Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Вазари Джорджо

Surgere quid properas, Obium crudele Jaceto. [128]

Это обозначало, что творения сверхчеловеческие и почти что божественные никак нельзя ненавидеть, как нельзя им и завидовать. Второй фигурой была Аглая, одна из трех граций и супруга Вулкана, обозначавшая Соразмерность, с лилией в руке, ибо цветы посвящены грациям, а также и потому, что лилии приличествуют похоронам. Под ней лежала фигура Несоразмерности, знаком которой была обезьяна, а над ней был следующий стих:

128

«Встать не старайся! Лежи под ногами проклятая Зависть!» Пер. А.Габричевского.

Vivus et extinctus docuit sic sternere turpe. [129]

А под реками было еще следующее двустишие:

Venimus, Arne, tuo confixa en vulnere moesta Flumina, ut ereptum mundo ploremus honorem. [130]

Картина

эта была признана отличной по замыслу, по красоте стихов, по композиции всей истории и по изяществу фигур. А за то, что живописец прославил Микеланджело не по заказу, как остальные, а добровольно и пользуясь помощью, оказанной его таланту любезными и почтенными его друзьями, он заслужил одобрения еще более высокого.

129

«Так он учил нас всегда красотой попирать безобразье». Пер. А.Габричевского.

130

«Вот мы пришли, Арно, печальные реки…» Пер. А.Габричевского.

Еще на одной картине длиной в шесть локтей и высотой в четыре локтя, около боковой двери, выходящей на улицу, Томмазо из Сан Фриано, молодой и очень стоящий живописец, написал Микеланджело в виде посланца своего отечества к папе Юлию II; о его же поездке и почему его отправил Содерини, было рассказано выше. Неподалеку от этой картины, почти что под упомянутой боковой дверью, выходящей на улицу, на другой картине тех же размеров Стефано Пиери, ученик Бронзино, молодой человек очень прилежный и трудолюбивый, написал Микеланджело сидящим возле светлейшего синьора герцога Козимо в какой-то комнате и ведущим с ним беседу (что действительно происходило не раз в недавно прошедшие времена в Риме), как обо всем этом достаточно говорилось выше.

На черных стягах, которыми, как упоминалось, была убрана кругом вся церковь, там, где не было никаких историй или живописных картин, во всех проемах капелл были образы смерти, эмблемы и другие тому подобные вещи, отличавшиеся красотой и прихотливостью от тех, какие бывают обычно. Под некоторыми, как бы в знак скорби о том, что мир насильственно лишился подобного человека, было начертано следующее краткое изречение:

Coeqit dura necessitas. [131]

131

«Принуждает жестокая необходимость». Пер. А.Габричевского.

Или тут же, по прекраснейшему замыслу и выдумке упоминавшегося выше Алессандро Аллори, был изображен земной шар, из которого вырастала лилия с тремя цветками и надломленным стеблем. Для Смерти были и другие замыслы, но наибольшее одобрение получил тот, где она была простерта на земле, а Вечность с пальмой в руке наступала ей одной ногой на шею и, взирая на нее, с презрением как бы говорила, что, несмотря на твою неизбежность или твое желание, ничего ты не добилась, ибо вопреки тебе Микеланджело будет жить в любом случае. А надпись гласила: «Vicit inclita virtus». [132] Придумал же это Вазари. Не умолчу и о том, что каждая из этих Смертей чередовалась с эмблемой Микеланджело в виде трех венков или колец, пересекающихся так, что окружность среднего проходила через центры обоих боковых. Этим знаком Микеланджело пользовался, вероятно, для того, чтобы показать, что три искусства: скульптура, живопись и архитектура настолько переплетены и друг с другом связаны, что одно сообщает другому и получает от него пользу и красоту и что они не могут и не должны быть разъединены. А может быть, как человек великого ума, влагал он в это и более тонкий смысл. Но академики, которые признали его совершенство во всех трех искусствах, заменили три кольца тремя сплетенными вместе венками с таким изречением: «Tergeminis tollit honoribus», [133] желая этим сказать, что ему подобает по заслугам венец высшего совершенства во всех трех названных искусствах.

