Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль
Шрифт:
В одной из телеграмм Стамболийского в Софию говорилось: «Вчера были в Рапалло на ужине у господина и госпожи Раковских. Там были Чичерин и Красин. Наш разговор продолжался до 12 часов ночи. Нет нужды доказывать вам, что русские все время проявляли свое уважение и симпатии к Болгарии».
Все эти контакты способствовали тому, что у Стамболийского со своей стороны сформировалось чувство глубокого уважения к Раковскому, неоднократно выраженное в цитируемом дневнике: «Самый сильный человек в русской делегации – болгарин Раковский». [376]
376
Панайотов Ф. И мъртвите ще проговорят. С. 120–122.
Контакты Х. Г. Раковского с болгарской делегацией дали почву западным и балканским печатным органам для произвольных предположений по поводу перспектив русско-болгарских отношений и даже для прямых выдумок. Об этих слухах Раковский рассказал вскоре в Харькове. Так, в печати Румынии появилась телеграмма, якобы полученная из Лондона, будто Раковский подписал в Генуе договор с болгарским правительством, более того, что он инкогнито, вместе со Стамболийским, приезжал для этого в Софию. Правда, было дано и опровержение, но оно выглядело более чем своеобразным: «Лишь спустя два дня после того, как сообщение было напечатано в газетах, болгарское бюро печати попыталось опровергнуть это сообщение, заявляя, что действительно в Генуе доктор Раковский выразил такое желание, но что болгарский министр-президент просил его отказаться от своего намерения ввиду международного положения Болгарии». Весь этот «информационный каскад» Раковский назвал абсурдом, [377] и он действительно выглядел нелепо. Но возник-то он на реальной почве тесного общения Раковского с болгарской делегацией и ее главой. Так что дыма без огня и в этом, как и во многих других случаях, не было.
377
Коммунист. 1922. 11 октября.
Мы уже знаем, что после переговоров на вилле «Альбертис» и получения нового меморандума западных держав об условиях предоставления займов и кредитов России Ллойд Джорджу был направлен ответный меморандум, в основу которого лег текст, написанный Раковским, где выражался крайний предел уступок, на которые была согласна пойти Россия при условии ее признания и оказания ей финансовой помощи со стороны стран Западной Европы. В результате был образован комитет экспертов, собравшийся в середине мая с участием представителя советской делегации. Им был Х. Г. Раковский.
На первом заседании комитета произошел инцидент, облетевший мировую печать. Ведший заседание британский представитель, поднеся меморандум к глазам, приготовился его читать. Но возник следующий обмен репликами, переданный «Правдой» так:
«– Виноват, господа, – перебил на самом любезном французском диалекте Раковский, – нельзя ли узнать, чем вы, собственно, намерены сейчас заняться?
– Мы намерены огласить каждый пункт этого документа и просить вас дать ответ по каждому пункту.
– Прошу извинения, нам представляется более целесообразным принять иной порядок. Сначала вы изложите нам, в каких размерах, в какой форме, на каких условиях вы решили оказать нам финансовую помощь.
– Напротив, мистер Раковский, гораздо правильнее сначала обсудить пункты о ваших долгах, о претензиях бывших собственников и т. п. О финансах мы поговорим потом.
– Очень извиняюсь, но русская делегация предпочитает указанный нами план работы.
– Господа, мы теряем время. Я оглашаю параграф 1 Лондонского меморандума (читает). Принимаете ли вы этот пункт или имеете возражения?
– Российская делегация не может дать никакого ответа, пока не получит полного представления о размерах финансовой помощи, предоставляемой ей.
– Ну хорошо, тогда перейдем ко второму параграфу. Ваше мнение, г. Раковский?
– Нам остается повторить сказанное только что по поводу параграфа 1.
– Тогда я оглашу параграф 3.
И так далее. Председатель-англичанин невозмутимо оглашал пункт за пунктом Лондонский меморандум, а российский делегат столь же невозмутимо повторял те же соображения о займах.
