Жонглер и Мадонна
Шрифт:
– Как неожиданно получилось, – сказал Иван, осторожно собирая в стопочку миниатюры. – Я вдруг у вас дома, ем рыбу, пью чай, говорю об искусстве. Я уже давно ни с кем так долго не разговаривал.
– Комплимент? – иронический тон у Майи не получился.
– Просто мне в коллективе не с кем особенно разговаривать. Ребята у нас неплохие… они у меня книги берут почитать… и возвращают… и вообще… На я все равно, даже когда выпиваем вместе, все равно как-то не с ними. У вас не бывало такого ощущения?
– Бывало, – нехотя призналась Майя.
И
Иван не хотел смотреть на Майю, потому что сам знал – взгляд у него сейчас просительный. Часы показывали много – и истекали последние минуты в теплом доме. Иван всегда и везде был гостем, хуже того – уходящим гостем, и безумно боялся, что это и будет прочитано в его взгляде.
– Уже поздно, – сказал он, чтобы не услышать от нее намека на время. Но сказал как бы вопросительно. И по тому, как чуть-чуть отстранилась Майя, понял, что действительно нужно уходить.
С какими-то вежливыми до нелепости словами она вывела его в прихожую. Он долго вытягивал из рукава шарф, потом проверил, в котором кармане кошелек. Она молчала. Она хорошо выдержала эту роль благовоспитанной хозяйки – и на ее лице было написано, что большего от нее требовать, кажется, нельзя.
И вдруг она усмехнулась.
– Ладно, – сказала она. – Чего уж там…
И чуть-чуть отступила назад, в комнату, как бы приглашая следовать за собой.
Иван отлично помнил, как она ночью убегала из цирка, такая обиженная, с разболевшимся зубом. Помнил ее резкие слова. Понимал, что вся благожелательность этого вечера – просто маленькая месть, урок невежде. Но, выходит, обо всем этом следовало немедленно забыть?
Он пошел следом, стягивая на ходу куртку, а потом, стоя посреди комнаты, не знал, куда ее девать. Ясно было одно – его почему-то не выставили за порог вместе с равнодушно мурлыкающим Мэгги и освобожденными от апельсинов руками.
Майя, хотя и более изящно, оставляла его себе примерно так же, как он ее – в гримерке. Ситуация вывернулась наизнанку, Майя наслаждалась ею, Иван смотрел на Майю и думал, что сейчас надо бы обнять. И что-то сказать, потому что молчание уж больно затянулось.
Говорить с женщинами на нежные темы он никогда не умел. Было в арсенале несколько фраз – и их вполне хватало.
– Кусочек секса? – тихо спросил Иван. Фраза была свеженькая, еще не обкатанная, и прозвучала как-то испуганно.
– Почему бы и нет? – шепотом ответила Майя.
После чего они-таки обнялись и стали целоваться.
Потом Майя пошла принять душ, а Иван разложил постель и приспособил у изголовия корзиночку с апельсинами. На пол он поставил Мэгги и включил задумчивую павану Орландо Гиббонса. Свет он тоже придумал – принес лампу с рабочего стола Майи и прикрыл абажур цветастым платком.
Когда Майя пришла из ванной, Иван, стоя спиной к двери, как раз возился с этим самым платком. Он быстро повернулся, но Майя успела заметить рваные шрамы на плечах и спине.
– Что это? Кто тебя так? – даже испугалась она.
– Было дело… – туманно объяснил Иван и, во избежание расспросов, поскорее притянул ее к себе.
Они неторопливо легли и как-то очень спокойно соединились. И это было похоже на размеренную, безупречную по ритму павану, которой потчевал их Мэгги. Иван ощутил, как нарастает напряжение, и отпустил себя на свободу…
Потом он несколько мгновений пребывал в невесомости. Резко приподнявшись на локте, окинул взглядом комнату. Тело разрядилось – но азарт еще не нашел выхода! Разгулявшаяся внутри сила просилась на волю.
Тут Иван заметил апельсины.
Его как будто сдернуло с постели. Как был, схватив корзиночку, он кинулся к окну, где не рисковал задеть люстру, и стал с упоением кидать четыре, пять, шесть апельсинов, больше не было, он и корзиночку запустил в работу…
Иван не чувствовал своего тела, рук, пальцев, веса приходивших точно в ладони апельсинов. Все получалось само собой – и получалось прекрасно. Это была такая радость, что куда там до нее постельной… Он сейчас был победителем почище, чем на манеже.
– Ничего себе… – сказала Майя. Она сидела, обхватив колени, и смотрела на него даже без особого удивления, просто с любопытством.
Иван расхохотался, апельсины сами по очереди влетели в подставленную корзиночку. Вот теперь все было в порядке, он получил полное удовлетворение.
– Ты что? – спросил он Майю, которая глядела как-то недовольно. – Что-то не так?
– Все так, – ответила она, и Ивану почудились совсем другие слова – «так мне и надо…»
Он лег, уложил Майю рядом и укутал одеялом. Она отвернулась.
Иван вздохнул, выключил лампу и Мэгги, закрыл глаза. И все. Поплыл… Растворился… Тепло и хорошо…
Майя молчала. И это его вполне устраивало.
* * *
Утро было суматошным. Майя куда-то опаздывала, у Ивана горела репетиция.
Ни прощального поцелуя, ни договоренности насчет будущей встречи не получилось.
И в других городах бывали у Ивана время от времени короткие связи, без признаний и обещаний. Он относился к этому достаточно спокойно. Обычно инициативу проявляла женщина. Света, цирковая бухгалтерша из Кемерова, как-то вечером увязалась за ним в общежитие, да там и осталась. Галина, которая сломала электросамовар, была дежурной по этажу в новосибирской гостинице. Она под каким-то несложным предлогом зашла в номер к Ивану – и он не устоял.
Приезжая в очередной город, он знал, что и тут не останется без женской ласки.
И вот Иван впервые за несколько лет сам проявил инициативу которая, как известно, наказуема. И вместо того, что ему действительно требовалось – необременительной, чисто телесной связи, чтобы голова и душа оставались свободны, – он устроил себе странный подарочек…
Интересная женщина позволяет заезжему гастролеру запереть себя на ночь в гримерке. Потом вроде ведет себя, как положено обиженной женщине из приличного общества. Но в завершение сама вешается ему на шею…