132

«Побеждает высокая доблесть».

133

«Трижды достоин славы». Пер. Габричевского.

На кафедре, с которой Варки произнес надгробную речь, позднее напечатанную, никаких украшений не было, ибо, поскольку отменный Донателло отделал ее бронзой и полурельефными и барельефными историями, любое добавленное поверх них украшение оказалось бы куда менее красивым; зато украшена была другая кафедра, которая стояла ей насупротив и еще не была поставлена на колонны, картиной высотой в четыре локтя и шириной чуть побольше двух, на которой с прекрасной выдумкой и отличнейшим рисунком была изображена Слава, или, вернее, Честь, в виде юноши в красивейшей позе и с трубой в правой руке, попирающего ногами Время и Смерть, чтобы показать этим, что Слава и Честь, вопреки времени и смерти, сохраняют вечно живыми тех, кто в этой жизни доблестно трудился. Картина эта была работы Винченцио Данти, о котором уже говорилось и будет еще говориться.

И вот, после того как церковь была таким образом убрана, украшена огнями и заполнилась народом в количестве неисчислимом, ибо всякий, оставив все свои другие дела, спешил на зрелище столь торжественное, вошли в нее вслед за упоминавшимся председателем Академии и, в сопровождении капитана и алебардщиков герцогской гвардии, консулы и академики, в общем же все живописцы, скульпторы и архитекторы Флоренции. Когда же они заняли свои места между катафалком и главным алтарем, где их уже порядочное время ожидало бесчисленное

множество синьоров и дворян, которых усадили в соответствии с заслугами каждого из них, началась торжественнейшая заупокойная месса с музыкой и церемониями всякого рода. После ее завершения на кафедру поднялся упоминавшийся уже Варки, с тех пор лишь однажды выполнявший ту же обязанность для светлейшей синьоры герцогини Феррарской, дочери герцога Козимо, и, ораторствуя оттуда с изысканностью теми оборотами речи и тем голосом, которые особенно были ему свойственны, он повествовал о славе, заслугах, жизни и творениях божественного Микеланджело Буонарроти. И, по правде говоря, величайшим благодеянием судьбы было создание нашей Академии до смерти Микеланджело, и благодаря ему и были его похороны отмечены таким почетом и столь великолепной и почетной пышностью. Равным образом, большой его удачей следует считать, что раньше Варки отошел он из этой к вечной и блаженнейшей жизни, ибо не мог бы он быть прославлен человеком более красноречивым и ученым. Надгробная речь мессера Бенедетто Варки в скором времени была напечатана, как вскоре после нее и другая столь же прекрасная речь, также прославляющая Микеланджело и живописное искусство, составленная благороднейшим и ученейшим мессером Леонардо Сальвиати, молодым человеком, в то время лет двадцати двух, столь редкостным и счастливым по таланту во всякого рода сочинениях латинских и тосканских, что и сейчас знает весь мир, а в будущем узнает еще лучше. Однако, что я скажу и что могу я сказать, не сказав слишком мало, о доблестях, доброте и благоразумии преподобнейшего синьора председателя дона Винченцио Боргини, упоминавшегося и выше? Разве только, что был он главой, был вождем и был советником доблестнейших членов Академии и сообщества Рисунка, справивших вышеописанные похороны. Действительно, если каждый из них и сам по себе был способен создать нечто гораздо большее того, что остальные создавали в своем искусстве, то все же ни одно предприятие никогда не доводится в совершенстве и до похвального конца, если один человек, как опытный кормчий и капитан, не управляет всеми остальными и над ними не главенствует. А так как описанное убранство всему городу в один день увидеть было невозможно, его, по соизволению герцога, оставили на месте на много недель.

