Жнец и его тень

J. R. Crow

До площади шёл подольше обычного — теперь в каждой щели тать мерещился. Только выбрался на лобное место — так и захотелось сказать пару слов запретных и непристойных: навстречу ему шагал Некрас, без верёвок, без конвоя. Увидел Велеслава — осклабился неприятно. Одно утешало — взгляд-то был растерянный, не чаял уже среди живых повстречать.

Ладонь сама нашла рукоять меча, да тем дело и кончилось — если уж стража посреди городу начнёт оружием размахивать ни с того ни с сего, то о каком порядке речь может быть?

— Помяни моё слово, Велеслав, —

бросил Некрас, с плечом поравнявшись, — заканчивай ты со своими подвигами. А то допрыгаешься однажды, ой, допрыгаешься.

Глазом моргнуть не успел — долетел до казарм. Вихрем пронёсся по переходам запутанным да у стола сотника незнамо как очутился. Сотник трапезничать на службе изволил: покусывал свежий хлебушек, да запивал кваском. Глаза на всклокоченного Велеслава поднял, спросил с долею шутки:

— Ты на кой так вырядился? Праздник у тебя какой?

— Бабушка покойная велела, — сверкнул Велеслав глазами чёрными, колдовским, что сотник аж куском недоеденным поперхнулся, — дабы ворога отвлечь, беду отвести.

Да и воткнул в стол нож разбойничий, аж лежащий на том столе шлем подскочил и противно звякнул.

— Но, но, порошу без рук! — рявкнул сотник, дыбы страх свой не показать, перед нижестоящим не опозориться. — А ты чего хотел, когда в стражу нанимался? Коли чаял жизни сытой да спокойной — шёл бы в пекари. Слыхал, как раз дочка Любомира от тебя глаз оторвать не может.

— Хотел, — Велеслав пару раз вдохнул-выдохнул, справляясь с гневом, да не больно помогло, — чтобы, когда мы, жизнями рискуя, душегубов в темницу бросали, они там и сидели, а не по площади разгуливали с глумливыми мордами, а подельники их в нас за службу верную ножами не тыкали. Ты на кой Некраса-то выпустил?!

— А вот так и выпустил, — отрезал сотник, пытаясь показать, что разговор окончен. — Виру он заплатил немалую, перед Еремеем слёзно повинился. Не за что его боле тут удерживать, не за что.

Но от Велеслава не так-то просто было «отрезаться».

— Так Еремей хотя бы жив остался! А как же те, которые вовсе травой поросли?

— А с чего ты удумал, что Некрас их всех порешил?

— Да про это весь город знает!

— Вот пусть весь город сюда и приходит, пред богами и людьми, что видели, рассказывает! А покуда нет — всё это слухи да твои домыслы!

— А то, что меня с его именем на губах порезать пытались — тоже домыслы?!

— Мало ли, в пылу боя послышалось чего, — буркнул сотник. — Уймись-ка, ты лучше, Велеслав, да иди работай. Там как раз жалобу проверить надо, бабы из-за курей в посаде подрались.

— Да какие, к чёрту, куры, когда стража выпускает опасного лиходея!

— Ты мне тут не голоси, сам как баба! Не твоего ума дело! Ты Некраса за покражу привёл — за то тебе честь и хвала. А дальше другие решают, что с ним делать. Надо будет — ещё раз приведёшь. Свободен!

Сотник сам уже в раж вошёл, спорить с ним — себе только хуже делать. Полный молчаливого несогласия, вышел Велеслав во двор, постоял, на

редкие облака глядя. Тут серчай — не серчай, а снова не видать ему повышения, как своих ушей. Да что ж за правила такие неписаные и негласные, по которым тех, кто головой своей рискует, курей считать отправляют, а те, кто только замки на темнице отпирать и умеют, квасок попивают посреди дня? Затопило сердце злое бессилие — хоть волком вой, даром что луна не взошла! Да только толку от того — как от козла молока.

Велеслав глянул в сторону конюшни, да отвернулся. До посада, пожалуй, и лучше бы на коне доехать, но опосля Федотовой кобылы на глаза конюху лучше не показываться. Он, конечно, мужик отходчивый, но пока серчает и в рожу дать может, а кулачищи-то о-го-го. Хоть рожа та и ордынская, но пусть лучше будет пригожей, а не перекошенной…

Ещё разок вздохнув тяжко, решил Велеслав, что и пешком доберётся. Домой только заскочит, хоть котомку да краюху хлеба захватит. На этот раз на улочке народ появился, хлева да сараи пооткрывали, скотину выпустили — негде душегубу спрятаться. Ещё одна удача — получилось мимо матушки прошмыгнуть, дыру в рубашке парадной не показать. Сунул её Велеслав обратно в сундук, затолкал поглубже. В случае чего — на мышей свалит.

До посада идти неблизко — город надобно целиком пересечь, мимо княжьего подворья пройти оттуда — за ворота, через поля пшеничные, а вот там уже посад и находится. Каждый раз проходя мимо высокого резного терема, Велеслав не мог, да особо-то и не пытался отогнать мысль сладкую, что ему буквально на роду написано в том тереме жить, мясом каждый день баловаться, за сохранность рубахи парадной не трястись. Вот только сотник будто нарочно раздавал задания для будущего героя неподобающие… нет бы Тришку, что ли, в посад сослал?! У того особых чаяний нет, браги выпить да покушать вкусно — вот и жизнь удалась. Как раз по нему приключение…

Крутилось одно и то же в голове всю дорогу до посада, настроения хорошего не прибавляя. И, видать, всё негодование на лице нарисовалась — когда Велеслав приблизился к курятнику, возле которого народ скопился и галдел не переставая, то сказать ничего не успел — тихо стало.

— Городская стража, рассказывайте, что случилось, — ничего лишнего: произнёс, как по уставу надобно. Люди заговорили, а потом и забранились разом. Особенно две бабы усердствовали:

— Пропала у меня курица, хорошая курица, рябая…

— Следить надо лучше за скотиной!

— А ты только и рада чужое добро к рукам прибрать! Пропала, значит, месяц её нет, а потом гляжу — высидела цыплят в лопухах, на не ко мне во двор повела, а к этой!..

— Небось, у тебя жила впроголодь, ты известная жадоба!

— Ты в мои лари не заглядывай, за своими следи! Хорошо устроилась: и курицу и приплод прикарманила!

— А может это вовсе мой приплод?

— Это с какой это стати — твой?

— А с такой, что от петуха моего, твой доходяга уже давненько кур не топчет!