Жозеф Бальзамо. Том 2
Шрифт:
— В Трианоне я ни разу не был в комнате вашей сестры, сударь.
— Но послушайте же! Прежде чем мы предстанем перед Андреа, нам следует выяснить все до конца.
— Я ничего другого не желаю, шевалье; мы и приехали сюда, чтобы все выяснить.
— Итак, в тот вечер… Отвечайте правду. Все, что я сейчас скажу, вполне достоверно, я знаю это от сестры. Итак, в тот вечер сестра рано легла, стало быть, вы застали ее уже в постели?
Бальзамо отрицательно покачал головой.
— Вы отрицаете? Берегитесь! — предупредил Филипп.
— Я не отрицаю, сударь:
— Ладно, я продолжаю спрашивать, а вы продолжайте отвечать.
Бальзамо, не выказав и тени раздражения, сделал Филиппу знак, что он готов.
— Когда вы поднялись к моей сестре, — все больше приходя в возбуждение, продолжал Филипп, — застали ее врасплох и своим адским могуществом усыпили, Андреа читала в постели. Как всегда в вашем присутствии, она почувствовала, что ее охватывает оцепенение и потеряла сознание. По вашим словам, вы лишь задали ей вопрос, но ушли, позабыв разбудить; а между тем, — продолжал Филипп, судорожно вцепившись Бальзамо в рукав, — наутро она пришла в себя не в постели, а рядом с кушеткой, полураздетая… Отвечайте, сударь, как это могло случиться, и не увиливайте.
Во время этой речи Бальзамо, похожий на только что проснувшегося человека, боролся с роившимися у него в голове мрачными мыслями.
— Право же, сударь, — отозвался он, — вам не следовало бы возвращаться к этому предмету и снова затевать со мною ссору. Я согласился приехать сюда только из расположения к вам, и мне кажется, вы об этом забыли. Вы молоды, вы — офицер, привыкли говорить не раздумывая, держа руку на эфесе шпаги, и потому в трудных обстоятельствах ваши мысли идут вкривь и вкось. У себя дома, чтобы убедить вас и избавиться от вашего общества, я сделал даже больше, чем следовало. А вы опять за свое. Берегитесь, если вы меня утомите, я усну, погрузившись в свои печали, рядом с которыми ваши, уверяю вас, просто маленькие радости, и горе тому, кто вырвет меня из этого сна. Я не входил в комнату вашей сестры — вот все, что я могу вам сказать; ваша сестра спустилась ко мне в сад сама, хотя, признаюсь, по моей воле.
Филипп хотел было возразить, но Бальзамо его удержал.
— Я обещал вам доказательство, — продолжал он, — и вы его получите. Угодно прямо сейчас? Ладно, тогда пойдемте в Трианон и не будем тратить время на глупости. Угодно подождать? Согласен, но только тихо и молча, если можно.
Произнеся эти слова с уже известным читателю видом собственного превосходства, Бальзамо пригасил мимолетный блеск глаз и погрузился в размышления.
Филипп было заворчал, словно дикий зверь, собирающийся укусить, но внезапно смирил свой гнев и подумал: «Его нужно или убедить, или сломить. Сейчас у меня нет средств ни для того, ни для другого. Придется потерпеть».
Но поскольку молодой человек был не в силах сидеть рядом с Бальзамо и терпеливо ждать, он выпрыгнул из кареты и принялся мерить шагами аллею, в которой остановился экипаж.
Через десять минут Филипп почувствовал, что ждать более не в состоянии.
Уж лучше попросить открыть ворота до времени, даже с риском вызвать подозрения.
— Впрочем, — бормотал Филипп, повторяя доводы, которые уже не раз приходили ему в голову, — какие у привратника могут возникнуть подозрения, если я скажу ему, что здоровье сестры так беспокоит меня, что я отправился в Париж за врачом и на рассвете привез его сюда?
Мысль эта ему так понравилась, он так горел желанием поскорее воплотить ее, что перестал думать об опасных сторонах предприятия и кинулся к карете.
— Вы правы, сударь, — обратился он к Бальзамо, — дольше ждать бесполезно. Пойдемте же, пойдемте.
Однако ему пришлось повторить свое предложение: только со второго раза Бальзамо сбросил накидку, в которую завернулся, запахнул темную епанчу с воронеными пуговицами и вылез из кареты.
Чтобы сократить путь, Филипп двинулся по тропинке, шедшей наискось к воротам парка.
— Быстрее, — торопил он Бальзамо.
Шаг его был так скор, что Бальзамо едва поспевал за ним.
Ворота открылись, Филипп объяснился с привратником, и спутники вошли.
Когда ворота за ними затворились, Филипп остановился.
— Еще одно слово, сударь, — проговорил он. — Мы у цели; я не знаю, какой вопрос собираетесь вы задать моей сестре, но избавьте ее по крайней мере от подробностей ужасной сцены, которая, по-видимому, произошла во время ее сна. Сохраните ей хотя бы чистоту души, раз уж чистота тела утрачена.
— Послушайте меня хорошенько, сударь, — ответил Бальзамо. — Я не заходил в парк дальше вон тех высоких деревьев, что растут перед домом, где живет ваша сестра. Из этого следует, что я не входил в комнату мадемуазель де Таверне, о чем я, впрочем, уже имел честь вам говорить. Что же касается сцены, воздействия которой на сестру вы так опасаетесь, то его почувствуете вы, но не спящая, поскольку я прямо сейчас погружу вашу сестру в магнетический сон.
Бальзамо остановился, скрестил руки на груди, повернулся к флигелю, где жила Андреа, и замер; его лицо с нахмуренными бровями свидетельствовало о невероятном напряжении воли.
— Готово, — опустив руки, бросил он. — Мадемуазель Андреа уже, должно быть, спит.
На лице Филиппа мелькнуло сомнение.
— Вы мне не верите? — осведомился Бальзамо. — Ладно же. Чтобы доказать, что мне не было нужды входить к ней, я сейчас прикажу ей, хоть она и спит, спуститься к нам по лестнице и выйти к тому месту, где мы беседовали в прошлый раз.
— Согласен, — сказал Филипп. — Когда я это увижу, я поверю вам.
— Давайте зайдем сюда, в аллею, и подождем под этими грабами.
Филипп и Бальзамо подошли к указанному месту.
Бальзамо вытянул руку в сторону покоев Андреа.
Но буквально через секунду с другой стороны аллеи донесся шорох.
— Там кто-то есть! — шепнул Бальзамо. — Будьте начеку!
— Где? — спросил Филипп, ища взглядом того, о ком предупреждал граф.
— Вон там, слева за деревьями, — указал Бальзамо.
— А, так это Жильбер, наш бывший слуга, — ответил Филипп.
— У вас есть основания опасаться этого юноши?