Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Вазари Джорджо

Эпитафию эту поддерживали два ангелочка с заплаканными лицами, гасившие каждый по факелу и как бы скорбящие о том, что угас великий и редкостный. На следующей картине, обращенной к двери, ведущей в монастырский двор, было изображено, как Микеланджело во время осады Флоренции создает укрепления холма Сан Миньято, почитавшиеся неодолимыми и удивительными; написана картина была рукой Лоренцо Шорини, ученика Бронзино, юноши, подававшего большие надежды.

Эта, нижняя, часть всего сооружения и, так сказать, его база имела по углам выступающие пьедесталы, и на каждом из пьедесталов стояли статуи, превышавшие естественную величину, а под каждой из них были еще статуи, как бы побежденные и порабощенные, таких же размеров, но согбенные в положениях разнообразных и необычайных. Первая по правую руку, в направлении главного алтаря, имела вид стройного юноши с одухотворенным лицом, прекрасного и живого, с двумя крылышками на висках, как на некоторых изображениях Меркурия, и олицетворяла она Талант, а под юношей с невероятной тщательностью была прекрасно выполнена фигура с ослиными ушами, олицетворяющая Невежество, смертельного врага Таланта; обе статуи принадлежали перуджинцу Винченцио Данти, о котором и о чьих работах, редкостных среди работ новых молодых скульпторов, в другом месте будет сказано более подробно. На другом пьедестале, по правую руку в сторону главного алтаря, обращенная к новой ризнице женская фигура олицетворяла христианское Сострадание и, полная всяческой доброты и благочестия, была она не чем иным, как совокупностью всех тех добродетелей, которые в наши дни называются богословскими, а язычниками именовались моральными. А поскольку христиане прославляют по заслугам добродетель христианина,

украшенную самыми святыми нравами, то и получила для себя место приличествующее и почетное та добродетель, которую заботят закон божий и спасение души, ибо если она отсутствует, то все другие украшения тела и души стоят мало, или же вовсе ничего не стоят. Эта фигура, под которой был простерт попираемый ею Порок, или же, говоря точнее, Нечестие, выполнена рукой Валерио Ноли, юноши достойного, обладающего прекраснейшим талантом и заслужившим славу скульптора весьма рассудительного и старательного. Насупротив, со стороны старой сакристии, стояла другая, сходная фигура, осмысленно изображавшая богиню Минерву, или же, точнее говоря, Искусство. Ибо поистине можно сказать, что вслед за добрыми нравами и доброй жизнью, которые у людей наилучших всегда должны занимать первое место, именно Искусство даровало сему человеку не только честность и способности, но и всю его славу, так что еще при жизни питался он теми плодами, которые не сразу, а лишь после смерти людей прославленных и достойных созревают из превосходных их творений. И что еще важнее, он превозмог зависть в такой степени, что без каких-либо препятствий, по общему согласию получил степень и звание достигнутой им главной и высшей степени превосходства. По этой-то причине и попирается ногами фигура Зависти, изображенная старухой, тощей и дряхлой, с глазами гадюки, а в общем, с лицом и выражением, которые испускают яд и заразу, а сверх того еще обвивают ее змеи, в руке же у нее ядовитая гадюка.

