Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
На этом мы закончим жизнеописание Пинтуриккио, который, между прочим, угождал очень многим князьям и синьорам, ибо быстро заканчивал работы, как им этого хотелось, выполняя их, может быть, и хуже, чем тот, кто работает обдуманно и не спеша.
Жизнеописание Франческо Франча болонца ювелира и живописца
Франческо Франча, родившийся в 1450 году в Болонье в семье ремесленников, весьма порядочных и честных, в ранней юности был отдан в обучение к ювелиру. Обнаруживая в этом деле и талант, и воображение, он в то же время приобрел, подрастая, такую соразмерность во внешнем своем облике и такую мягкость и обольстительность в беседе и в разговоре, что мог своими речами развеселить и отвлечь от мыслей человека самого мрачного, за что его любили не только все его знавшие, но также и многие итальянские государи и другие господа. Занимаясь же во время пребывания у ювелира рисованием, он настолько к этому пристрастился, что, побуждая свой талант к вещам более значительным, достиг в этой области огромнейших успехов, в чем можно убедиться по многим серебряным вещам, выполненным им в Болонье, на его родине, и в особенности по нескольким превосходнейшим работам чернью. Подвизаясь в этой манере, он часто помещал на пространстве в два пальца высотой и немногим больше в ширину двадцать фигурок — соразмернейших и прекрасных. Он выполнил также много серебряных вещей с эмалью, погибших при падении и изгнании Бентивольи. Одним словом, любую вещь, доступную этому искусству, он делал лучше всякого другого. Но превыше всего любил он чеканку медалей и был в этом превосходен и в свое время единственным, в чем можно убедиться по некоторым выполненным им вещам, среди которых естественнейшим образом изображена голова папы Юлия II, и которые выдерживают сравнение с медалями Карадоссо. Помимо этого, он сделал медали синьора Джованни Бентивольи, который кажется живым, и многих государей, которые при проезде через
84
Болонья, Юлием освобожденная от тирана.
Случилось так, что Франча, стремящийся к еще большей славе и познакомившись с Андреа Мантеньей и многими другими живописцами, заслужившими богатства и почести за свое искусство, решил испытать себя, не удастся ли ему живопись красками, поскольку рисунком он овладел так, что мог вполне с ними сравниться. И вот, приступив к этому испытанию, он написал несколько портретов и других небольших вещей, держа у себя дома в течение многих месяцев людей, этим занимающихся, чтобы они его научили способам и правилам письма красками; и, таким образом, он, обладая отменной сообразительностью, быстро приобрел в этом опыт. Первой же работой, им выполненной, была не очень большая картина на дереве для мессера Бартоломео Феличини, который поместил ее в Мизерикордию, церковь, что за Болоньей; на этой доске изображена Богоматерь, восседающая на кресле, со многими другими фигурами и с названным мессером Бартоломео, написанным с натуры, и выполнена она маслом с величайшей тщательностью. Вещь эта, написанная им в 1490 году, понравилась в Болонье настолько, что мессер Джованни Бентивольи, пожелав украсить свою капеллу в церкви Сан Якопо в том же городе произведениями этого нового живописца, заказал ему на доске Богоматерь в небесах с двумя ангелами внизу, играющими на музыкальных инструментах; работа эта была выполнена Франчей так хорошо, что он заслужил от мессера Джованни помимо похвал драгоценнейший подарок. Тогда под впечатлением этого произведения монсеньор деи Бентивольи заказал ему для главного алтаря церкви Мизерикордии доску с Рождеством Христовым, которая получила большое одобрение и в которой помимо прекрасного рисунка достойны восхвалений как замысел, так и колорит. На этой работе он изобразил монсеньора с натуры и очень похожим, по словам знавших его, и в том самом одеянии паломника, в котором он возвратился из Иерусалима. Равным образом для церкви Аннунциаты, что за воротами Сан Маммоло, он написал на дереве Благовещение с двумя фигурами по сторонам, которое было признано вещью, отлично написанной.
