Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Все это заслужило Приматиччо такое расположение герцога, что, когда французский король Франциск услыхал, с какой роскошью им было осуществлено сооружение этого дворца, и написал ему, чтобы тот во что бы то ни стало послал ему какого-либо молодого художника, владеющего живописью и лепниной, герцог в 1531 году и послал Приматиччо к этому королю. И хотя, как уже говорилось, за год до этого флорентийский живописец Россо был отправлен к тому же Франциску и хотя им было уже выполнено во Франции много произведений, и в частности картина Вакха и Венеры и картина Психеи и Купидона, тем не менее первые, выполненные во Франции и хоть сколько-нибудь значительные лепные и фресковые работы восходят, как говорят, к Приматиччо, который в этой манере отделал для названного короля немало комнат, зал и лоджий. Король же, которому понравились и манера и приемы во всех работах этого живописца, послал его в 1540 году в Рим для приобретения некоторых античных мраморов, и Приматиччо настолько успешно его обслужил, что за короткое время накупил сто двадцать пять штук всяких бюстов, торсов и фигур. За это время он поручил Якопо Бароцци из Виньолы и другим отформовать бронзовую конную статую, стоящую на Капитолии, большую часть историй на колонне Траяна, а также статуи Коммода, Венеры, Лаокоона, Тибра, Нила и Клеопатры, хранящиеся в Бельведере, с тем чтобы все они были отлиты из бронзы.
Между тем, так как во Франции умер Россо и потому осталась незаконченной длинная галерея, начатая по его проекту и в значительной своей части им уже отделанная лепниной и живописью, Приматиччо был отозван из Рима. И вот, погрузившись на корабль вместе с названными мраморами и формами с античных фигур, он вернулся во Францию, где в первую очередь отлил из бронзы с привезенных им форм и слепков большую часть названных античных фигур, которые настолько удались, что кажутся и взаправду античными, как в этом можно убедиться на месте, где они были поставлены в саду королевы в Фонтенбло, к великому удовлетворению самого короля, превратившего эту обитель как бы в некий новый Рим. Однако я не умолчу о том, что Приматиччо при отливке этих статуй располагал настолько выдающимися мастерами литейного дела, что отливы получились не только тонкими, но и что пленка бронзы оказалась настолько нежной, что не потребовала почти что никакой дополнительной шлифовки. По окончании этой работы Приматиччо было поручено завершение той галереи, которую недоделал Россо. И вот, принявшись за работу, он в кратчайший срок ее сдал отделанной таким количеством лепнины и живописи, какою еще никогда и нигде выполнено не было. Поэтому король, видя себя отменно обслуженным за те восемь месяцев, что Приматиччо на него работал, приказал включить его в число своих камергеров и вскоре же после этого, а именно в 1544 году, полагая, что Франческо этого заслужил, сделал его аббатом монастыря Св. Мартина. Однако при всем этом Франческо никогда не переставал руководить многими скульптурными и живописными работами, служа верою и правдою своему королю, а также тем королям, которые правили этим королевством после Франциска I. И в числе других, помогавшим ему в этом деле, не считая многих его земляков-болонцев, обслуживал его Джовамбаттиста, сын Бартоломео Баньякавалло, не уступавший своему отцу во многих выполнявшихся им работах и историях Приматиччо. Долгое время обслуживал его и Руджери из Болоньи, состоящий при нем и поныне.
Равным образом и болонский живописец Просперо Фонтана был недавно вызван во Францию по просьбе Приматиччо, намеревавшегося воспользоваться его услугами, однако не успел он туда приехать, как заболел с опасностью для жизни и вернулся в Болонью. Да и, по правде говоря, оба они, то есть Баньякавалло и Фонтана, — мастера своего дела, и сам я, не раз пользовавшийся их услугами, а именно первого в Риме и второго в Римини и во Флоренции, могу по совести это утверждать.
