Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Это он выдвинул, оказав ему большую помощь, скульптора Агостино Бусто, по прозванию Бамбайя, о котором шла речь в жизнеописании Баччо да Монтелупо и которому принадлежит несколько работ в женском монастыре Санта Мариа в Милане; из них видел и я, хотя на вход туда получить разрешение трудно, гробницу монсеньора Фуа, павшего под Павией, которая состоит из нескольких кусков мрамора и на них весьма тщательно высечены десять мелкофигурных историй с подвигами, битвами, победами и крепостями, взятыми названным синьором, и в конце концов изображены его смерть и погребение. Короче говоря, произведение это таково, что я смотрел на него с восхищением и долго, стоя перед ним, думал, как это было возможно рукой и резцом выполнить работу, столь тонкую и дивную, ибо на гробнице этой высечены с поразительным искусством украшения в виде трофеев и всякого рода оружия, колесницы,
С ним соревновался некий Кристофано Гоббо, также выполнивший много работ для фасада названной Чертозы и в самой церкви настолько превосходно, что и его можно включить в число лучших ломбардских скульпторов того времени; да и Адам и Ева, что на восточном фасаде Миланского собора, его работы, почитаются произведениями редкостными, выдерживающими сравнение с любыми работами, выполненными там другими мастерами.
В те же почти времена работал в Милане еще один скульптор по имени Анджело и по прозвищу Сицилианец, выполнивший с той же стороны и той же величины св. Марию Магдалину, несомую четырьмя путтами: прекраснейшая эта работа не уступает работам Кристофано, который занимался и архитектурой и выстроил между прочим портик Сан Чельсо в Милане, законченный после его смерти Тофано, прозванным Ломбардино, тем самым, который, как говорилось в жизнеописании Джулио Романо, выстроил много церквей и дворцов по всему Милану и, в частности, монастырь, фасад и церковь монахинь св. Екатерины, что у Порта Тичинезе, а также много тому подобных сооружений.
Под его руководством работал для попечительства собора и Сильвио из Фьезоле, сделавший на наличнике двери, которая обращена на северо-запад и на которой несколько историй из жития Богоматери, ту очень красивую историю, где изображено ее Венчание и насупротив, той же величины, Брак в Кане Галилейской, работы Марко из Гра, скульптора весьма опытного. Над теми же историями теперь продолжает работать очень старательный юноша по имени Франческо Брамбиллари, который почти что уже закончил одну из них, очень красивую, ту, где на апостолов нисходит Святой Дух. Помимо этого, он сделал из мрамора кропильницу всю сквозную и с группой путтов и изумительной листвой; на ней (она будет установлена в соборе) будет поставлена мраморная статуя папы Пия IV деи Медичи, миланца. Но если бы в этом городе искусство изучалось так же, как во Флоренции и Риме, эти стоящие люди создали бы и впредь вещи поразительные. Теперь же они поистине многим обязаны кавалеру Леоне Леони, аретинцу, который, как об этом будет рассказано, потратил много времени и средств, дабы доставить в Милан гипсовые слепки со многих древностей на пользу самому себе и другим художникам.
Возвратимся, однако, к миланским живописцам. Так как Леонардо да Винчи там писал вышеназванную Тайную вечерю, многие пытались подражать ему, а именно Марко Уджони и другие, о которых шла речь в его жизнеописании, а помимо них очень удачно подражал ему Чезаре да Сесто, происходивший также из Милана и написавший помимо того, что упоминалось в жизнеописании Доссо, поистине роскошную и прекрасную большую картину с крещением Христа Иоанном, находящуюся в помещении миланского Монетного двора. Там же его работы Иродиада с головой св. Иоанна Крестителя на блюде, написанная с отличнейшим искусством; напоследок же он написал в Сан Рокко, что за Порто Романа, доску с совсем молодым св. Рохом, а также несколько других картин, получивших большое одобрение.
Гауденцио, миланский живописец, при жизни показавший себя достойно, написал в Сан Чельсо на дереве образ главного алтаря, а в Санта Мариа делле Грацие в одной из капелл фреской Страсти Христовы с фигурами естественных размеров,
Бернардино дель Лупино, о котором кое-что уже было сказано, расписал когда-то в Милане возле Сан Сеполькро дом синьора Джанфранческо Раббиа, а именно фасад, лоджии, залы и комнаты, изобразив там много метаморфоз Овидия и другие басни с тонко выполненными красивыми и хорошими фигурами, а в Большом монастыре расписал разнообразными историями всю большую алтарную стену и равным образом в одной из капелл Христа, бичуемого у столба, а также много других толковых работ. И пусть этим будет положен конец вышеизложенным жизнеописаниям различных ломбардских художников.
