Жизнь высших миров
Шрифт:
Там есть область, куда поначалу еще может проникать солнечный свет, но заканчивается она крутым обрывом, дно которого скрывается во мраке. Мы остановились на краю обрыва и долго смотрели вниз, в царство тумана, настолько плотного, что со своей освещенной солнцем скалы мы ничего не могли в нем разглядеть. Тусклый свет озарял поверхность этого унылого океана мрака и тяжелых испарений, но не мог проникнуть глубже, настолько он был плотным. Однако путь наш лежал именно туда.
Мост, о котором вам рассказывала ваша матушка, перекинут через эту долину и опирается другой стороной на возвышенность меньшего размера. Те, кто выбирается из долины на возвышенность, имеют возможность отдохнуть там, прежде чем переходить по великому Мосту на нашу сторону. И с той стороны, и здесь вдоль дороги расставлены приюты, где утомленные долгим путешествием странники могут восстановить
Нам не нужно было идти по этому Мосту, но предстояло спуститься со своего склона прямо на дно долины.
Мы стояли на краю пропасти и размышляли; я же обернулся к своим спутникам и скал: «Мрачное место, братья мои, и ничего доброго оно нам не сулит. Но мы должны отправиться туда, и не пристало нам останавливаться на полпути».
И один из моих спутников ответил: «Я чувствую, как со дна этой ямы поднимается холод ненависти и отчаяния. Мы мало что сможем изменить в этом океане скорби. Но то малое, что мы всё-таки можем, мы должны сделать прямо сейчас, ведь пока мы здесь ждем, они там страдают».
«Прекрасные слова, — поддержал я его, — как раз в духе Того, Кто спускался туда раньше нас. Мы последовали за Ним к Свету, так последуем же теперь и во тьму, ибо она тоже принадлежит Ему; ведь спустившись туда, Он тем самым заявил Свои права на нее».
И мы продолжили свой путь; и чем ниже спускались, тем непрогляднее становился окружающий нас мрак, тем беспощаднее леденил подступающий со дна долины могильный холод. Но мы знали, что наша цель — помочь людям, а потому нам некогда было бояться; поступь наша была осторожна, но души — свободны от сомнений; мы внимательно следили за дорогой и за всеми ее поворотами, поскольку наша первая цель лежала не точно между Перевалом Отдохновения и нижним Хребтом, но по правую руку от места нашего спуска. Там находилась колония тех, кто уже устал от мертвящей жизни, которую им приходилось вести, но был еще недостаточно силен для того, чтобы освободиться, или же просто не знал, куда идти, чтобы выбраться из своей нынешней унылой обители. Постепенно наши глаза привыкли к темноте, и мы начали кое-что различать вокруг. Так, наверное, можно различить во мраке ночи отдаленный город по мерцающим огням на его сторожевых башнях. Мы увидели множество разрушенных домов: некоторые из них стояли группами, некоторые — обособленно. На всем лежала печать разрушения. Казалось, что никому здесь не удается даже достроить дом до конца, как он уже начинает разрушаться. Закончив строительство, они при первых же признаках ветхости начинали строиться на новом месте или даже бросали дом недостроенным, так как уставали от него. Самый воздух этого места как будто дышал неуверенностью и апатией, вызванными отчаянной усталостью его обитателей и их неверием в собственные силы и в благие намерения соседей.
Там были и деревья, в том числе и довольно высокие, но в большинстве своем — без листьев. Даже если листья и были, от этого деревья не становились краше, потому что листва имела темно-зеленый или желтый цвет и напоминала скорее саблеобразные шипы, как будто деревья впитали в себя дух враждебности, исходящий от тех, кто живет поблизости от них.
Время от времени нам приходилось пересекать русла рек, изобилующие валунами и острыми камнями; воды в них было мало, и к тому же она была мутна от ила и грязи и скверно пахла.
Мы шли долго, очень долго, пока не добрались наконец до колонии, которую искали. Это был не город, но просто скопление домов — больших и маленьких, разбросанных по округе в полном беспорядке, так что никаких улиц в этом поселении не было. Многие строения представляли собою обычные глинобитные мазанки; встречались даже уложенные друг на друга, в форме навеса, каменные плиты. На открытых местах кое-где горели костры — источник света для обитателей этого места. Вокруг костров группами сидели люди: некоторые молча глядели на огонь, иные громко ссорились, а некоторые даже дрались друг с другом в слепой ярости.
Мы подошли к одной из групп сидевших молча людей, встали рядом и долго смотрели на них, скорбя в сердце своем об их духовной беспомощности. Взяв друг друга за руки, мы возблагодарили Отца нашего за то, что Он доверил нам оказание помощи этим несчастным.
Четверг, 3 январь 1918 г.