Мы не приводим здесь огромное число эпитафий и латинских и тосканских стихов, сочиненных многими достойными людьми в честь Микеланджело, так как они сами по себе составили бы целую книгу, а также и потому, что другими писателями они были уже записаны и выпущены в свет. Не премину, однако, напоследок упомянуть и о том, что после всех вышеописанных почестей герцог распорядился отвести почетное место в Санта Кроче для надгробия Микеланджело, ибо еще при жизни он завещал похоронить его в этой церкви, где были погребены и его предки. И весь потребный для надгробия белый и цветной мрамор Его Превосходительство передал в дар Лионардо, племяннику Микеланджело, заказ же на выполнение гробницы по рисунку Джорджо Вазари вместе с бюстом Микеланджело получил Баттиста Лоренцо, стоящий скульптор. А так как предполагались три статуи — Живописи, Скульптуры и Архитектуры, первая из них была заказана упомянутому Баттисте, вторая Джованни дель Опера и третья Валерио Ноли, флорентийским скульпторам, которые одновременно с гробницей работают и над статуями, которые скоро будут закончены и займут свои места. Расходы взял на себя упомянутый выше Лионардо Буонарроти; однако же Его Превосходительство, желая принять участие во всех почестях, воздаваемых великому человеку, намеревается воздвигнуть, как он уже давно задумал, памятник с его именем и бюстом в соборе, где мы видим имена и изображения других выдающихся флорентинцев.

Описание творений Франческо Приматиччо Болонца, аббата Сан Мартино, живописца и архитектора

Так как до сих пор я говорил о тех наших художниках, которых среди нас уже больше нет в живых, а именно о тех, что жили начиная от тысяча двухсотого года и кончая нынешним, 1567 годом, и так как, по многим соображениям, я поставил на последнее место Микеланджело, хотя двое или трое из них ушли от нас после него, мне казалось, что меня, безусловно, похвалят за доброе дело, если я в этом нашем труде упомяну также о многих знатных художниках, которые живы и поныне и которые, будучи в высшей мере достойны всяческой хвалы, могут быть причислены к последним мастерам предыдущего поколения. И делаю я это тем более охотно, что все они для меня — дорогие друзья и братья, а те трое, которые в свое время уже заняли главные места, настолько преклонного возраста, что, достигнув пределов старости, едва ли способны в чем-либо еще оправдать наши надежды, хотя, вроде как по привычке, и продолжают работать, создавая отдельные произведения. Поговорив о них, я вкратце упомяну и о тех, кто, обучаясь у них, достигли того, что ныне занимают среди художников самые первые места, а также о тех, кто в наших искусствах уже стоит на пути к совершенству.

Итак, начиная с Франческо Приматиччо, с тем чтобы потом перейти к Тициану Вечеллио и к Якопо Сансовино, я скажу, что названный Франческо, родившись в Болонье в благородной семье Приматиччо, весьма прославленной устами фра Леонардо Альберти и устами Понтано, был с раннего детства приуготован к торговле. Однако, мало увлеченный такого рода занятием, но наделенный величием души и духа, он вскоре отдал все свои силы рисунку, к которому он видел в себе природную склонность. Так, занимаясь рисованием, а подчас и живописью, он показал в скором времени, что из него получится превосходнейший мастер. Позднее, отправившись в Мантую, где в то время Джулио Романе создавал дворец Те для герцога Федериго, он, благодаря своим связям, добился того, что был зачислен в бригаду многочисленных, таких же, как он, молодых людей, работавших под началом Джулио в этом строительстве. Предаваясь там в течение целых шести лет многотрудному и усердному изучению искусств, он научился отличнейшим образом обращаться с красками и производить лепные работы, почему его, в числе всех остальных юношей, трудившихся над сооружением названного дворца, почитали одним из лучших и, во всяком случае, рисующим и живописующим лучше всех других, что и можно видеть в большой комнате, которую он всю обвел двумя лепными фризами, расположенными один над другим, изобилующими всякими фигурами, в которых изображено древнеримское воинство. Равным образом он в том же дворце выполнил множество живописных произведений, которые там можно видеть и которые он сделал по рисункам вышеназванного Джулио.