Жнец
Шрифт:
Только вот Донован — совсем другой случай. Он один из наших. Человек, который поклялся оставаться верным синдикату. Своим братьям. И он тот, кто эту клятву нарушил. Предал своих. Наказание за такой проступок остается тем же самым, как и то, что я познал самым первым в мире. Смерть.
Я считаю, что это связующая нить, которая прочно скрепляет в единое целое все преступные группировки. Неминуемая угроза смерти бросает тень на неправильные действия, делая их еще более весомыми и темными, что только самые смелые или самые невежественные души предпочтут игнорировать ее.
Тем
Удовольствие для меня — чуждая эмоция. Несколько раз я пробовал то, что отдаленно связано с удовольствием, и это не принесло мне ожидаемого удовлетворения, только проблемы. Само собой разумеется, что что-то настолько опьяняющее само по себе не может быть хорошим. Как таблетки, которые мне давали. Пристрастие. Чувство, которого я всю жизнь пытался избежать.
Только сегодня я позволю себе это маленькое удовольствие.
Когда я возвращаюсь к пленнику, он бьется об стол, пытаясь вырваться. Причем ему должно быть хорошо известно, хоть он сейчас думает и по-другому, что я вряд ли мог связать его недостаточно качественно. Он ведь работает со мной бок о бок вот уже пять лет.
Я беру скальпель и верчу его в руке, пока нерешительность тяжелым грузом давит на меня. Как я уже говорил, я не люблю бездельничать. Я мог бы сделать его смерть такой же быстрой и безболезненной, как и все прочие до него. Но я это не сделаю. Потому что в этом редком случае Донни смог вызвать во мне очень человеческую эмоцию. Ту, что я не часто имел возможность прочувствовать на себе.
Кажется, что эти эмоции почти всегда завязаны на ней. Саше. Она хуже таблеток. Хуже всего на свете.
Я уже убил ради нее однажды, и сделал это отвратительно. Если и было время, когда я не пытался скрыть свои психопатические наклонности, то это было тогда. Донован пробудил во мне то же знакомое желание. Пробудил во мне демонов, мечтающих вырваться наружу, чтобы вдоволь наиграться.
Мои пальцы сжимаются вокруг скальпеля, когда я думаю о нем внутри нее. Как он касался ее кожи. Пробуя ее на вкус так, как я никогда не смогу. Ощущая всю ее мягкость и нежность на себе. Ее запах, ее стоны, ее руки. Мое тело трясется от ненависти, которую я испытываю к себе и к ней.
Но она мне больше не нужна. Я никогда не хотел ее.
Свет проникает в комнату, когда дверь приоткрывается, после чего слышу едва уловимый вздох.
Еще до того, как мой взгляд перемещается в сторону источника света, я уже знаю, что это она.
Ее взгляд устремляется туда, где Донован привязан к столу, а после перемещается на меня со скальпелем в окровавленной руке. Ее зрачки расширяются еще больше, когда до нее доходит суть происходящего, и она отступает на шаг назад с выражением, которое я никогда не хотел бы видеть на ее лице. Страх.
Она
Нет.
Я хочу подойти к ней. Чтобы утешить ее и успокоить ложью. Но я не буду ей врать. Я едва могу с ней разговаривать. Я не знаю, что сказать. Я никогда не понимаю, что нужно сказать.
Конор просовывает свою голову в дверной проем рядом с ней, а я лишь могу прищуриться в его сторону.
— Извини, Фитц. — Он хватает Сашу за руку и пытается увести ее прочь. — Мне нужно было отлить. Я и понятия не имел, что она сюда пробралась.
Моя грудь вздымается, когда он отталкивает Сашу, у которой на лице застыло отвращение. Она уже знает, кто я, ей не нужно напоминать. А вся эта ситуация словно переключатель, что щелкнул внутри меня, которая настроила меня на нужный лад.
Позади меня доносится насмешливый смех, и я оборачиваюсь, обнаружив, что Доновану удалось выплюнуть окровавленный кляп.
— Ты бы видел свое лицо, — невнятно бормочет он.
Я игнорирую его и снимаю садовые ножницы с крюка на стене вместе с металлическим тазом. Его руки уже привязаны по бокам, и он снова начинает что-то бормотать, когда я оборачиваю жгут вокруг его руки.
Я кладу металлический таз поверх его туловища, и удары каждого его отрезанного пальца сопровождаются глухим звуком о днище таза. К тому времени, когда я обхожу вокруг него и приступаю ко второй руке, Донован уже на грани потери сознания. Я бью его по лицу и выливаю на него пригорошню холодной воды, чтобы он не вырубился раньше времени. Когда все кончики его пальцев удалены, я даю ему небольшую передышку только для того, чтобы у него не наступил болевой шок.
— Ты больной ебаный урод, — огрызается он. — Знаешь что? Теперь все встало на свои места.
Он никогда не казался более нелепым, чем сейчас, беззубым и с кровавыми пеньками, которыми оканчивалась каждая из его рук. И все же я потакаю его выходкам, вопреки здравому смыслу.
— Что конкретно?
Он усмехается, и с кровью у него на лице это смотрится ужасно.
— Ты ведь ее не оприходовал, да? Потому что я уж точно, да. Много раз.
Я вежливо улыбаюсь ему в ответ. Донни слишком глуп, чтобы понять, что со мной это не сработает. Он надеется спровоцировать меня на то, чтобы я закончил с ним побыстрее. Но он ошибается. Я контролирую себя. Всегда держу себя под контролем. Он не может сказать ничего, что изменило бы мои планы. Пределы моего терпения были проверены другими, которые были намного умнее его.
Я снова обращаю свое внимание на инструменты, ища подходящий для выполнения того, что запланировал для него дальше. Но следующие слова из уст Донни доказывают, что я ошибаюсь. Он способен выбить меня из колеи так, как я представить себе не мог.
— Она делала это, чтобы защитить тебя. Ты знал это? Глупая шлюха думала, что ей нужно защитить тебя. Я видел тебя той ночью, Ронан. Я видел, как ты тащил тело Блейна к своей машине. И Саша видела меня. Она знала, что я могу сдать тебя в любое время, когда захочу. Поэтому она заставила меня молчать, отрабатывая минетом.