Мы приблизились к группе людей, сидевших и лежавших вокруг мерцающего огня в угрюмом молчании. Мы стояли прямо за их спинами, но ни один из них не поднял глаз; а если бы и сделал это, то всё равно не увидел бы нас, поскольку наше состояние, даже после долгого пути, требовавшего периодической адаптации к условиям нижних сфер, всё еще оставалось недоступным для их зрения. Но мы взяли друг друга за руки и начали постепенно «проявляться» на их уровне, что явно встревожило людей, ибо они почувствовали рядом с собою незримое присутствие чего-то неведомого и необъяснимого. Так бывает всегда: как только человек соприкасается с чем-то более одухотворенным, нежели он сам, это неизменно вызывает у него беспокойство и раздражение, удерживающие его в рамках собственного мира. Путь наверх нелегок и чреват всевозможными трудностями и частыми неудачами. Но награда, ожидающая странника в конце пути, с лихвой компенсирует все пережитые страдания. Правда, сами люди об этом не знают, но всё же могут кое-что услышать от тех, кто, подобно нам, спускается в нижестоящие мир.
Наконец один из них поднялся и стал встревожено вглядываться в темноту. Это был человек высокорослый и худой, с узловатыми конечностями, сутулый и скрюченный. На него невозможно было смотреть без жалости, такая безнадежность и такое глубокое от — чаяние были написаны на его лице и отражены во всем облике. Шаркающей походкой двинулся он в нашу сторону, остановился недалеко от нас и застыл в изумлении. Мы знали, что, хотя и очень смутно, обитатели этого мрачного места могли теперь видеть нас, во всяком случае — некоторые из них.
Тогда и я шагнул вперед и сказал: «Ты выглядишь усталым, друг мой, и разум твой растревожен. Можем ли мы как-нибудь помочь тебе?». И мы услышали его голос. Странный, необычный это был голос. Он был похож на глубокий вздох, разнесшийся по коридорам подземелья. Он сказал: «Кто ты? Ты не один, я вижу, за твоей спиной стоят другие. Вы не из этой страны. Откуда вы и для чего пришли в это мрачное место?»
Теперь я всмотрелся в его лицо еще более пристально, потому что голос, как бы призрачно он ни звучал, показался мне знакомым; во всяком случае, не совсем чужим. И тут я узнал его. Ведь на Земле мы с ним жили по-соседству. Он был судьею в городке недалеко от моего дома. Я назвал его по имени, но, вопреки моему ожиданию, он даже не удивился, только посмотрел на меня непонимающе. Тогда я напомнил ему название города и имя его жены; и он, потупив глаза и приложив ладонь ко лбу, задумался. Видно было, что он силится что-то вспомнить. Похоже, что первым он вспомнил имя своей жен: глядя мне прямо в лицо, он повторял его снова и снова. Я опять назвал его по имени, и в тот же миг он закричал: «Я вспомнил, вспомнил! Что с ней? Ты знаешь о ней что-нибудь? Почему она меня оставила?»
Я сказал ему, что жена его сейчас — в более высокой сфере и не может встретиться с ним, пока он сам не начнет восхождение к ее нынешнему дому. Он не до конца понял смысл моих слов. Здесь, в этих мрачных сферах, люди настолько ослеплены, что в большинстве своем не осознают, где находятся, и не помнят, что когда-то перешли сюда из земной жизни. Лишь иногда промелькнет в их сознании, подобно искре, воспоминание о прошлой жизни, но тут же угасает, оставляя после себя лишь пустоту. Так что большинство их просто не знает, что раньше они жили еще где-то, помимо этой преисподней. Но когда они устают от своих мучений и у них появляется желание жить в мире менее грубом, чем этот, и среди людей менее жестоких и испорченных, память снова возвращается в их полусонный разум, и тогда они по-настоящему чувствуют муки раскаяния.
Зная это, я постарался объяснить ему подробнее, что имел в виду. Там, в земной жизни, он всё же любил свою жену, хотя и на собственный, эгоистический манер, и я надеялся, что смогу вытащить его отсюда, потянув за эту ниточку.
Но он прервал меня: «Значит, она не хочет быть со мной сейчас, — спросил он, — когда я оказался в беде?»
«Она не сможет прийти сюда, — ответил я, — это ты должен прийти к ней, и тогда она встретит тебя».
В ярости он закричал: «Так будь же она проклята, спесивая девка. Она всегда разыгрывала передо мною святошу и дулась из-за моих мелких недостатков. Если ты пришел из ее краев, то скажи ей, что она вольна смеяться над несчастьем своего мужа, сидя в своем чистеньком домике. Здесь полно других женщин: может, они и не так красивы, но зато умеют доставлять удовольствие. А если она всё же спустится сюда со своих небес, пусть не сомневается, мы устроим ей «теплый» прием. А пока — до свидания, сэр».