Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Близ Кастельфранко, на границе Тревизанского и Падуанского округов, по указаниям того же Микеле был выстроен знаменитейший палаццо Соранца, названный так по семейству Соранци, для которого он построен, и признанный самым красивым и самым удобным для загородной жизни из всех выстроенных в тех местах до того времени. А в округе Пьомбино он выстроил дом Корнаро и столько других для частных лиц, что было бы слишком долго перечислять их все: достаточно, что были названы главные.
И все же не умолчу, что он выстроил прекраснейшие ворота двух дворцов: дворца ректоров и капитана и дворца подесты; и те и другие находятся в Вероне и заслуживают больших похвал, хотя вторые, ионического ордера с двойными колоннами и весьма украшенными интерколумниями с Победами по углам, из-за низкого их местоположения кажутся несколько приземистыми, в особенности потому, что там отсутствует пьедестал и ворота с их двойными колоннами очень широки: но таково было желание мессера Джованни Дельфини, по распоряжению которого они были возведены.
И вот когда Микеле, находясь на родине, наслаждался в спокойствии отдыхом, а также честью и славой, которые он заслужил своими достойными трудами, дошло до него известие, огорчившее его так, что жизненный путь его закончился. Но, чтобы лучше всего было понятно и чтобы в жизнеописании этом были перечислены все прекрасные работы рода Санмикели, расскажу кое-что и о Джанджироламо, племяннике Микеле.
Итак, был он сыном Паоло, двоюродного брата Микеле, и юношей весьма одаренным, поэтому Микеле обучал его настолько прилежно архитектуре и полюбил его настолько, что всегда хотел иметь его при себе во всех важных работах и главным образом фортификационных; недаром он с помощью такого учителя в короткое время преуспел настолько, что ему можно было поручить любое самое трудное фортификационное дело, ибо этот род архитектуры главным образом его и привлекал. Прослышав об его успехах, венецианские синьоры вписали его с хорошим содержанием в число своих архитекторов, несмотря на то, что он был еще очень молод, и посылали его в разные места для осмотра и приведения в порядок находящихся в их владениях крепостей, иногда же и для осуществления проектов его дяди Микеле. Помимо других мест он особенно толково и старательно укрепил Зару и поразительную крепость Сан Никколо в Себенико, находящуюся, как говорилось, при входе в гавань. Крепость эта, выстроенная им целиком, почиталась среди всех существующих частных крепостей одной из лучших и сильнейших. По своему проекту, советуясь с дядей, перестроил он и большую крепость в Корфу, считавшуюся с этой стороны ключом Италии. В ней, о которой я веду речь, Джанджироламо перестроил две башни, обращенные к материку, увеличив их размеры и укрепив их, с бойницами и открытыми площадками, фланкирующими ров по-новому, как это придумал его дядя. Затем он значительно расширил рвы и срыл холм, который, находясь близ крепости, казался ее выше. Но помимо многого другого, устроенного им там весьма продуманно, больше всего понравилось то, что в одном из углов крепости он устроил очень просторное укрепленное помещение, где во время осады могло спокойно укрыться все население острова, не опасаясь быть захваченным неприятелем. За эти работы Джанджироламо стал пользоваться у названных синьоров таким доверием, что они назначили ему содержание такое же, какое получал дядя, считая, что он не только ему не уступает, но в крепостных работах его превосходит. Микеле же этим был очень доволен, видя, как его собственные достоинства возросли у племянника в меру, в какую старость мешала ему двигаться дальше.
Помимо большого понимания свойств того или иного местоположения, Джанджироламо владел большим искусством выражать эти свойства в проектах и трехмерных моделях; так, при помощи прекраснейших, заказываемых им деревянных моделей он умел показать своим синьорам-заказчикам мельчайшие подробности своих фортификационных работ, и эта его рачительность им бесконечно нравилась, ибо, не покидая Венеции, они имели возможность изо дня в день следить за всем происходившим в самых отдаленных местах их государства. И чтобы эти модели наилучшим образом мог видеть каждый, им было отведено во Дворце дожей место, где синьоры эти смотрели на них, когда хотели. И для того чтобы Джанджироламо продолжал так поступать, они не только возмещали ему расходы по выполнению названных моделей, но оказывали ему много и других милостей. Джироламо мог бы перейти с большой для себя выгодой на службу и к другим господам, но он не только не пожелал покидать своих венецианских синьоров, но по совету отца и дяди взял себе в жены в Вероне благородную девушку из семейства Фракастори с намерением обосноваться в этих местах напостоянно. Однако не успел он провести со своей возлюбленной супругой по имени Ортензия и нескольких дней, как был вызван в Венецию, а оттуда весьма спешно послан на Кипр для осмотра всего острова с полномочиями давать все необходимые поручения всем, находящимся там на службе.