Однако из всех помощников аббата Приматиччо никто не принес ему такой чести, как Никколо из Модены, о котором говорилось в другой связи. И в самом деле, он своим выдающимся мастерством превзошел всех других, собственноручно осуществив по рисункам аббата роспись так называемой Бальной залы, с таким количеством фигур, что их, как кажется, и не подсчитаешь, к тому же все они — больше натуры и написаны в такой светлой манере, что по условности колорита их можно принять за фрески, написанные маслом. После этого произведения он, также по рисункам аббата, написал в большой галерее шестьдесят историй о жизни и подвигах Улисса, но в гораздо более темном колорите, чем то, что было им написано в Бальной зале, а произошло это потому, что он пользовался только землями в том первоначальном виде, в каком их производит природа без всякой, можно сказать, примеси белого, но в фонах доводил их до такой потрясающей темноты, что они приобретают от этого величайшую силу и рельефность, не говоря о том, что всем этим историям он придал такую цельность, что они кажутся написанными в один и тот же день, за что он и достоин исключительной похвалы, в особенности же за то, что написал их фреской, ни разу не прикоснувшись к ним по сухому, как это многие в наше время привыкли делать. Равным образом и свод этой галереи сплошь украшен лепниной и живописью, весьма старательно исполненными вышеназванными и другими молодыми живописцами, однако опять-таки по рисункам аббата. Таковы же старая зала и нижняя галерея, расположенная над прудом, которая очень красива и украшена лучше и лучшими вещами, чем все остальное в этой резиденции, полное описание которой завело бы нас слишком далеко.
В Медоне тот же аббат Приматиччо сделал для кардинала Лотарингского бесчисленное множество всяких украшений в его обширнейшем дворце, по прозванию Гротта, дворце настолько необыкновенном по своим размерам, что по сходству своему с подобного же рода античными сооружениями его можно было бы назвать термами, судя по количеству и величине находящихся в нем лоджий, лестниц, а также общественных и частных помещений. Умалчивая о прочих особенностях, нельзя не назвать красивейшей комнаты, именуемой Павильоном, которая кругом украшена богато расчлененными карнизами, видными снизу вверх и полными множества фигур, сокращающихся под одним и тем же углом зрения и поистине прекрасных. Внизу помещается еще одна большая комната со всякими лепными фонтанами, полными совершенно круглых фигур и членений, сделанных из раковин и других морских и природных вещей — все в целом произведение чудесное и превыше всякой меры прекрасное. Равным образом и свод сплошь превосходно обработан лепниной рукой флорентийского живописца Доменико дель Барбиери, который отличается не только в подобного рода рельефах, но и в рисунках, почему он в некоторых написанных им произведениях и сумел проявить редкостнейшее свое дарование.
В том же дворце множество лепных, тоже круглых, фигур сделаны одним скульптором, также из наших краев, по имени Понцио, показавшего себя в этом деле с наилучшей стороны.
Однако, так как работы, выполнявшиеся в этом дворце по заказу тамошних синьоров, бесчисленны и многообразны, я касаюсь здесь лишь главнейших произведений аббата, дабы показать, насколько он редкостный художник в живописи, в рисунке и в разного рода архитектурных задачах. И, по правде говоря, я не счел бы для себя утомительным задержаться на подробностях, имей я о них достоверные и точные сведения; каковыми я располагал о вещах мною упоминавшихся. Что же касается рисунка, то Приматиччо всегда был и продолжает быть превосходнейшим мастером, как это можно видеть по листу, на котором его рукой написаны всякие небесные явления. Листом этим, который хранится в нашей Книге и был послан мне самим автором, я особенно дорожу из любви к нему, а также потому, что лист этот — само совершенство.
Когда умер король Франциск, аббат остался при короле Генрихе на том же месте и в том же звании и служил ему до самой его смерти, а засим был назначен королем Франциском II генеральным комиссаром по строительству во всем королевстве, на почетнейшую и весьма видную должность, которую до него занимал монсиньор Виллеруа, отец кардинала бордосского.
После смерти Франциска II аббат, сохранив эту должность, служит и при нынешнем короле, по распоряжению которого, равно как и королевы-матери, приступил к строительству гробницы названного Генриха, поставив ее посередине шестигранной капеллы, причем по четырем ее сторонам он поместил гробницы четырех его сыновей. Остальные две стены этой капеллы заняты алтарем и дверью. А так как для всех этих гробниц предусмотрено множество мраморных статуй и огромное количество барельефных историй, в целом получится произведение, достойное стольких и столь великих королей, а также выдающихся способностей и таланта такого редкостного художника, как аббат Сан Мартино, который в лучшие свои годы был во всех областях наших искусств превосходнейшим и разносторонним мастером, поскольку, состоя на службе у своих синьоров, он проявил себя не только в своих постройках, в своей живописи и в своих лепных работах, но и в устройстве многочисленных празднеств и маскарадов, отличавшихся красотой и смелостью выдумки. Он был крайне отзывчив и очень ласков по отношению к друзьям и к родным, а также и к тем художникам, которые его обслуживали. В Болонье он оказал много благодеяний своим родственникам и покупал для них достойные жилища, им же для них обставленные всеми удобствами и роскошью. Таков, например, дом, в котором проживает ныне мессер Антонио Ансельми, женатый на племяннице аббата Приматиччо, выдавшего замуж с богатым приданым и в почтенный дом также и другую свою племянницу, ее сестру.