И вот, в то время как благодаря произведениям Франчи слава его все возрастала, он решил, поскольку работы маслом принесли ему славу и пользу, посмотреть, не удадутся ли ему точно так же и работы фреской. Мессер Джованни Бентивольи поручил роспись своего дворца различным мастерам — феррарским, болонским, а также и моденским; однако, когда он увидел опыты Франчи во фреске, он решил заказать ему историю на стене одной из личных комнат. Франча изобразил там лагерь Олоферна со всякой стражей, пешей и конной, охраняющей палатки; и, тогда как внимание стражников было отвлечено другим, виден был сонный Олоферн во власти женщины во вдовьем платье, которая левой рукой держала его, разгоряченного вином и сном, за влажные волосы, а правой наносила врагу своему смертельный удар, в то время как старая служанка, морщинистая и с видом настоящей преданнейшей служанки, пристально смотрела в глаза своей Юдифи, чтобы воодушевить ее, и, склонившись всем телом, низко держала корзину, чтобы принять в нее голову сонного любовника; история эта, принадлежавшая к прекраснейшим и лучшим из всех, когда-либо созданных Франчей, погибла при разрушении здания во время изгнания Бентивольи вместе с другой историей, находившейся в той же самой комнате, написанной цветом бронзы и изображавшей диспут философов, превосходно исполненный и очень выразительный по замыслу. Мессер Джованни и все его семейство, а за ними и весь город любили и почитали Франчу за эти работы. В капелле святой Цецилии, примыкающей к церкви Сан Якопо, он написал две истории фреской, на одной из которых он изобразил Обручение Богоматери с Иосифом, а на другой — Кончину св. Цецилии, произведение, почитающееся болонцами весьма достойным восхваления. И действительно, Франча приобрел такую опытность и так воодушевился, видя, что приближается в творениях своих к тому совершенству, к которому стремился, что выполнил много работ, упоминать о которых я не буду, ограничившись тем, что всякому, кто пожелает взглянуть на его произведения, укажу лишь на наиболее значительные и наилучшие из них. Тем не менее живопись не мешала ему заниматься ни на Монетном дворе, ни другими вещами, связанными с чеканкой медалей, как он это делал и раньше.
Говорят, что Франча был чрезвычайно неприятно поражен изгнанием мессера Джованни Бентивольи, получив от него столько милостей, и был этим бесконечно огорчен, однако, будучи человеком благоразумным и благонравным, он продолжал заниматься своей работой. После изгнания Джованни он расписал три доски, отправленные в Модену, на одной из которых было изображено Крещение Христа св. Иоанном, на другой — прекраснейшее Благовещение, а на последней, помещенной в церкви братьев-обсервантов, — Богоматерь в небесах со многими фигурами.
Таким образом, благодаря всем этим произведениям о мастере столь превосходном распространилась слава, и города требовали работ его наперебой. И вот в Парме для черных монахов св. Иоанна он написал на дереве Усопшего Христа на коленях у Богоматери в окружении многочисленных фигур, — вещь, повсеместно почитавшуюся превосходной, и потому та же самая братия, получив удовлетворение, добилась того, чтобы он в Реджо в Ломбардии расписал другую доску для одной из их обителей, где он и написал Богоматерь со многими фигурами. В Чезене он написал на дереве же другой алтарный образ для церкви тех же монахов, изобразив на нем прекрасными красками Обрезание Христа. Не захотелось и феррарцам отставать от своих соседей, и, решив украсить трудами Франчи свой собор, они заказали ему алтарный образ на дереве, в который он включил большое число фигур, и назвали его образом Всех святых. Написал он алтарный образ и в Болонье для церкви Сан Лоренцо с Богоматерью, двумя фигурами по сторонам и двумя мальчиками внизу, получивший большое одобрение. Едва он его закончил, как пришлось ему выполнить другой, в церкви в Сан Джоббе, с Распятием и коленопреклоненным св. Иовом у подножия креста, а также двумя фигурами по сторонам.
