Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди
Шрифт:
В тот день, когда Высоцкий выписался из больницы (во вторник, 18 февраля), из недр КГБ СССР вышла секретная записка № 408-А, адресованная в ЦК КПСС и подписанная шефом КГБ, министром обороны, Генпрокурором и председателем Верховного суда. В ней сообщалось:
«Комитетом госбезопасности заканчивается расследование уголовного дела по обвинению капитана 3 ранга Саблина В.М. и других военнослужащих — участников преступной акции 8–9 ноября 1975 года на большом противолодочном корабле «Сторожевой». Установлено, что организатор этого преступления Саблин во время событий на «Сторожевом» выступил с антисоветской речью перед личным составом. Политическая «платформа» Саблина включала… призывы к отстранению КПСС от руководства общества, к созданию новой, «более прогрессивной» партии. Он разработал детальный
Спустя несколько дней эта записка будет роздана членам Политбюро на предмет вынесения их окончательного вердикта. Ни в одном из кремлевских руководителей не шевельнется сострадания к узнику, и они хладнокровно напишут на полях записки: «Виновен».
В эти же дни на голову КГБ свалилась еще одна напасть: неизвестный террорист пытался угнать пассажирский самолет в Израиль. Этим неизвестным был уже знакомый нам москвич А. Попов. Однако и во втором случае план террориста не осуществился. Хотя на этот раз он дошел гораздо дальше. Поднявшись на борт самолета, Попов дождался, когда лайнер взмыл в небо, и вскоре подбросил в туалет записку с угрозами: мол, на борту находится террорист с бомбой, требую изменить маршрут. Как и предполагал преступник, записка дошла до адресата: кто-то из пассажиров нашел ее и отдал стюардессе. Та передала командиру корабля, который немедленно связался с землей. Через несколько минут эта новость уже стала известна начальнику столичного КГБ Алидину, и тот позвонил по вертушке Андропову. Приказ был жесткий: вернуть самолет в Домодедово и задержать преступника.
Когда лайнер приземлился в Москве, его тут же окружил спецназ. Однако его помощь не понадобилась: за это время террорист так и не объявился. Тогда руководители операции приняли решение провести сквозь сито обыска всех пассажиров. Особое внимание уделили шестерым — тем, кто ближе всех сидел к туалету. Однако ни у одного из пассажиров не было найдено ничего подозрительного: ни оружия, ни бомбы. Пришлось всех отпустить. Но кое-кого из отпущенных все-таки взяли на заметку и установили за ними негласное наблюдение. О том, чем закончилась эта операция, я расскажу чуть позже, а пока вернемся к другим событиям февраля 76-го.
В те дни в Москву приехала польская певица Анна Герман. На этот раз не на гастроли, а чтобы сняться на телевидении и записать несколько новых песен. Ее визит был ограничен по времени — всего три дня, поскольку она боялась оставлять надолго с мужем своего маленького сына Збышека. Прямо из Шереметьево Герман повезли в Останкино, на съемки передачи «Мелодии друзей». Там она впервые встретилась с восходящей звездой советской эстрады Аллой Пугачевой и казахской певицей Розой Рымбаевой. Каждая из певиц исполнила по одной песне (Герман спела «Возвращение романса» Оскара Фельцмана). После записи она в сопровождении своей хорошей знакомой Анны Качалиной отправилась к композитору Владимиру Шаинскому, который обещал показать польской звезде свои новые песни. По дороге Качалина посетовала на то, что профессионалы взахлеб ругают песню «А он мне нравится» в исполнении Герман: мол, слишком пошловата и не отвечает стилю певицы. А Герман в ответ возразила: «Эти критики трактуют меня слишком односторонне. Я очень соскучилась по веселым песням и с удовольствием буду петь их еще, если Володя приготовит для меня что-то новое».
Как оказалось, Шаинский действительно написал для Герман новую песню, очень похожую на предыдущую, — «Когда цвели сады». Едва певица услышала ее, как тут же заявила, что включит ее в свой репертуар. А спустя несколько часов в творческом багаже Герман оказался еще один шлягер — «Белая черемуха» Вячеслава Добрынина. Он показал его певице у себя на квартире и сообщил, что фонограмму будет писать ансамбль «Лейся, песня» завтра утром в первом тонателье Московского телецентра.
