответ. Первый семестр закончился, но для меня он был и последним. Немыслимой фантастикой казалась сдача зачётов и экзаменов. Выход представлялся один: бросить запущенную учёбу в техникуме, искать работу, ждать призыва на военную службу. С таким пораженческим настроением вошёл я в кабинет директора техникума. Подал заявление с просьбой на отчисление. Седой интеллигентный человек в очках мельком глянул на тетрадный листок, сердито спросил:

— Почему уходите?

— Экзамены не сдам.

— Что за чепуху вы несёте? И это всё? Идите и учитесь!

— Как учиться? У меня одни двойки по сопромату и теоретической механике. Не сдам экзамены по этим предметам.

— Посещайте лекции и занятия — всё, что от вас требуется. Остальное — не ваша забота. Заберите, молодой человек, ваше заявление и ступайте в аудиторию.

— Нет, не сдам экзамены… Разрешите забрать документы, — заканючил я, удивляясь непонятливости директора. Не представляет, какой я тупой в математических дисциплинах!

— Вы что, издеваетесь надо мной?! — начиная выходить из себя, повысил голос директор. — Сдавайте экзамены и непременно сдадите. Не вы первый такой! И не последний, к сожалению. Всё, ступайте…

— Всё равно меня отчислят за неуспеваемость. Я же ничего не соображаю в математике… — не унимался я. Нет, не сдам экзамены, — отрицательно помотал я головой. — Уж лучше сразу уйти.

— Никто не собирается вас отчислять, — теряя всякое терпение, вскочил из–за стола директор. — Вы втемяшили себе в голову сущую ерунду и попусту отнимаете у меня время. Идите и учитесь.

— Ну, пожалуйста, подпишите заявление…

Не мог я рассказать ему, как краснел у доски, сгорая от стыда за свой внешний вид, Как преподавательница выставляла меня идиотом под смешки группы. Как из–за неё не мог я после прогулов возвратиться в аудиторию. Откуда мне было знать, что директор был обязан обеспечить выпуск в оборонную промышленность определённое количество дипломированных специалистов. Ему бы по–доброму намекнуть мне: «Иди, студент, не переживай, что ни фига не петришь в точных науках. Построжится преподаватель, а потом промеж двоек наставит троек. И на экзамене «международную» выставит. Обещаю. Иди, студент, не переживай. Не отчислим. Главное, не бросай, ходи на лекции регулярно». Так нет же! Ногами затопал, руками замахал:

— Я сколько буду уговаривать? Не хочешь учиться — так и скажи, а не ищи причину. Проваливай! На все четыре стороны. Эльза Карловна! — окликнул он секретаря в приёмной. — Отдайте этому твёрдолобому обалдую его документы и пусть катится ко всем чертям! Скатертью дорога, мил человек!

Так, вопреки воле директора, не желавшего терять контингент учащихся, я вылетел из техникума по собственной дурости. Но что ни случается — к лучшему. Разве не так?

Хождения по замкнутому кругу.

Из техникума вылетел, но перевестись в другое учебное заведение, в ПТУ, например — в профессионально–техническое училище, получить специальность столяра, штукатура–маляра, электрогазосварщика — не достало ни ума, ни жизненного опыта.

Устроиться на работу оказалось тоже делом не простым.

Читаю, к примеру объявление: «На завод имени Чкалова требуются ученики токаря, фрезеровщика, слесаря, клёпальщика, литейщика». Прихожу в отдел кадров. Там спрашивают:

— Прописка в городе есть? Нет? Пропишитесь, тогда примем вас.