ЖИЗНЕОПИСАНИЯ РИДОЛЬФО, ДАВИДА И БЕНЕДЕТТО ГИРЛАНДАЙО ФЛОРЕНТИЙСКИХ ЖИВОПИСЦЕВ
Хотя в известной мере и кажется невозможным, чтобы тот, кто подражает кому-либо в наших искусствах превосходному и следует по стопам его, не стал во многом на него похожим, тем не менее замечается, что часто братья и сыновья лиц выдающихся не следуют за своими родичами, а странным образом от них отличаются. И я так полагаю, что происходит это не потому, что через кровь не передаются ни та же живость ума, ни то же дарование, но, скорее, по другой причине, которая заключается в том, что излишество досуга и удобств, а также изобилие средств препятствуют часто стать человеку прилежным до наук и трудолюбивым. Правило это, однако, не так уже твердо, и бывают из него иной раз и исключения.
Хотя Давид и Бенедетто Гирландайо обладали дарованием отличнейшим и могли бы его использовать, они не пошли, однако, в области искусства за братом своим Доменико: ведь после смерти названного их брата они сбились с правильного пути, так как один из них, а именно Бенедетто, долгое время бродяжничал, а другой надрывал себе попусту мозги мозаикой.
Давид же, которого Доменико очень любил и который и сам любил его так же при жизни и после смерти, закончил совместно с братом своим Бенедетто многое из того, что начал этот самый Доменико, и в частности образ главного алтаря в Санта Мариа Новелла, а именно заднюю сторону, обращенную теперь к хору; некоторые же ученики того же Доменико закончили мелкофигурную пределлу: а именно Николайо под фигурой святого написал весьма тщательно диспут названного святого, а Франческо Граначчи, Якопо дель Тедеско и Бенедетто написали фигуру святого Антония, архиепископа флорентийского, и святую Екатерину Сиенскую, а в самой церкви, почти посреди нее, образ святой Лучин с головой монаха и многие другие живописные работы и картины, находящиеся теперь по домам у частных лиц.
После этого Бенедетто провел несколько лет во Франции, где много работал и хорошо зарабатывал, возвратился во Флоренцию со многими милостями и дарами тамошнего короля в знак признания его таланта и, занимаясь в последние свои годы не только живописью, но и миниатюрой, умер пятидесяти лет от роду. Давид же, хотя рисовал и писал не мало, не на много обогнал Бенедетто, и произошло это, возможно, потому, что жил он вовсе не нуждаясь и не слишком уж крепко помышляя об искусстве, которое находит лишь тот, кто его ищет, найдя же, не выпускает, ибо оно убегает.
В саду монахов дельи Анджели во Флоренции, в начале дорожки, ведущей от ворот в названный сад, рукою Давида написаны фреской две фигуры у Распятия, а именно святыеБенедикт и Ромуальд, а также и кое-что другое в том же роде, едва ли заслуживающее какого-либо упоминания. Но и этого было немало, поскольку Давид заниматься этим искусством раздумал, заставив своего племянника Ридольфо, сына Доменико, ревностно ему предаваться и следовать по этому пути; юноша этот обладал прекрасным талантом и находился на попечении дяди, который позволил ему заниматься живописью, предоставив ему для этого все возможности, сам же раскаялся, когда было уже поздно, что вместо живописи зря тратил время на мозаику.
На большой ореховой доске Давид выложил мозаикой получившую большое одобрение Богоматерь в окружении ангелов для посылки королю Франции; когда же он проживал в Монтайоне, местечке округа Вальдэльзы, где было достаточно стекла, дерева и печей для обжига, он выполнил много стеклянных и мозаичных работ и в числе их несколько ваз, которые были поднесены старшему Лоренцо Великолепному Медичи, а также три головы, а именно св. Петра, св. Лаврентия и Джулиано Медичи на медном блюде, находящемся ныне в герцогской гардеробной.