Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Это было в 1518 году; Рафаэль трудился в эту эпоху над мадонной для Франциска I, которой доселе можно восхищаться в Луврском музее.
Рафаэль постоянно имел свою мастерскую в Риме, в Фарнезе, и не проходило месяца без того, чтобы какой-нибудь неаполитанский, болонский, моденский художник, или какой-нибудь художник из Испании, Нидерландов не посетил этой мастерской, чтобы иметь счастье побыть учеником знаменитого живописца.
И к чести всех этих людей, молодых и весьма склонных к удовольствиям, мы должны сказать, что несмотря на то, что Форнарина
Но в 1518 году один болонец по имени Карл Тирабоччи вступил в число учеников Рафаэля. Он был довольно красив; по приезде в Фарнезе Маргарита начала с ним заигрывать; он не замедлил ответить ей тем же…
Вскоре стало совершенно ясно для всех, исключая одного, наиболее заинтересованного, что он любовник Маргариты. Тирабоччи, по мнению прочих учеников совершил дурной поступок. Его товарищи выразили ему свое неудовольствие тем, что прервали с ним все сношения. Никто не говорил с ним в мастерской, и когда он обращался к кому-нибудь, тот поворачивался к нему спиной.
Кто не сознает своей вины, не может понять почему его наказывают. Болонец вообразил, что поведение художников по отношению к нему происходило из зависти к его счастью. Маргарита подкрепила в нем это убеждение. «Они все за мной ухаживали, но я не желала их, сказала она. – Они сердятся за то, что ты мне нравишься.»
Наконец положение Тирабоччи дошло до того, что ему невозможно стало жить в мастерской. Пользуясь однажды утром отсутствием учителя, он осмелился спросить у своих товарищей объяснения их поступков.
– Наконец, что я вам сделал? – высокомерно сказал им он. – Есть между вас хоть один, который осмелился бы сказать мне в лицо? Вы решились изгнать меня отсюда. За что?
– Спроси свою совесть, если она у тебя есть, – сказал Джулио Романо. – Она ответит тебе.
– Моя совесть не упрекает меня.
– Это потому, что она глуха и нема, – сказал Франческо Пенни.
Тирабоччи пожал плечами.
– Полноте! – возразил он. – Я не такой дурак! Вы играете в добродетельных, а нап самом деле все вы только завистники. Вы меня ненавидите за то…
– Ни слова больше, поверь мне, Болонец! – прервал Перино-дель-Вага важным тоном. – Нам нет нужды говорить тебе причину, ненависти и презрения нашего к тебе… Для нас достаточно, как должно быть достаточно для тебя, чтобы ты подчинялся ей, оставив мастерскую…
Тирабоччи дрожал от ярости.
– Чтобы я подчинился… Я?!.. Не раньше, как сказав вам всем, что вы не только завистники, но и подлецы.
Оскорбление это было брошено в лицо десяти человекам.
– Хорошо! Мы завистники, мы подлецы, – сказал Винченцо де Сан-Джемиано, – но мы изгоняем тебя!.. Вон!..
– Да, подлецы, которые не прощают мне того, что я любим Форнариной, которая…
Болонец не кончил. Бросясь на него, как один человек, все десять учеников, готовы были растерзать его своими двадцатью руками, своею сотней железных пальцев.
В то же время Перино-дель-Вага проговорил за всех:
– Мы тебя приглашали молчать… Произнеся здесь известное имя, ты произнес свой приговор. Ты хочешь знать, за что мы ненавидим тебя! За то, что ты не побоялся замарать счастье учителя. Теперь выбирай того из нас, который окажет тебе честь убить тебя…
– Тебя! тебя! Перино! – пробормотал Болонец.
– Хорошо! Идем же!..
Через несколько минут Тирабоччи пал, пораженный смертельным ударом в необыкновенной дуэли с Перино-дель-Вага.
Свидетелями дуэли был Джулио Романо и Франческо Пенни.
Они-то и рассказали на другой день Рафаэлю, что Перино-дель-Вага, будучи оскорблен Тирабоччи в споре по поводу игры в кости, убил его. Рафаэль крепко побранил Перино-дель-Вага, но так как по инстикту он имел слабую привязанность к Тирабоччи, – он недолго был занят его потерей.
А Форнарина?
Она нашла нового любовника, вот и все.
Смерть Рафаэля большинство писателей объясняют простудой. Но на самом деле он умер от истощения, вследствие излишеств.
Вот что говорит Вазари, в своей книги: «Жизнь великих живописцев скульпторов и архитекторов.»
«Однажды Рафаэль возвратился домой в сильной лихорадке. Медики полагали, что он простудился; он скрыл от них настоящую причину своей болезни, они до крайности ослабили его сильным кровопусканием, вместо того, чтобы укрепить его упавшие силы.»
Бедный Рафаэль! Медики пускали ему кровь из-за простуды: его любовница до последнего вздоха безмерно возбуждала его душу слишком пылкую для ее слабой оболочки. Нужно было чтобы он умер!
В свою очередь Октавий Виньон говорил:
«Подчиненный своей безумной страсти, еще накануне смерти, Рафаэль принял за возврат сил то, что было только лихорадочным возбуждением чувств, как яд сладострастия на груди Форнарины.»
Она дала бы уж лучше стакан простого яда.
Но когда он ощутил приближение смерти, он почувствовал как бы отвращение и ужас к предмету смертельного безумия.
Франческо Пенни и Джулм Романо, два его любимые ученика, бодрствовали у его постели.
– Не позволяйте ей входить, – сказал он им, – она помешает мне умереть, с Богом.
Они повиновались ему… Тщетно Фориарина просила, умоляла… Они были непоколебимы, и она увидала его только тогда, когда он навеки закрыл глаза.
«Рафаэль Санти умер в великую пятницу, 6 апреля 1520 года. Он оставил по завещанию Форнарине чем жить в довольстве и разделил остальные 16 000 дукатов, – около миллиона,– между Джулио Романо, Франческо Пенни и одним из своих дядей, завещав дом свой, построенный близ Ватикана, кардиналу Бибьена.»