По прибытии Джанджироламо на остров, он объезжал его три месяца, все внимательно осматривая, зарисовывая и записывая каждую мелочь для отчета обо всем своим господам. Но, выполняя свои обязанности слишком ревностно и старательно, он мало заботился о своем здоровье при неимоверной жаре, какая была тогда на острове, и заболел заразной лихорадкой, от которой через шесть дней умер; впрочем, некоторые говорили, что он был отравлен. Но, как бы то ни было, скончался он довольным своей жизнью, так как находился на службе у господ, которые поручали ему самые важные дела, ибо доверяли его честности и умению в крепостном деле больше, чем кому-нибудь другому. Заболев и чувствуя, что умирает, он тотчас же передал все свои рисунки и записи, сделанные им на острове, архитектору Луиджи Бруньоли, своему родственнику, руководившему тогда креплением Фамагусты, ключа королевства, для того чтобы он переправил их его синьорам. Когда же до Венеции дошла весть о кончине Джанджироламо, все в сенате были поражены потерей человека, столь преданного республике.
Джанджироламо умер сорока пяти лет от роду и был с почестями погребен в Сан Никколо города Фамагусты упоминавшимся его родственником, который по возвращении затем в Венецию доставил туда все рисунки и записи Джанджироламо, после чего был отправлен на достройку укреплений в Леньяго, где провел много лет, работая по проектам и моделям дяди своего Микеле. Там он вскоре и умер, оставив двух сыновей, проявляющих большие способности к рисованию и архитектурному делу. Старший из них, Бернардино, имеет в своих руках много заказов, как-то: строительство колокольни собора и церкви Сан Джорджо, а также церкви Мадонны, именуемой Кампанья. Как в этих, так и в других своих работах в Вероне и других местах он проявляет себя превосходно и в особенности в украшении и строительстве главной капеллы Сан Джорджо в Вероне; капелла эта сложного ордера и по своим размерам, по композиции и качеству работ такова, что, как полагают веронцы, подобную ей едва ли найдешь во всей Италии. Постройка, о которой идет речь, закругляется подобно нише, ордер ее коринфский со сложными капителями, двойные же круглые колонны отвечают стоящим за ними пилястрам. Подобным же образом и венчающий ее фронтон весьма искусно закругляется в соответствии с нишей и обладает всеми украшениями, свойственными этому ордеру.
И даже монсеньор Барбаро, патриарх аквилейский, в этом деле весьма понимающий и о нем писавший, когда возвращался с Тридентского собора, поразился, увидев, что там было сделано и что там делается каждодневно. Он несколько раз приходил смотреть на эту работу и должен был признать, что ничего подобного не видел и что лучшего сделать невозможно. Этого достаточно как образец того, чего можно ожидать от Бернардино, происходящего по матери из семейства Санмикели.
Возвратимся, однако, к Микеле, которого недавно покинули не без причины. Так его огорчила кончина Джанджироламо, с которым пересекался род Санмикели, ибо детей у племянника не было, что не мог он ни скрыть, ни побороть своего горя и по прошествии немногих дней был поражен насмерть злой лихорадкой, к несказанной печали родни и светлейших его синьоров. Микеле умер в 1539 году и был погребен в церкви Сан Томмазо кармелитского братства, где был старый склеп его предков, и в наши дни врач мессер Никколо Санмикели приступил к сооружению достойной его гробницы, которая еще строится.
Жизнь вел Микеле весьма нравственную и за все свои дела заслужил уважение; был он человеком веселым, но в то же время и серьезным, богобоязненным и весьма религиозным; настолько, что он с утра не приступил бы ни к какой работе, не прослушав набожно обедни и не помолившись, а в начале каждой важной работы он прежде всего остального заказывал утром торжественную обедню в честь Святого Духа или Мадонны. Был он человеком весьма щедрым, а по отношению к друзьям своим настолько внимательным, что они могли принадлежащим ему распоряжаться с ним наравне. Не умолчу об одном случае его большой честности и доброты, о котором, как я полагаю, кроме меня, известно немногим.
Когда Джорджо Вазари, чьим близким другом он был, как уже упоминалось выше, расставался с ним в последний раз в Венеции, Микеле сказал ему: «Мне бы хотелось, мессер Джорджо, чтобы вы знали, что, когда в молодости я проживал в Монтефьясконе и там по воле судьбы влюбился в жену одного каменщика, я по ее доброте получал от нее все, чего я только мог пожелать, без того, чтобы кто-либо об этом от меня узнал. А теперь, так как я прослышал, что бедная женщина овдовела и что у нее есть дочь на выданье, которую она, по ее словам, прижила от меня, и хотя это и очень возможно, но мне все же хотелось бы, чтобы это было не так. Отвезите ей эти пятьдесят золотых скудо и передайте их ей от меня, ради бога, чтобы она могла себя прокормить и устроить свою дочь, как подобает». И вот, когда Джорджо отправился в Рим, он заехал в Монтефьясконе, и хотя добрая женщина и призналась чистосердечно, что девчонка не дочь Микеле, он все же, как ему было поручено, передал ей деньги, которые обрадовали бедную женщину так, как другого не обрадовали бы и пятьсот.