Да и сам Приматиччо всегда жил не как живописец и художник, а как синьор, но, как я уже говорил, нашего брата художника всегда готов был обласкать. Когда же, как уже было сказано, он вызвал к себе Просперо Фонтана, он послал ему для переезда во Францию хорошую сумму денег, которую Просперо, захворав, не мог ни оправдать своими произведениями или работой, ни вернуть. И вот, проезжая в 1563 году через Болонью, я, по случаю этого долга, замолвил перед ним слово о Просперо, и Приматиччо оказался настолько любезным, что я перед отъездом своим из Болоньи собственными глазами мог видеть письмо, в котором он добровольно дарил Просперо всю ту сумму, которую тот в свое время получил на этот переезд. За все это он завоевал такое к себе расположение со стороны художников, что они величают и почитают его как родного отца.
Мне хочется добавить еще несколько слов об этом Просперо, и потому я не умолчу о том, что в свое время в Риме он по воле папы Юлия III принимал весьма похвальное участие в строительстве дворца на вилле Юлия и дворца на Марсовом поле, который принадлежал тогда синьору Бальдуино Монти, ныне же находится во владении синьора кардинала Эрнандо деи Медичи, сына герцога Козимо. В Болонье он же написал много произведений маслом и фреской, в частности в церкви Мадонна дель Баракане, — алтарный образ, написанный им маслом, изображающий св. Екатерину, которая в присутствии Тирана ведет спор с философами и книжниками, и почитающийся отличным произведением; во дворце же, где стоит губернатор, а именно в главной капелле, он написал много фресок.
Большой друг Приматиччо также и Лоренцо Сабатини, отменный живописец, и, не будь он в то время обременен женой и многими детьми, аббат увез бы его с собой во Францию, зная, что он владеет отличнейшей манерой и большим опытом во всех своих работах, как это видно по многим его произведениям, написанным им в Болонье. В 1556 году Вазари пользовался его услугами при убранстве Флоренции по случаю уже упоминавшегося бракосочетания князя со светлейшей королевой Иоанной Австрийской, поручив ему в вестибюле между Залой Двухсот и Большой залой написать фреской шесть фигур, которые получились очень красивыми и поистине достойными похвалы. Однако, поскольку этот способный живописец все еще продолжает совершенствоваться, скажу о нем только то, что если он будет и впредь изучать искусство так, как он его изучает, можно от него ожидать наипочетнейших достижений.
Теперь же, в связи с аббатом и другими болонцами, о которых до сих пор упоминалось, скажу несколько слов и о болонце Пеллегрино, живописце, на которого возлагаются большие надежды и который обладает великолепнейшим дарованием. После того как в ранние годы он занимался срисовыванием произведений Вазари, находящихся в трапезной болонского монастыря Сан Микеле ин Боско, а также других живописцев с именем, он в 1547 году перебрался в Рим, где вплоть до 1550 года зарисовал наиболее примечательные творения, работая одновременно, а также и позднее в замке св. Ангела, где он принимал некоторое участие в росписях, производившихся под руководством Перино дель Ваги. В капелле св. Дионисия церкви Сан Луиджи деи Францези он в середине одного из сводов написал фреской сражение, в котором показал себя так, что, хотя флорентийский живописец Якопо дель Конте и Джироламо Сичоланте из Сермонеты многое написали в той же капелле, все же нисколько им не уступал, более того, многим кажется, что он их даже превзошел смелостью, грацией, колоритом и рисунком выполненных им там росписей, которые впоследствии и побудили монсиньора Поджо к тому, что он часто стал пользоваться услугами Пеллегрино. Так, построив себе дворец за воротами дель Пополо на Эсквилинском холме, где у него был собственный виноградник, он пожелал, чтобы Пеллегрино написал ему несколько фигур на фасаде, а затем внутри расписал для него лоджию, которая выходит на Тибр и которую Пеллегрино и отделал с таким совершенством, что она почитается произведением очень красивым и изящным. В доме Франческо Форменто, расположенном между улицами Пеллегрино и Парионе, он в одном из дворов расписал стену и написал еще две фигуры, а по заказу министров папы Юлия III он выполнил в Бельведере большой герб с двумя фигурами, а в церкви Сант Андреа, находящейся за воротами дель Пополо и построенной по распоряжению того же первосвященника, он написал весьма хваленые фигуры св. Петра и св. Андрея, причем рисунок к этому св. Петру хранится в нашей Книге наряду с другими листами, нарисованными им же с великим совершенством.