Слава и работы этого художника распространились по Ломбардии настолько, что за некоторыми его вещами присылали и из Тосканы, как, например, из Лукки, куда ушла доска со св. Анной, Богоматерью и многочисленными другими фигурами и с усопшим Христом на коленях у матери в верхней части картины; работа эта была помещена в церкви Сан Фредиано и почиталась в Лукке произведением весьма достойным. В Болонье он расписал для церкви Аннунциаты две других доски, исполненных весьма тщательно; и также за воротами в Стра-Кастионе, в церкви Мизерикордии, по заказу одной благородной госпожи из рода Манцуоли — еще одну, на которой он изобразил Богоматерь с младенцем на руках, со св. Георгием, св. Иоанном Крестителем, св. Стефаном и св. Августином и ангелом у ее ног, сложившим руки с таким благолепием, будто поистине он райское существо. Он расписал еще одну, для сообщества св. Франциска в том же городе, и еще одну для сообщества св. Иеронима. С ним водил дружбу мессер Поло Дзамбеккаро и, будучи его приятелем, заказал ему на память о нем очень большую картину с Рождеством Христовым, весьма прославленную в числе его произведений. И по этой причине мессер Поло поручил ему написать на своей вилле фреской две фигуры, которые получились очень красивыми. Он выполнил также фреской очаровательнейшую историю в доме мессера Иеронимо Болоньино с многочисленными разнообразными и прекраснейшими фигурами, и за все эти работы в совокупности его в этом городе не только почитали, но и боготворили. И почтение это возросло до бесконечности, когда герцог Урбинский поручил ему расписать пару верховых седел, на которых Франча изобразил охваченный огнем дремучий лес, из которого спасается огромное количество животных, как пернатых, так и земноводных, и несколько человек, — вещь потрясающая, страшная и поистине прекрасная, которую весьма ценили за то время, которое он потратил на перья птиц и на разных земноводных зверей, не говоря уже о разнообразии листвы и ветвей, которые можно рассмотреть на деревьях различных пород; знаком признания этой работы были ценнейшие подарки, коими были вознаграждены труды Франчи, не говоря о том, что герцог всегда оставался у него в долгу за восхваления, которые он за нее получал. Равным образом и в гардеробной герцога Гвидобальдо есть холст его же работы с Лукрецией-римлянкой, весьма им ценившийся наряду со многими другими картинами, о которых будет упомянуто в свое время. После всего этого он написал на дереве образ для алтаря Мадонны в церкви Сан Витале эд Агрикола, на котором очень хороши два ангела, играющие на лютнях. Я уж не буду перечислять всех картин, рассеянных в Болонье по домам тамошних дворян, и тем менее всех бесчисленных выполненных им портретов с натуры, чтобы не быть слишком многословным. Достаточно сказать, что, когда он достиг такой славы и безмятежно пользовался плодами трудов своих, в Риме жил Рафаэль Урбинский, которого целыми днями посещало много чужестранцев и, между прочим, много болонских дворян, чтобы взглянуть на его работы. А так как часто бывает, что всякий охотно расхваливает своих местных гениев, то и болонцы эти стали расхваливать Рафаэлю творения, жизнь и таланты Франчи и словами этими возбудили между обоими такую дружбу, что Франча и Рафаэль стали письменно друг друга приветствовать. Когда же до Франчи дошла великая молва о божественных картинах Рафаэля, он пожелал взглянуть на его произведения, но, будучи уже старым и живя в достатке, предпочел спокойную жизнь в своей Болонье. Вскоре случилось так, что Рафаэль написал в Риме для кардинала деи Пуччи Санти Кватро на доске алтарный образ св. Цецилии, который надлежало отослать в Болонью, дабы поместить его в капеллу при церкви Сан Джованни ин Монте, где находится гробница блаженной Елены даль Олио; и вот, забив картину в ящик, он направил ее Франче, который