Итак, Микеле был добрее всех людей на свете, и как только он узнавал, что кому-нибудь из его друзей что-нибудь нужно или чего-нибудь хочется, он старался их удовлетворить хотя бы ценой собственной жизни. И никто никогда не оказывал ему услуги без того, чтобы Микеле не возвратил ему этого с лихвою.
Так, Джорджо Вазари, находясь в Венеции, подарил ему большой рисунок, на котором с величайшей тщательностью было изображено, как весьма гордый Люцифер со своими приспешниками, побежденный архангелом Михаилом, низвергается стремительно с небес в ад кромешный, и Микеле, прощаясь с Джорджо, ограничился тогда лишь тем, что поблагодарил его. Когда же по прошествии недолгого времени Джорджо приехал в Ареццо, он обнаружил, что незадолго до его приезда Санмикели прислал его матери, проживавшей в Ареццо, целый тюк разных вещей, таких красивых и нарядных, что можно было подумать, будто он был самым богатым синьором, с приложением письма, в котором выражал ей большое почтение за любовь к сыну. Венецианские синьоры не раз собирались повысить его содержание, но он всегда от этого отказывался с просьбой повысить жалованье его племянникам. Вообще же Микеле во всех своих поступках проявлял в такой степени благородство, любезность и учтивость, что заслужил любовь бесчисленных синьоров: кардинала Медичи, который стал потом папой Климентом VII, в бытность его в Риме, кардинала Алессандро Фарнезе, ставшего папой Павлом III, божественного Микеланджело Буонарроти, синьора Франческо Мариа, герцога Урбинского и бесчисленных венецианских дворян и сенаторов. В Вероне его ближайшим другом был фра Марко деи Медичи, человек ученый и бесконечно добрый, а также многие другие, упоминать которых в настоящее время нет надобности.
Теперь же, дабы вскоре не возвращаться опять к веронцам, я по случаю названных выше упомяну здесь о нескольких тамошних живописцах, ныне здравствующих и достойных того, чтобы их назвать, не обойдя их ни в коем случае молчанием. Первый из них — Доменико дель Риччо, который светотенью и фреской, а кое-что и в цвете расписал три стены дома Фиорио делла Сета в Вероне, что над новым мостом, а именно те три стены, которые не выходят к мосту, поскольку дом стоит отдельно. На одной, выходящей к реке, изображена битва морских чудовищ, на другой — битва кентавров с многочисленными речными божествами, на третьей красками написаны две картины: одна, что над дверями, — изображает трапезу богов, другая, что над рекой, — свадьбу Бенако, божества озера Гарда, и Кариды, нимфы, олицетворяющей озеро Гарда, родивших реку Минчо, в самом деле вытекающую из названного озера. В том же доме большой фриз, на котором изображены в цвете триумфы, выполненные искусно и в хорошей манере. А в доме мессера Пеллегрино Ридольфи, также в Вероне, он же написал коронацию императора Карла V, а также как он после коронации, происходившей в Болонье, с величайшей пышностью едет с папой по городу. Маслом он написал алтарный образ церкви, недавно выстроенной около замка герцогом мантуанским; на нем весьма тщательно и толково изображено усекновение главы и мучение св. Варвары. Герцог поручил этот образ Доменико, потому что ему весьма понравилась его манера, когда он увидел образ, написанный им гораздо раньше в Мантуанском соборе, в капелле св. Маргариты, в соревновании с Паулино, расписавшим капеллу св. Антония, Паоло Фаринато, расписавшим капеллу св. Марина, и Баттистой дель Моро, расписавшим капеллу Магдалины. Все четыре веронца были приглашены мантуанским кардиналом Эрколе для украшения церкви, перестроенной им по проекту Джулио Романо. Доменико выполнял и другие работы в Вероне, Виченце и Венеции, но о нем сказано достаточно. Он — художник образованный и искусный, ибо он не только живописец, но и превосходный музыкант, занимающий одно из первых мест в благороднейшей академии веронских любителей музыки. Не уступит ему и сын его Феличе, который еще в юных своих годах проявил себя более чем толковым живописцем в образе, написанном им на дереве для церкви Тринита, на котором изображена Мадонна с шестью святыми во весь рост. Дивиться этому не приходится, так как юноша этот обучался своему искусству во Флоренции, когда он проживал там в доме флорентийского дворянина Бернардо Каниджани, кума своего отца Доменико.