Жизнь российская. Том первый
Шрифт:
Решил Василёк на себе это всё интересно озвученное испытать. Эксперимент, так сказать, провести. Тут же. Не отходя от кассы.
Пробежался по пунктикам: туда, сюда и обратно.
Задумал поспать. Чтобы выздороветь. А потом взять и успокоиться. А затем… умягчиться, как это предписывалось наставлениями из Поднебесной. Ну и так далее. По восходящей к началу. Возраст свой он забыл сразу, чтобы не было недоразумений. Но заснуть не мог. Никак. Не шёл сон и всё тут. Ни в какую… Как назло. Уговоры самого себя тоже не помогли, не подействовали. Видать, демоны болотные не давали.
Стал считать!
Сперва бегающих перед глазами нестриженых баранов, после просто до ста. Раз, два, три, четыре… пять… вышел зайчик погулять… Шесть, семь, восемь… мы вас всех помочь попросим… Его понесло… Тридцать… сорок… пятьдесят… пригласите поросят. Вскоре появились куры, гуси, индюки… лисы, волки и медведи… Вот кукушка голосок подала, лягушка заквакала, кузнечики затрещали, дятлы долбить начали своими крепкими клювами по деревьям по кустам и вообще по всему стоявшему и лежавшему… Вот они… долбят и долбят… долбят и долбят… долбят и долбят… в труху всё превращают… коршуны с ястребами опять налетели… так и кружат… так и кружат… глазами своими острыми на землю глядят… сожрать хотят… голодные твари…
Через какое-то время Кульков заметил, что дошёл уже до четвёртой сотни. Но не стал останавливаться. Будь как будет. На то воля божья.
Господь знает, как должно быть.
Дальше считать стал. Уже без присказок. Только цифры одни… только числа голые… Пятьсот… Пятьсот пятьдесят… Пятьсот шестьдесят шесть… Шестьсот… с полтиной… Перевалил за семьсот, за восемьсот, за девятьсот… за тыщу! На вторую попёр… Продолжил свой счёт, отвлёкся, забылся. Понемногу успокоился и потихоньку уснул.
Слава тебе, господи! Случилось.
Глава 7
Прошлая действительность
Был празднику трезвон.
Русская пословица
И вновь явилось прошлое: Василий с Тоней, с любовью взявшись за руки, танцуют ёхор. Ой, как мило…
Рядом такие же пляшущие человечки. Люди.
Хорошо… Душевно.
Всем. И им, и другим, и третьим, и четвёртым.
И тем… что в сторонке стоят… платочки в руках теребят…
Да уж… Всем хорошо. Всем дивно.
Так и должно быть. Праздник же.
Вокруг много разных счастливых лиц.
Всевозможных.
И светлых, и смуглых.
Все веселятся и радуются.
Ох, как чудесно…
Сверкают чёрными, синими, голубыми, карими, жёлтыми и зелёными очами. И широко раскрытыми европейскими, и узкими раскосыми азиатскими. Африканских только не хватает. И австралийских. Американских глаз тоже не видно. Нет. Совсем их тут нет. Отсутствуют они.
И все люди в движении, в танце.
В национальном.
В степном.
В кочевом.
В ярком.
В животрепещущем.
Проходит великий народный бурятский праздник Сурхарбан.
Прелестно! Всем весело и радостно.
Чудесно! Эх, ма-а… Хорошо-то как… Душа поёт…
Выступают спортсмены, атлеты: национальная борьба, перетягивание каната, бег в мешках, конные скачки.
Немного поодаль по мишеням стреляют лучники. Мергены, так их тут называют.
Красиво стреляют! И метко!
Загляденье! Восхитительно!
Глава 8
Кошмары безрассудные
Бди!
Козьма Прутков
Мергены всё также стреляют по мишеням.
Вдруг один из них поворачивается и выпускает стрелу прямо в Василия.
Да-да! В него! Именно!
Ни в кого-либо… Ни в этого… и ни в того…
А в Василия свет Никанорыча!
Да! В человека божьего. В жителя земного. В прекрасного человека. В страдальца. В работягу. В трудягу. В семьянина хорошего. И вообще… в вежливого, грамотного и культурного гражданина свой страны, родины, государства российского.
У того поджилки затряслись, чуть не перевернулся, от беды неминуемой спасаясь, опять душа в пятки ускользнула. Сердце замерло. Уши заложило. В висках затикало и заторкало. На глаза пелена наползла. Дыхание остановилось.
Стрела попала точно в цель – в него. В горло.
Крови нет, но боль дикая… Боль страшная… Боль адская… Ужас, как больно!!
Второй мерген делает то же самое. И опять в него. И снова в горло.
Потом третий… Четвёртый… Пятый… Шестой… Седьмой… Восьмой… Девятый… Десятый… Одиннадцатый… Двенадцатый… Тринадцатый…
И вот уже целый поток стрел летит в сторону бедного, бледного и растерявшегося Василия свет Никаноровича.
Ох и ах!! Вот как. В него. И больше ни в кого.
Как же так-то… Почему… Зачем… Для чего…
Увернуться нет никакой возможности; пригнуться, скрыться тоже не выходит.
Да. Попал Василий в переделку. В перетряску. В передрягу. Врагу такого желать нельзя. Если спрячешься, они в Тоню попадут… в жену родную… в дорогушку…
Вася тут же вздохнул полной грудью, встал во весь рост, на цыпочки, выпрямился, вытянулся в струнку, развёл руки в стороны, заслонил супругу своим телом и так стоял, не двигаясь. Терпел. Стиснув зубы. Закусив до боли губы. До крови. До последней капли. До синевы. До черноты. До бесчувствия. До потери сознания. До остановки пульса.
А стрелы всё несутся, несутся и несутся. Мчатся! Как угорелые… Стремятся цель поразить, в него вонзиться.
Вот они: летят и летят… шуршат, искрятся, блестят на солнце, переливаются…
Жгучие. Нахальные. Наглые.
Шевелиться нельзя. Никак нельзя. Тоню необходимо защищать! Половинку свою…
Адскую боль терпеть надо. Сжать зубы и терпеть.
Антонину спасать нужно. От стрел этих острых. Не дай бог, заденет.
А они всё летят!.. летят… и летят…
Ох… как страшно… Ах…