как друг должен был поместить ее на алтарь этой капеллы в раме, им самим для нее заготовленной. И Франча это весьма оценил, так как получил возможность увидеть работу Рафаэля, к чему он так стремился. Он распечатал письмо, написанное ему Рафаэлем, в котором тот просил его, если на картине окажется какая-нибудь царапина, устранить ее и подобным же образом, если найдет какую-либо ошибку, дружески ее исправить; и вне себя от радости он при хорошем освещении приказал вынуть из ящика названную картину. Но таково было охватившее его изумление и так велико было его восхищение, что, признав свое заблуждение и глупые притязания безумной самоуверенности, он с горя заболел и очень скоро умер. Картина Рафаэля была божественной и не написанной, а живой, и исполнение и колорит ее были таковы, что среди всех прекрасных картин, написанных им за всю свою жизнь, хоть все они чудесны, ее вполне можно было назвать единственной. Потому-то Франча, полумертвый от ужаса и красоты картины, представившейся его глазам, и, сравнивая ее с теми, которые он сам написал и которыми он был окружен, совсем растерялся. Он спешно поместил ее в церкви Сан Джованни ин Монте в той капелле, куда она была предназначена, а через несколько дней слег в постель, все еще вне себя, так как ему казалось, что для него в искусстве вроде как ничего не осталось по сравнению с тем, что он сам о себе думал и за что его почитали, и так он и умер, как некоторые думают, от горя и от тоски, то есть случилось с ним от слишком пристального созерцания живейшей живописи Рафаэля то же, что случилось с Фивиццано, слишком восхитившимся прекрасной своей Смертью, о которой написана следующая эпиграмма:
Me veram pictor divinus mente recepit. Admota est open deinde perita manus. Dumque opere in facto defigit lumina pictor Intentus nimium, palluit et moritur. Viva igitur sum Mors, поп mortua Mortis imago Si fungor, quo Mors fungitur, officio. [85]Однако другие говорят, что смерть его была столь внезапной, что по многим признакам можно предположить скорее отравление или удар, чем что-либо другое. Франча был человеком благоразумным, в полной силе и вел жизнь весьма правильную. После смерти он с почестями был погребен детьми своими в Болонье в 1518 году.
85
Жизнеописание Пьетро Перуджино живописца
Насколько бедность бывает иногда полезна талантливым людям и насколько она им помогает достигнуть совершенства и превосходства в любом деле, яснее ясного видно по деятельности Пьетро Перуджино, который во избежание крайней беды перебрался из Перуджи во Флоренцию и, стремясь собственной своей доблестью хоть сколько-нибудь подняться над общим уровнем, в течение многих месяцев в великой нужде, не имея другой кровати, ночевал в ящике и, обращая ночь в день, с величайшим рвением беспрерывно прилежал изучению своего ремесла, и, приспособившись к этому жилью, он не ведал иного удовольствия, как трудиться постоянно в этом искусстве и постоянно заниматься живописью. И вот, столь же постоянно имея перед глазами страшный призрак нищеты, он ради заработка делал такие вещи, на которые, вероятно, и не взглянул бы, если бы имел средства к существованию. Богатство же, возможно, преградило бы ему путь к достижению превосходства силой своего таланта, подобно тому как бедность открыла ему этот путь, когда он, побуждаемый нуждой, стремился подняться от ступени столь жалкой и низкой если не до верхней и наивысшей, поскольку это было невозможно, то хотя бы до такой, на которой он мог бы себя прокормить. Потому-то и забывал он о холоде, голоде, заботах, неудобствах, затруднениях и сраме, дабы получить возможность когда-нибудь пожить в достатке и покое, постоянно твердя, как некую поговорку, что после плохой погоды обязательно наступает хорошая и что дома строятся в хорошую погоду, чтобы можно было находиться под кровом в дурную.