Герман должна была приехать на запись во второй половине дня, к своему выходу. Но она решила присутствовать с самого начала. И просидела в тонателье аж семь часов! Столь долгая запись
Москва тем временем готовится к очередному партийному форуму — XXV съезду КПСС. Правоохранительным органам дана установка: очистить образцовый коммунистический город от сомнительных личностей, праздно шатающейся по улицам молодежи, пьяниц, а также диссидентов. Ни с кем из перечисленных не церемонятся: хватают прямо на улице и сажают либо в кутузку на 15 суток, либо заставляют уехать из города. 20 февраля такая участь постигла видного диссидента Андрея Амальрика. В тот день вечером он вместе со своей женой Гюзель вышли на улицу из гостей, как вдруг к ним с двух сторон подбежали люди в штатском, отпихнули женщину в сторону, а ее супруга затолкали в машину и увезли в неизвестном направлении.
Похищенного сначала привезли в ближайшее отделение милиции, где после короткого разговора снова усадили в автомобиль и куда-то повезли. Амальрик думал, что на Лубянку. Но оказалось гораздо дальше. Его привезли в Калугу, где остаток ночи и полдня он провел в милицейской камере. Днем 21 февраля двое вежливых людей в штатском отвезли его в Боровск. Только там Амальрику объяснили суть происходящего с ним: районный прокурор объяснил задержание тем, что Амальрик нигде не работает. На что диссидент ответил, что это неправда: мол, мое рабочее место — письменный стол. При этом даже сослался на подписанную Советским Союзом Международную конвенцию об отмене принудительного труда. На что прокурор парировал: «Мы же не ради вас ее подписывали». В итоге Амальрик в присутствии понятых получил формальное предупреждение о трудоустройстве в течение месяца и был с миром отпущен. Но его злоключения на этом не закончились.
Приехав в Москву и спустившись в метро, Амальрик внезапно заметил за собой слежку: за ним следил молодой человек в красном шарфике. Заметив, что диссидент его разоблачил, филер подошел к нему и с откровенной злостью произнес: «Долго ты будешь, падла, с нами в прятки играть?! Пиздуй домой и сиди там — дома мы тебя не тронем! А если надумаешь поехать к своим дружкам, то тогда головы тебе не сносить». Как ни странно, но Амальрика этот монолог не испугал. Более того, сразу после него он отправился не домой, а именно к друзьям. Но по дороге ему в голову пришла еще более дерзкая мысль: пожаловаться на филера его начальникам. И он заехал в приемную КГБ на Кузнецком мосту. Как вспоминает сам А. Амальрик:
«Из-за позднего часа никого, кроме дежурных лейтенанта и прапорщика, в приемной КГБ не было, я сказал, что их сотрудники, которым поручено следить за мной, мне угрожают. Растерявшийся лейтенант звонил кому-то и говорит: «Либо напишите сейчас заявление, либо зайдите в понедельник, здесь будут товарищи, они вам окажут помощь».
— Какая же помощь в понедельник, — сказал я, — если они мне в субботу голову проломят?
Лейтенант развел руками, как и его начальник, появившийся все же. Понервничал я довольно сильно, идя по темному безлюдному переулку и слыша за собой приближающиеся шаги и тяжелое пыхтенье…»
В Москву со всех концов страны съезжаются делегаты XXV съезда КПСС. Среди них был и будущий генсек ЦК КПСС, в те дни занимавший пост 1-го секретаря Ставропольского крайкома КПСС Михаил Горбачев. Как и большинство делегатов, он поселился в гостинице «Москва». Однако уже спустя несколько дней после приезда ему пришлось срочно возвращаться на родину — пришла телеграмма о том, что при смерти находится его отец Сергей Андреевич. Двое суток сын вместе с родственниками дежурил у постели отца, но сознание к тому так и не вернулось. 21 февраля он скончался в возрасте 66 лет.