Жизнь взаймы (в сокращении)

Розенфелт Дэвид

Не то чтобы у меня подкосились ноги, но я почему-то сел на пол.

И разрыдался.

3

Объект вернулся в привычную среду.

Именно так человек по имени Джус начал свой первый официальный отчет. Начальство предпочитало именно такой язык, и он его использовал, хотя и считал, что это смехотворно. Если бы он писал на нормальном языке, было бы: Килмер вернулся домой.

Идея заменить его имя псевдонимом во всех записях, касающихся операции, тоже была спущена сверху. Излишне драматично,

но он бы и сам это предложил. Они всегда все записывали, а он не хотел, чтобы всплыло его настоящее имя. Только не в связи с убийством.

Имя «Джус» он предложил сам. Позаимствовал его у О. Дж. Симпсона.

Настоящий Джус сумел выйти сухим из воды, совершив убийство, и какое-то время жил, как казалось, беззаботной жизнью где-то во Флориде: играл в гольф и показывал фигу всякому, кто хотел бы видеть его в тюрьме или что похуже.

Потом он решил искусить судьбу еще раз и сделал ту глупость в Вегасе, тем самым дав своим врагам вторую попытку. Те зевать не стали и упекли-таки его за решетку.

Урок, который из этого извлек новый Джус: всегда можно испортить дело, как бы хорошо оно ни продвигалось. Если это дело завершится успешно, новый Джус больше никогда не будет работать. Он купит виллу на Карибах и будет проводить дни, потягивая коктейли из бокалов, украшенных зонтиками. Или нет, лучше купить собственный пляж.

А пока он должен внимательно наблюдать за Килмером и записывать каждый его шаг.

Килмер трогательно носился туда-сюда, как курица с отрубленной головой. Но Джусу надо было только отслеживать его передвижения и решать возможные проблемы, если те возникнут. А потом, когда придет время, положить конец его несчастной жизни.

Я проспал около часа — достаточно, чтобы увидеть сон о Джен. Это был странный сон, но не более странный, чем новая реальность. Мы шли по улице, и она взяла меня за руку. Она выглядела испуганной, но, когда я спросил, что случилось, она ответила, что я знаю, что я всегда знал.

Несколько секунд — и она начала исчезать.

Исчезла.

В отличие от большинства снов, этот не забылся, когда я проснулся. Каждая подробность запечатлелась в моей памяти. Это успокаивало, хоть я и не понимал почему. Может быть, просто потому, что мне удалось побыть немного с Джен?

Я сварил себе кофе и попытался осмыслить происходящее. Я верил, что Джен существует. Она была слишком реальной, а мои воспоминания слишком живыми. У меня не настолько хорошее воображение… И я не считал себя настолько сумасшедшим. В мою пользу говорило то, что если бы кто другой рассказал мне такую историю, я бы счел ее бредом.

Я обыскал квартиру сверху донизу. Я уже был настроен достаточно скептически и не ждал, что найду ее. Просто не мог прекратить поиски. Следующие три дня я потратил на то, чтобы восстановить наши передвижения, поговорить с теми, кто знал Джен, посетить места, где мы бывали вместе. Каждый раз я упирался в стену непонимания и добился только того, что почти всех убедил в своем безумии. Ювелир, продавший мне кольцо для Джен, заявил,

что никогда меня не видел. Чека у меня не было. Сэнди Томас сказала, что мое лицо ей незнакомо. И так далее, и тому подобное.

Сестра Вилли устроила мне встречу со своим психологом. Мэтью Роулинс был милый джентльмен, он специализировался на арт-терапии. Просил своих клиентов что-нибудь нарисовать — талант не имел значения, — чтобы человек раскрыл свои чувства. Мне он велел нарисовать Джен, и я прорыдал тридцать минут из сорокапятиминутного сеанса.

В конце сеанса он сказал:

— Вы испытываете сильнейшую боль.

— Вывод, увы, не поражающий новизной, — ответил я.

Роулинс заявил, что важна именно боль, а не то, насколько происходящее правдоподобно. Он предложил долгосрочную терапию, по сто пятьдесят долларов в час. Я сказал, что подумаю.

Лорен, женщина, с которой я, по словам Вилли и Джона, встречался, позвонила узнать, почему я перестал появляться. Я извинился и сказал, что встретил другую. Она бросила трубку.

Через несколько дней я назначил встречу со Скоттом Кэрролом, редактором, с которым мы вместе работали в журнале «Манхэттен». Даже несчастным безумцам нужно на что-то жить. Мы встретились в маленьком итальянском ресторане под названием «У Спумони», на углу Второй авеню и Восемьдесят третьей улицы. Скотт был моим другом, и мы с Джен однажды ужинали в этом месте с ним и его женой.

Я не стал спрашивать его о Джен. Скот был язвительным остряком, да еще и правдорубом — услышав мою историю, он бы своими колкостями живого места на мне не оставил. Так что я подбросил ему пару идей для статей, ни одна из которых мне не была особенно интересна.

— Не пойми меня превратно, Ричард, — ответил он, — но почему бы тебе не написать о том, что с тобой происходит?

А ведь я ему ни слова об этом не сказал.

— О чем ты?

— О женщине, которую ты ищешь. Дженнифер?

— Я говорил с тобой о ней? — удивился я.

Он покачал головой:

— Нет. И я единственный человек в Америке, с которым ты об этом не говорил. — Он подался ко мне. — По самым скромным подсчетам, твою историю мне пересказало человек двадцать.

— Я что, стал городской достопримечательностью?

— Почему ты ограничиваешься масштабами города? — спросил он, улыбнувшись. — Да, Ричард, ты влип. Но, по крайней мере, влип во что-то интересное. Читатели будут в восторге.

— Ты предлагаешь мне выставить себя полным психом на страницах твоего журнала?

Он рассмеялся.

— Ты уже выставил себя психом. Почему бы теперь не получить за это денег?

— Прости, Скотт, мне что-то не смешно.

— Извини, — ответил он. — Но написать статью — это и в самом деле отличная идея.

— Не думаю.

— Просто ты не можешь осознать возможные перспективы! Подумай, у тебя появляется шанс представить свою точку зрения. Или считай это попыткой помочь людям, которые страдают подобными расстройствами. Или еще одним способом найти Джен.

— Нет, спасибо. — Я все еще был обижен.