Жнецы свободы
Шрифт:
Замечаю, как впереди падает сначала один из отступающих, потом второй, а следом третий. Снотворное начало действовать. Те, кто еще держатся, или в кого не попали Жнецы, притормаживают, чтобы подобрать упавших товарищей. И тут кто-то падает прямо рядом с нами, выронив при этом пистолет.
Дэвис реагирует молниеносно, хватает упавшего парня, но при этом отпускает меня. Ева странно вздрагивает, а затем медленно двигается дальше. Ей тяжело, она полностью взяла на себя мой вес. Сквозь рев вертолетного двигателя впереди, кажется, впервые за месяц слышу голос своего
В шею впивается что-то острое, и я понимаю, что в меня попали дротиком. При моей слабости, продержусь я не больше минуты. Хочу сказать об этом девушке, но вместо слов выходит неразборчивый шепот.
В голове крутится одна только фраза: «Брось меня, уходи!».
Но она, естественно, не слышит этого.
Оглянуться нет сил, впереди вижу, как люди оппозиции грузят в вертолет освобожденных заключенных Бишопа и своих людей, которые сейчас без сознания. Они забегают внутрь через грузовой отсек, встают на трап и стреляют в преследователей за нашими спинами. Ева вздрагивает еще раз, возможно, в нее тоже попали. Но я ничего не могу поделать, даже отцепиться от нее, она держится за меня мертвой хваткой.
– Кейн! – вдруг кричит она, что есть силы.
Ее голос перекрывает гул вертолетов.
Но один из людей резко оборачивается, скидывает маску и бежит в нашу сторону, что-то крича. Не могу разобрать ни слова, кажется, вообще сейчас отключусь.
Парень подбегает к нам и хватается за меня в том месте, где до этого был Дэвис. Вижу, как вертолет начинает взлетать, и парень тащит меня все быстрее. Но… что-то не так. Больше не чувствую хватку Евы. Ее нет. Хочу сказать ему об этом, но ничего не выходит.
Чувствую, как веки становятся тяжелыми и помимо воли закрываются. Меня затаскивают на борт уже поднявшегося в воздух вертолета и бросают прямо на пол. Парень, тащивший меня последние метры, вдруг бросается к выходу, крича, чтобы кто-нибудь приказал пилоту подождать, но остальные не дают ему сделать глупость, вчетвером удерживая на месте.
Вертолет взлетает все выше, трап поднимается, и в последние мгновения в сознании вижу девушку, неподвижно лежащую на песке, а вокруг нее не меньше десятка Жнецов, стреляющих вслед вертолету чем-то посерьезнее дротиков. Душа рвется из тела, чтобы остаться там, на земле, вместе с девушкой. И в то же мгновение приходит темнота.
8. Адский холод
Ева
Что-то не так. Голова раскалывается, все тело ломит, руки странно затекли. Но не это сейчас беспокоит меня больше всего. Кромешная темнота. Я никогда не выключаю ночник, а это значит, что-то случилось. Возможно, просто лампочка перегорела, но чувство тревоги подсказывает – это не так.
Авария? Нападение? Может, паранойя? С тех пор, как чуть не умерла, не могу долго находиться в темноте. Сразу чувствую, что меня затягивает в пучину отчаяния и одиночества.
– Возьми себя в руки! – жестко приказываю сама себе вслух.
Это немного помогает.
Кейн в соседней комнате, сейчас доберусь до него, и он все прояснит. Пытаюсь встать, но ничего не выходит. Ноги и руки скованы. Чувствую ремни на груди и на бедрах. Нет! Что происходит?
Слышу громкий лязг и тут же все вспоминаю: неудавшийся побег, вертолет, Пирамида, Ной…
О, Господи! Ной!
Ком горечи подкатывает к горлу, в носу щиплет, и слезы подступают к глазам. Худой, побитый, с синяками и ссадинами на лице, порезами на руках, практически без голоса. За что они так с ним? За то что помогал мне? Боюсь представить, что в этом случае будет со мной.
Резко распахивается дверь, и свет проникает из коридора в камеру, так похожую на ту, из которой я забрала Ноя. Смотрю на двух человек, стоящих на пороге и молюсь про себя в надежде, что Кейн успел дотащить Ноя до вертолета. В меня попали минимум три раза, и я упала всего в паре десятков метров от спасения. Но ни о чем не жалею и сделала бы это еще раз, только бы Ной был в безопасности.
Задвигаю куда подальше головную боль, бьющую по вискам после огромной дозы снотворного, и смотрю на подошедших людей. Обоих сразу же узнаю, хотя предпочла бы никогда в жизни с ними не встречаться.
Это Бишоп, который холодно осматривает меня, и брат Ноя, кажется, его зовут Трей. Он выглядит безучастным, но я знаю, что это не может быть правдой. Хочется орать на него и обзывать последними словами. Поверить не могу, что он позволил так обращаться со своим братом.
Перевожу полный ненависти взгляд с одного мужчины на другого, но это тоже напускное. В глубине души ничего не испытываю, кроме страха. Что со мной сделают? Не уверена, что хочу это знать.
– Хм… – делано задумчиво произносит Бишоп. – Кое-кто нашел лекарство от смерти? Не поделишься?
– Пошел ты! – на автомате выдаю я и тут же прикусываю язык.
Вряд ли он обрадуется такому обращению. А мне лучше помалкивать, целее буду. По крайней мере надеюсь на то, что это продлится как можно дольше. Но, похоже, Бишопа мои слова только развеселили. Он криво усмехается, что абсолютно не красит его физиономию. Но в миг его лицо становится серьезным, он бросает короткий взгляд на Трея и кивает.
Тот сразу же подходит ко мне и расстегивает ремень, который сковывал мою грудь, затем отступает на шаг назад. Бишоп садится рядом со мной на самый край узкой койки, протягивает руку, берется за бегунок молнии на комбинезоне и тянет его вниз.
– Убери от меня свои лапы, ублюдок! – цежу сквозь зубы, преодолевая страх и нервное напряжение.
– Можешь успокоиться, в этом плане ты меня не интересуешь, – сообщает Бишоп, что ни капли меня не успокаивает, ведь он расстегивает молнию до пояса и распахивает верх комбинезона, уставившись при этом на живот. – Хотя…
Мурашки омерзения покрывают все тело, а когда мужчина наклоняется чуть ближе, едва не касаясь носом оголенной кожи, я каменеею, и инстинктивно втягиваю живот.
– Поразительно, – задумчиво говорит Бишоп. – Только посмотри на это, Восемь Три Восемь Три. Кроме маленькой белой полоски ничего не осталось.