Жонглер и Мадонна
Шрифт:
– Я-то что… – то ли муркнул, то ли проворчал Мэгги.
Иван попросил прощения у мячей, даже у колец с булавами. Мячи в чемодане лежали чинно и равнодушно, им было на все наплевать.
Тогда Иван попросил прощения у бархатной книги, с которой давно не работал. Он вспомнил, когда в последний раз сверял с ней свои планы, и ужаснулся. Он так и не довел до стабильности «вертушки» даже при трех кольцах, куда уж там при пяти… А план требовал ввести пять в работу этим летом.
Стало быть, извинился Иван перед книгой, постановив вернуться к прежним восьми часам репетиций в день, открыл ее
Примерно в середине книга несколько распухла от вклеенных рисунков Майи. Иван и не знал, что к ним прибавился еще один – уже не эскиз, а полностью завершенная работа. Он знал, как Майя выписывает каждый волосок в собачьей шкуре, и именно поэтому понял – вот над чем она маялась в ту ночь, когда он утром ничего не нашел на столе.
Майя изобразила Мадонну на высоком пьедестале. К пьедесталу вели висящие в голубом воздухе ступени, усыпанные осколками каких-то предметов – в том числе и стеклянных шаров. Мадонна сидела в классической позе – слегка раздвинув колени, младенца держала как будто на весу. Но вместо лица был просто белый овал. Обрамленный бледно-золотыми кудрями, стекающими на синюю мантию в длинных благородных складках. Младенец тоже не имел лица, но это не так бросалось в глаза.
Иван покрутил носом – ничего себе… Подумал, что расстаться нужно было на взлете – когда он выдал в ярости «семь на триста шестьдесят». Вот тогда все шло бы, как он запланировал! Он был бы сперва сердит на Майю, а потом – немного благодарен ей за неожиданную удачу. И не пришлось бы извиняться перед Хвостиком…
Тем более – не пришлось бы смотреть сейчас на странную картинку и соображать, что Майя хотела ему этим сказать. Да еще удивляться – как это им обоим пришло в голову и встало перед глазами одно и то же. Безликая Мадонна обозначилась под куполом как раз тогда, когда впервые прошел тот рискованный поворот. Майя ее видеть никак не могла.
Иван захлопнул книгу. Записывать все равно было нечего.
И в этом цирке он тоже вскоре услышал, как его за спиной обозвали занудой после очередного конфликта с заспанной униформой. Но это было его привычным титулом, он даже не обернулся, а на следующий день еще въедливее требовал от униформы соблюдения всех своих указаний.
Оставшись в директорском кабинете наедине с телефоном, он решил втихаря позвонить матери и брату, чтобы прислал новых кассет с классикой. Междугородка не давала связи. Он позвонил Майе…
Она слышала его голос и пыталась прокричаться сквозь гул и треск. Он орать не мог – тем беседа и кончилась. Вошли посторонние, Иван был отлучен от телефона.
А он бы так насмешил ее описанием старого цирка, да еще в тополиное время. Пух забил весь город, проникал в цирк через щели и во время представления плавно падал на манеж. Он бы рассказал, какой ему выделили в гостинице номер-люкс: величиной чуть ли не с манеж, а стоят в нем необъятная тахта посередке и цветной телевизор, больше – ничего! Все имущество пришлось распихать в стенном шкафу, что в крошечной прихожей. Только это, тополиный пух и номер-люкс, ничего больше, и поблагодарил бы за подарок…
Хороший город Днепропетровск оказался для Ивана совершенно безрадостным. Он не мог забыть того, что полтора десятка раз успешно забывал, – женщину, с которой спал. Причем он прекрасно осознавал пошлость ситуации – это была женщина, которой он попросту воспользовался и которая так же бесстрастно им воспользовалась. Допустим, она была красивая женщина, престижная женщина высокого полета, более того – хорошо стряпающая женщина. Но разве все это – повод, чтобы ее не забывать?
Почти как жители разных планет, которые случайно соприкоснулись и разлетелись по окраинам Космоса, думал Иван, начитавшийся в молодости всякой космической ахинеи, и даже хуже, чем разных планет. У тех хоть утешение есть, что они из разного биологического теста…
Возвращаясь после утренней репетиции с реквизитом в гримерку, Иван увидел, что в коридоре на чьем-то контейнере сидит, болтая ногами, длинноволосая женщина, похожая на Майю, и разговаривает с каким-то лысым из дирекции. Иван не удержался – подошел поближе. Она обернулась.
И он воскликнул то, чем приветствовать можно было разве что возникшего из воздуха джигита Гришу:
– Вах! Шайтан!…
Как оно сорвалось с языка, Иван и сам не понимал.
– Ну, вот и он, – сказала Майя. – Привет. Я уж думала, ты на весь день репетировать зарядился.
– Надо же и пообедать, – изумленно ответил Иван, подумал и посоветовал: – Ты причешись, у тебя вся голова белая.
Майя провела рукой по волосам и растерянно посмотрела на полную пригоршню тополиного пуха.
– Только что причесалась! – пожаловалась она. – Это какое-то стихийное бедствие!
– Пошли, – сказал Иван, подхватывая ее дорожную сумку.
В парке царила зима – все газоны были затянуты белой пеленой, у ног гуляла пушистая поземка.
Вечером, после представления, они пришли в тот самый номер-люкс, где, кроме стульев, на сей раз не было и горячей воды. Иван постелил на подоконник чистое полотенце и сервировал ужин – бутылку лимонада и пирожки с мясом.
Все было очень просто – каждый из них поступал, как ему вздумается. Он ни с того ни с сего оставил ее ночевать в своей гримерке. она ни с того ни с сего примчалась к нему в Днепропетровск. Главное – не пытаться понять друг друга, все равно это невозможно, думал Иван. Хорошо – и ладно.
Кровать, стоявшая посреди странного люкса, была широкой, но довольно жесткой. Иван оставил открытой дверь на балкон, потому что было жарко, но шторы задернул – в напрасной надежде спастись от пуха. Майя вышла из ванной, где кое-как привела себя в порядок, и улыбнулась ему.
– Кусочек секса? – вдруг спросил Иван. Это были единственные слова, которыми он умел предложить близость. Он сказал эти слова, искренне надеясь, что Майя поймет – это у него просто такая шутка, и тогда была шутка, это просто ему нравится так шутливо начинать…
– А почему бы и нет? – ответила она, и он услышал – поняла, поняла…
– Иди сюда, – прошептал Иван, потому что с голосом что-то сделалось. – Ну, иди…
И сам шагнул ей навстречу.
Надо бы включить Мэгги, подумал Иван, надо бы и хоть свечку в подсвечник сунуть и зажечь… Но Майя уже гладила его по волосам, по лицу, приласкала и шрам на виске.