Некоторые эксперты вспотели, некоторых душил смех». [378]
Раковским (естественно, с одобрения советской делегации, а может быть, и не по собственной инициативе) был избран не лучший путь поведения на заседании комитета экспертов, фактически означавший срыв работы. Но в то же время к середине мая стало уже ясно, что общее соглашение в Генуе достигнуто не будет, и линия Раковского призвана была продемонстрировать этот факт.
Уже в первые дни пребывания в Генуе фигура Раковского привлекла к себе особое внимание мировой прессы. Характеризуя достаточно корректно Чичерина, Красина, Литвинова, Иоффе, британская «Дейли гералд» гораздо подробнее рассказала о Раковском, подчеркнув: «Из всех лидеров советской делегации в Генуе наибольшей известностью среди журналистов всего мира, толпящихся в этом городе, пользуется украинский президент Раковский». [379]
378
Правда. 1922. 17 мая.
379
Daily Herald. 1922. May 3.
Учитывая качества Раковского, знание им языков, умение общаться с различными общественными кругами, владение словом, за которым он никогда не лез в карман, да и респектабельную внешность, советская делегация поручила ему выполнение нелегкой обязанности представлять ее на пресс-конференциях, которые проводились каждые несколько дней.
Поначалу журналистам для встреч с Раковским надо было совершать долгую, неудобную поездку в Санта-Маргариту по горной дороге, тянувшейся вместе с изгибами хребта вдоль берега моря. Позже пресс-конференции были перенесены в холл одного из генуэзских отелей. «Дейли гералд» в уже цитированной статье писала по этому поводу: «В ярко освещенной комнате, теснимый разноплеменной, любопытной, нетерпеливой толпой падких до новостей журналистов, он стал излагать взгляды России, отвечая на бесчисленные вопросы, которыми засыпали его французы, итальянцы, японцы, немцы, американцы, голландцы, и возражать враждебно настроенным французам, читая им весьма солидные лекции по истории Французской революции». Еще позже по согласованию с ректором Генуэзского университета Х. Г. Раковскому была предоставлена аудитория, расположенная амфитеатром, куда он перенес свои пресс-конференции. «И вот в наполненном доверху зале теснятся слушатели: на кафедре, с черной доской по левую руку, с улыбкой на губах, Раковский преподает историю – историю русской революции». [380]
380
Daily Herald. 1922. May 3.
Яркие впечатления от бесед Раковского с представителями прессы и от его встреч с широкой аудиторией остались у итальянского журналиста Эдмондо Пеллузо, который через два с лишним года познакомил с ними читателей «Известий». [381] «Курс апологии большевизма читался ежедневно с пяти часов пополудни, – писал Пеллузо. – Задача Раковского была не из легких: ему нужно было убеждать буржуа, имущество которых национализировала Советская Россия, в том, что Советы вправе были так поступить. Было настоящим удовольствием следить, как Раковский разрешает эту нелегкую задачу, говоря перед вражеской аудиторией». Пеллузо вспоминал, что Раковский говорил спокойно и убедительно, выглядел «артистом слова и жеста».
381
Известия. 1924. 29 августа. Э. Пеллузо (1882–1942) участвовал в итальянском социалистическом, а затем коммунистическом движении. С 1927 г. политэмигрант в СССР. Арестованный во время Большого террора, был расстрелян по дополнительному фальшивому приговору, когда находился в советской ссылке (Сопротивление в ГУЛАГе: Воспоминания. Письма. Документы. М., 1992. С. 107–110).
Журналист Луис Фишер рассказывал, что на одной из пресс-конференций Раковского спросили, что он думает о Версальском мирном договоре. Тот дважды вопросительно повторил: «Версальский договор? Версальский договор?», как будто пытался вспомнить о чем-то совершенно незначительном. А затем, продолжая ту же игру, произнес: «Я ничего не знаю об этом!» Хотя такое поведение нельзя не признать легкомысленным или же просто стремлением отделаться от вопроса, Фишер считал, что оно «привлекло симпатии со стороны немцев и теплые чувства к его стране со стороны многих людей», включая и самого американца. [382]
382
Fischer L. Men and Politics: An Autobiography. New York, 1941. P. 48.