Жозеф Бальзамо. Том 1
Шрифт:
— Добрый день, господин Филипп, — отвечал Жильбер.
— Мне угодно, — воскликнул бледный от негодования барон, — чтобы ты ножнами шпаги отделал этого мерзавца!
— Да что он натворил? — спросил Филипп, с возрастающим удивлением переводя взгляд с разъяренного барона на неестественно спокойного Жильбера.
— Да уж натворил, натворил! — проревел барон. — Избей его как собаку, Филипп!
Молодой человек повернулся к сестре.
— Скажите, Андреа, что он сделал? Он вас оскорбил?
— Да разве я посмел бы! — воскликнул Жильбер.
— Нет, — отвечала Андреа, — нет, он ни в чем не виноват. Отец заблуждается. Господин Жильбер больше не состоит у нас на службе, а значит, имеет право идти, куда ему угодно. Отец не желает это понять, поэтому, увидев Жильбера здесь, он возмутился.
— И это все? — удивился Филипп.
— Решительно все, брат, и я не пойму, зачем господин де Таверне так гневается, тем более по такому поводу и особенно сейчас, когда вообще никто и ничто не должно отвлекать наше внимание. Поглядите, Филипп, скоро ли мы поедем.
Барон молчал: воистину царственное спокойствие дочери утихомирило его.
Жильбер понурил голову, подавленный таким пренебрежением. Сердце его точно пронзила молния, в нем шевельнулось чувство, похожее на ненависть. Он предпочел бы принять смертельную рану от шпаги Филиппа или даже жестокий удар его хлыста.
Он едва не потерял сознание.
К счастью, в этот миг приветственная речь закончилась, и кареты снова пришли в движение.
Мало-помалу скрылась из виду и карета барона, а за ней другие; Андреа растаяла как сон.
Жильбер остался один, он готов был разрыдаться, готов был завыть: ему казалось, что он не вынесет тяжести обрушившегося на него несчастья.
И тут на плечо ему легла чья-то рука.
Он обернулся и увидел Филиппа, который спешился, передал поводья своей лошади солдату и теперь, улыбаясь, стоял рядом с ним.
— Жильбер, что же все-таки стряслось? Почему ты в Париже?
Его искреннее, сердечное участие тронуло Жильбера.
— Эх, сударь, — отвечал он, не удержавшись при всем своем нечеловеческом стоицизме от вздоха, — а что, скажите на милость, мне было делать в Таверне? Я умер бы там от отчаяния, забвения и голода.
Филипп вздрогнул: обладая беспристрастным умом, он, как и Андреа, был потрясен тем, что юношу бросили без всяких средств к существованию.
— И ты надеешься преуспеть в Париже, бедный мальчик, без денег, без покровительства, без поддержки?
— Надеюсь, сударь. Покуда есть люди, желающие предаваться безделью, тому, кто хочет работать, вряд ли грозит голодная смерть.
Филипп поразился, услышав этот ответ. Он-то всегда видел в Жильбере просто одного из домочадцев, причем самого никчемного.
— Ты хоть не голодаешь? — спросил он.
— На хлеб я себе зарабатываю, господин Филипп, а больше мне и не надо. Ведь до сих пор я только и слышал попреки, что ем хлеб, который не заработал.
— Надеюсь, мой мальчик, ты не имеешь в виду хлеб, который получал в Таверне. Твои отец и мать верно служили нам, да и ты жил там не без пользы для нас.
— Я лишь исполнял свой долг, сударь.
— Послушай, Жильбер, — продолжал молодой человек, — ты знаешь, я тебя всегда любил, всегда выделял из прочих. Прав был я или нет? Будущее покажет. Твоя нелюдимость казалась мне признаком деликатности, резкость — свидетельством гордости.
— Ах, господин шевалье! — вздохнул Жильбер.
— Поверь, Жильбер, я желаю тебе добра.
— Благодарю вас, сударь.
— Я тоже был юн, как ты, страдал, как ты, от бедности и безвестности. Быть может, поэтому я тебя и понимаю. И вот мне улыбнулась удача — так позволь же, Жильбер, поддержать тебя в предвидении той поры, когда и тебе улыбнется удача.
— Благодарю вас, сударь.
— Скажи, каковы твои планы? Ты слишком горд, чтобы поступить в услужение.
Жильбер с пренебрежительной улыбкой помотал головой.
— Я хочу учиться, — сказал он.
— Но для того, чтобы учиться, нужны учителя, на учителей же нужны деньги.
— Я зарабатываю, сударь.
— Ну что ты можешь заработать, — улыбнулся Филипп. — Каков твой заработок?
— Двадцать пять су в день, а могу и больше — тридцать и даже сорок су.
— Этого только-только хватит на еду.
Жильбер улыбнулся.
— Послушай, может быть, я приступаю к делу неловко, но мне хотелось бы предложить тебе помощь.
— Помощь, господин Филипп?
— Ну да, разумеется. Согласен?
Жильбер не отвечал.
— Мы обязаны помогать друг другу, — продолжал шевалье де Мезон-Руж. — Разве не все люди — братья?
Жильбер поднял голову, и его смышленые глаза задержались на благородном лице молодого дворянина.
— Тебя удивляет такой язык? — спросил тот.
— Нет, сударь, — отвечал Жильбер, — это язык философии, но я не привык слышать подобные речи из уст человека вашего сословия.
— Ты прав, но тем не менее это язык моего поколения. Сам дофин разделяет эти принципы. Ну полно, не будь со мной таким гордецом, — продолжал Филипп, — когда-нибудь ты вернешь мне все, что возьмешь взаймы. Кто знает, может быть, со временем ты станешь вторым Кольбером [136] или Вобаном? [137]
— Или Троншеном [138] , — сказал Жильбер.
— Будь по твоему. Вот мой кошелек, разделим его содержимое.
136
Кольбер, Жан Батист (1619–1683) — генеральный контролер финансов Франции с 1661 г. Способствовал повышению государственных доходов поощрением промышленности и торговли.
137
Вобан, Себастьян де (1633–1677) — французский военный инженер, маршал Франции, автор трудов по фортификации, построил три новые и перестроил более 300 крепостей, разработал метод осады и взятия крепостей, руководил осадой и взятием 53 вражеских крепостей.
138
Троншен, Теодор (1709–1781) — швейцарский врач, жил во Франции, вводил прививки от оспы.