Обе эти статуи выполнены молодым юношей по имени Ладзаро Каламек из Каррары, оставившим с детского еще возраста и до наших дней в некоторых картинах и статуях образцы таланта прекрасного и весьма живого. На четвертый пьедестал, насупротив органа со стороны главных дверей церкви, были поставлены еще две статуи работы Андреа Каламек, дяди только что названного и ученика Амманати: первая из них олицетворяла Рвение, ибо те, кто действует медленно и мало, не способны никогда заслужить такой цены, какую заслужил Микеланджело, который, как это видно по рассказанному выше, смолоду, с пятнадцати лет, и до девяноста, работал не покладая рук. Статуя Рвения хорошо подходила этому человеку, который и юношей был гордым и упорным; на руках у нее, чуть повыше кистей, два крылышка обозначали быстроту и неутомимость в труде, а под ногами лежала плененная Лень или Праздность в виде медлительной и усталой женщины, во всех движениях которой проявлялись тяжесть и сонливость. Все четыре фигуры, расположенные так, как об этом было рассказано, образовывали очень красивое и великолепное целое и выглядели целиком мраморными, так как глина была покрыта белилами, что получилось очень красиво. От уровня, где были установлены описанные фигуры, начинался еще один цоколь, также четырехугольный, а высотой локтя в четыре, но уже и короче нижнего на ширину выступа с карнизом, где стояли названные фигуры; на каждой стороне его была живописная картина шириной в шесть с половиной локтей и высотой в три локтя; а еще выше, на площадке, такой же, как внизу, но меньшей по размерам, сидели по всем четырем углам на выступах цоколя фигуры естественных размеров или чуть побольше; это были четыре женщины, и по орудиям у них в руках нетрудно было догадаться, что олицетворяли они Живопись, Скульптуру, Архитектуру и Поэзию по причинам, вытекающим из изложенного выше жизнеописания. Если же идти от главных дверей церкви к главному алтарю, то на первой картине второго ряда катафалка, а именно над той историей, где, как говорилось, Лоренцо деи Медичи принимает Микеланджело в своем саду, был на месте Архитектуры в прекраснейшей манере написан Микеланджело перед папой Пием IV, держащий в руках модель поразительного сооружения купола римского Сан Пьетро; история эта, получившая большое одобрение, была написана флорентийским живописцем Пьеро Франча в прекрасной манере и с выдумкой, а статуя, иначе говоря, настоящее олицетворение Архитектуры, что по левую руку от этой истории, были работы Джованни ди Бенедетто из Кастелло, столь себя прославившего, как об этом уже говорилось, также и Тибром, одной из двух рек спереди катафалка. На второй картине, что по правой руке, если идти далее по направлению к боковой ведущей наружу двери, был на месте Живописи изображен Микеланджело, пишущий Страшный суд, столь часто, но все еще недостаточно прославленный, который, повторяю, может служить образцом перспективных сокращений и всяческих других трудностей в искусстве. Олицетворением, отвечающим этой картине, написанной учениками Микеле ди Ридольфо с большой грацией и прилежанием, была статуя Живописи, также с левой стороны, а именно на углу, обращенном к новой ризнице, выполненная Баттистой дель Кавальери, юношей редкостнейшим по доброте, скромности и нравам и не менее превосходным как скульптор. На третьей картине, обращенной к главному алтарю, а именно над упоминавшейся эпитафией, был изображен на месте, отведенном Скульптуре, Микеланджело, беседующий с женщиной, в которой по многим признакам можно опознать Скульптуру, и казалось, будто он с ней советуется. Вокруг Микеланджело были некоторые из превосходнейших его скульптурных творений, а в руках женщины была дощечка с нижеследующими словами Боэция: «Simili sub imagine vormans». [125] Возле этой картины, работы Андреа дель Минга, выполненной с прекрасной выдумкой и в прекрасной манере, стояла с левой стороны статуя Скульптуры, отменно сделанная скульптором Антонио ди Джино Лоренци. На четвертой же из этих четырех историй, обращенной в сторону органа, был, на месте, отведенном Поэзии, изображен Микеланджело, собирающийся писать какое-то сочинение, а вокруг него прекраснейшие, изящные и в приличествующих им согласно описаниям поэтов одеяниях девять муз, перед ними же Аполлон с лирой в одной руке, с лавровым венцом на голове и с еще одним венцом в другой руке, который он намеревается возложить на голову Микеланджело. По красоте и изяществу своему эта история, которую в прекраснейшей манере и с исключительной живостью положений написал Джованмариа Буттери, близка статуе Поэзии, по левую руку, работы Доменико Поджини, человека весьма искушенного не только в скульптуре и в чеканке прекраснейших монет и медалей, но и в изделиях из бронзы, а равным образом и в поэзии.

125

Надписи на скульптурах приводятся А. Габричевским без перевода. Прим. ред.

Так был украшен катафалк, уменьшавшийся уступами, так что его можно было обойти кругом, и похож он был на римский мавзолей Августа, а так как был четырехугольным, походил пожалуй, еще больше на Септизоний Севера, не на тот, что возле Капитолия, обычно именуемый так по ошибке, но на подлинный, тот, который в «Новом Риме» напечатан рядом с Антонианскими термами. Итак, названный катафалк имел три уступа: на первом лежали реки, на втором находились парные фигуры и на третий опирались ногой одиночные. Над этим же последним уступом возвышалась база, вернее же цоколь, высотой в один локоть, шириной же и длиной значительно уступавший названному третьему выступу, на выступах которого сидели названные единичные фигуры и вокруг которого шла надпись: «Sic ars extollitur arte».