Но, чтобы развитие художника этого стало более ясным, начав с начала, скажу, что, согласно народной молве, в городе Перудже от одного бедного человека по имени Кристофано из Кастелло делла Пьеве родился сын, во крещении названный Пьетро, который, подрастая в бедности и нужде, был отдан отцом в мальчики одному перуджинскому живописцу, который в этом занятии был не очень силен, но относился с великим почтением и к искусству, и к хорошим художникам. Он только и знал, что твердил Пьетро, какую выгоду и честь приносит живопись тому, кто хорошо ею владеет, и, подсчитывая заработки художников и старых, и новых, подбодрял Пьетро к ее изучению. И тем самым воспламенил его душу так, что им овладело стремление сделаться одним из таких живописцев, если только судьба пожелает ему помочь. И потому он часто расспрашивал всех, кто, как ему было известно, поездил по свету, в каких краях лучше всего живется людям этого ремесла, и в особенности своего учителя, который всегда отвечал ему одно и то же, а именно, что во Флоренции, более чем где-либо, люди достигают совершенства во всех искусствах и особенно в живописи, ибо в этом городе люди побуждаются тремя вещами. Во-первых, тем, что там многие порицают многое, ибо самый дух Флоренции таков, что в нем таланты рождаются свободными по своей природе и никто, как правило, не удовлетворяется посредственными творениями, но всегда ценит их ради добра и красоты больше, чем ради их творца. Во-вторых, тем, что тот, кто хочет там жить, должен быть трудолюбивым, а это значит лишь то, что он должен постоянно развивать свой талант и свой вкус, во всех своих деяниях быть внимательным и расторопным и, наконец, должен уметь зарабатывать деньги; ибо Флоренция не обладает обширными и обильными земельными угодьями, так чтобы можно было за бесценок прокормить каждого жителя, как там, где всего вдоволь. Третья вещь, не менее важная, быть может, чем остальные, — это огромнейшее стремление к почестям и славе, порожденное духом этого города в людях любой профессии, стремление, которое каждому, кто обладает разумом, не позволяет мириться с тем, чтобы люди согласились оставаться на одном уровне, не говоря уже о том, чтобы они отставали от тех, в ком они видят таких же людей, как и они, хотя и признают в них мастеров своего дела. И более того, самодовольство весьма часто доводит их до того, что, если они от природы недобры и неразумны, они начинают злословить, становятся неблагодарными и не признают благодеяний. И правда, если человек там достаточно научился и мечтает не только о том, чтобы жить день за днем наподобие скотины, и если он хочет разбогатеть, он должен уехать из Флоренции и торговать за ее пределами хорошими качествами своих творений и именем этого города, как торгуют доктора именем своего университета. Ибо Флоренция со своими художниками делает то же, что время со своими творениями: создав их, оно постепенно разрушает и уничтожает их. Под впечатлением этих советов и увещаний со стороны многих других Пьетро и отправился во Флоренцию с намерением добиться превосходства и хорошо сделал, ибо в его время работы в его манере ценились чрезвычайно высоко.
Учился он под руководством Андреа Верроккио, и первые его фигуры были выполнены за воротами, ведущими в Прато, для монахинь обители Сан Мартино, разрушенной во время военных действий. А для камальдульцев он написал на стене св. Иеронима, получившего в то время высокую оценку флорентинцев и превозносившегося ими за то, что Перуджино изобразил этого святого худым и высохшим старцем, с очами, устремленными на распятие, и до того истощенным, что кажется анатомированным трупом, как это можно видеть на сделанной с него копии, которая принадлежит упоминавшемуся уже Бартоломео Гонди. И в течение немногих лет он себе завоевал такую известность, что работами его были заполнены не только Флоренции и Италия, но и Франция, Испания и многие другие страны, куда их посылали. И, так как работы эти приобрели известность и ценность величайшую, их начали закупать купцы и рассылать за границу в разные страны с большой для себя пользой и выгодой.