На этой базе была утверждена пирамида высотою в девять локтей, с двух сторон которой, а именно с обращенной к главному входу и с обращенной к главному алтарю, внизу, в двух овалах была помещена рельефная голова Микеланджело, отлично выполненная с натуры рукой Санти Бульони. На вершине пирамиды, в шаре, соразмерном пирамиде, как бы находился пепел почитаемого, а на шаре стояла превышавшая естественную величину и сделанная под мрамор Слава, будто летящая и оглашающая весь мир через трубу с тремя раструбами хвалу и признание столь великого художника. Славу эту выполнил Дзаноби Ластрикати, который помимо трудов, положенных им в качестве распорядителя на создание всего этого сооружения, не преминул показать также, к великой для себя чести, на что способны его талант и его руки. Таким образом, от уровня земли и до головы Славы было,

как уже говорилось, двадцать восемь локтей.

Помимо названного катафалка вся церковь была украшена развешанными черными стягами, не как обычно на средних, а перед расположенными кругом капеллами, и не было ни одного проема между пилястрами, разделяющими эти капеллы, и соответствующими колоннами, в котором не было бы какого-нибудь живописного украшения и который не создавал бы прекрасного, изящного и затейливого зрелища, вызывавшего в то же время величайшие восторг и удивление. Начнем с одного конца: просвет первой капеллы, той, что рядом с главным алтарем в направлении старой ризницы, занимала картина высотой в шесть локтей и длиной в восемь, на которой в новом и как бы поэтическом замысле был посредине изображен Микеланджело, словно только что прибывший на Елисейские поля, а справа от него были изображены в размерах, значительно превышающих естественные, самые знаменитые и столь прославленные древние живописцы и скульпторы, каждого из которых можно было опознать по тому или другому приметному признаку: Праксителя — по сатиру, что на вилле папы Юлия III, Апеллеса — по портрету Александра Великого, Зевксиса — по небольшой доске, на которой он изобразил виноград, обманувший птиц, а Паррасия — по ложной завесе перед картиной. Так узнавались они как по этим, так и по другим признакам. А по левую руку находились прославившиеся в искусствах в новые времена от Чимабуэ до наших дней: там можно было опознать Джотто по небольшой доске с портретом молодого Данте, изображенного так, как Джотто написал его в Санта Кроче, Мазаччо — по его портрету, написанному с натуры; Донателло — также по его портрету и по Дзукконе с кампанилы, изображенной тут же; Филиппе Брунеллеско — по изображению купола Санта Мариа дель Фьоре. Далее написаны с натуры были без других опознавательных признаков фра Филиппо, Таддео Гадди, Паоло Учелло, фра Джованни Аньоло, Якопо Понтормо, Франческо Сальвиати и другие, и все они встречали его столь же гостеприимно, как и древние, и окружали его с теми же любовью и восхищением, совершенно так же, как встречали возвратившегося Вергилия другие поэты, по вымыслу божественного поэта Данте, у кого были заимствованы не только общий замысел, но и стих, начертанный на свитке в руках реки Арно, лежавшей у ног Микеланджело в прекраснейшей позе и с прекраснейшими чертами лица:

Все чтут его и все ему дивятся.

Картину эту, получившую высшее одобрение всех ее видевших, написал Алессандро Аллори, учившийся у Бронзино, достойный ученик и воспитанник выдающегося своего учителя.

В просвете капеллы Святых даров, что в торце средокрестия, на картине длиной в пять локтей и шириной в четыре локтя была изображена школа искусств, где окружившие Микеланджело младенцы, мальчики и юноши всех возрастов до двадцати четырех лет подносили первые плоды трудов своих, то есть картины, скульптуры и модели, ему, как существу святому и божественному, принимавшему их благосклонно и поучавшему их в вопросах искусства, они же слушали его весьма внимательно и смотрели на него в изящнейших позах и с выражением лиц поистине прекрасным и в высшей степени благодарным. И, говоря по правде, и вся композиция этой картины не могла быть до известной степени лучше осуществлена и для любой из фигур ничего более прекрасного нельзя было пожелать, за что и был безмерно прославлен Баттиста, ученик Понтормо, ее написавший; стихи же под этой историей гласили так:

Tu pater, tu rerum inventor, tu patria nobis Suppeditas praecepta tuis ex, inclyte, сhartis. [126]

Если идти от того места, где находилась описанная картина, к главным дверям церкви, чуть не доходя до органа, в просвете еще одной капеллы находилась картина длиной в пять локтей и высотой в четыре локтя, на которой была изображена некая величайшая и необычайная милость, оказанная редкостному таланту Микеланджело папой Юлием III, который, желая узнать суждение такого человека о некоторых своих постройках, пригласил его к себе на виллу, где, посадив его рядом с собой, он беседовал с ним порядочное время, тогда как окружавшие их кардиналы, епископы и другие придворные оставались все время на ногах. Случай этот, говорю я, был написан так слаженно и выпукло, и с такой живостью и непосредственностью в фигурах, что, вероятно, ничего лучшего не могло бы выйти из рук и выдающегося, старого и весьма опытного мастера, и потому Якопо Цукки — юный ученик Джорджо Вазари, выполнивший работу в прекрасной манере, доказал, что от него можно ожидать достойнейших успехов. А неподалеку, с той же стороны, а именно почти под самым органом, фламандец Джованни Страда, живописец стоящий, на картине длиной в шесть локтей и высотой в четыре локтя изобразил поездку Микеланджело в Венецию во время осады Флоренции; как он, остановившись в предместье города, именуемом Джудекка, принимает посланных дожем Андреа Гритти и Синьорией дворян и других лиц, посетивших его и подносящих ему ценнейшие подарки; в работе этой названному живописцу удалось показать, к великой его чести, большой вкус и широкие познания как в композиции в целом, так и в каждой отдельной его части, ибо обнаружил он в позах и живости лиц, а также в движениях каждой фигуры выдумку, владение рисунком и отменнейшую грацию.

126

«Ты наш учитель-отец, а в искусстве творец и наставник. Все указанья твои помнить мы будем всегда». Пер. А.Габричевского.

Если возвратиться теперь к главному алтарю и повернуться к Новой сакристии, то первой картиной, находившейся в просвете первой капеллы, была работа Санти Тито, юноши с прекраснейшим вкусом и сильно понаторевшего в живописи, как во Флоренции, так и в Риме, изображающая еще одну выдающуюся милость, оказанную таланту Микеланджело, о чем я как будто уже рассказал выше, светлейшим синьором дон Франческо Медичи, князем флорентийским, который, находившись в Риме года за три до смерти Микеланджело и приняв его у себя, тотчас же по выходе Буонарроти встал и затем, чтобы почтить такого человека и его поистине достойную уважения старость с величайшей учтивостью, когда-либо проявленной молодым князем, заставил Микеланджело (хотя тот по своей величайшей скромности и отказывался) сесть в свое собственное кресло, с которого поднялся; а затем, стоя, он слушал его с таким вниманием и почтением, с каким лучшего из отцов выслушивают сыновья. Рядом с князем стоял выполненный очень тщательно мальчик с герцогским гербом в руке, а их окружали солдаты, одетые по-старому и написанные очень живо и в прекрасной манере. Но лучше всего были выполнены князь и Микеланджело — настолько, что поистине казалось, будто старец произносит слова, а юноша внимательнейше его слушает.

Еще на одной картине высотой в девять и длиной в двенадцать локтей, на той, что насупротив купола капеллы св. Даров, Бернардо Тиманте Буонталенти, живописец, которого светлейший князь весьма любил и жаловал, изобразил, проявив великолепнейшую выдумку, реки трех главных частей света, будто бы явившиеся в скорби и печали к реке Арно, дабы погоревать вместе с ней об общей для них утрате и утешить ее. Упомянутыми реками были Нил, Ганг и По. Знаком Нила был крокодил, гирлянда же колосьев означала плодородие страны, при Ганге была птица гриф и ожерелье из драгоценных камней, при По — лебедь и корона из черного янтаря. Реки эти, приведенные в Тоскану Славой, летящей над ними, стояли вокруг Арно, увенчанной кипарисом, которая одной рукой высоко поднимала пустой сосуд, в другой держала ветвь, у ног же ее лежал лев, а чтобы показать, что душа Микеланджело вознеслась к высшему небесному блаженству, хитроумный живописец придумал в воздухе сияние, обозначавшее свет небесный, к которому и направлялась благословенная душа в образе ангелочка с таким лирическим стихом в виде подписи:

Vivens orbe peto laudibus aethera. [127]

По обе стороны на пьедесталах стояли две фигуры, раскрывающие занавес, за которым и являлись названные реки, душа Микеланджело и Слава; и под каждой из этих фигур было еще по фигуре. Та, что была по правую руку от рек, изображала Вулкана с факелом в руке, наступившего на шею Ненависти, изображенной в позе напряженной и почти что изнемогающей в попытках освободиться; и знаком ее был коршун с таким стихом в виде подписи:

127

«С нами он жил на земле, но с небес снизошла к нему Благость». Пер. А.Габричевского.