Жозеф Бальзамо. Том 2
Шрифт:
— На этом месте я остановился, сударыня, — выпятив грудь, сообщил стряпчий. — Полагаю, этот пассаж выйдет удачным.
— Господин Флажо, — отозвалась графиня Беарнская, — сорок лет назад я впервые обратилась со своим делом к вашему отцу, человеку весьма достойному; после его смерти я продолжала пользоваться вашими услугами; на моих делах вы заработали десять или даже двенадцать тысяч ливров и могли бы, наверное, заработать еще столько же.
— Записывайте, записывайте, — с живостью обратился метр Флажо к писцу, — как подтверждение, как доказательство. Мы вставим все это в текст.
— Но теперь, — продолжала графиня, — я забираю у вас все свои дела, так как с сегодняшнего дня вы утратили мое доверие.
Метр Флажо, пораженный подобной немилостью словно ударом грома, некоторое время пребывал в полном остолбенении; придя в чувство, он заговорил, как мученик, исповедующийся своему божеству:
— Да будет так! Бернарде, отдайте госпоже графине ее дела. Да отметьте в тексте, — добавил он, — что истец предпочел крупному состоянию чистую совесть.
— Простите, графиня, — шепнул маршал на ухо графине Беарнской, — но, мне кажется, вы поступили необдуманно.
— А что мне было обдумывать, господин герцог?
— Зачем вы забираете свои дела у этого достойного человека, не желающего мириться с беззаконием?
— Чтобы отвезти их к другому стряпчему или адвокату! — вскричала графиня.
С мрачной улыбкой, проникнутой самоотречением и стоической покорностью судьбе, метр Флажо возвел глаза к небу.
— Однако, — продолжал нашептывать маршал, — раз палаты решили не разбирать дел, дорогая моя, то любой другой стряпчий будет ничем не лучше метра Флажо.
— Так у них что же — заговор?
— Силы небесные! Неужели вы думаете, что метр Флажо такой болван, что станет в одиночку протестовать и рисковать своим положением, не будучи уверен, что его собратья не поступят так же, как он, и не поддержат его?
— А как поступите вы, сударь?
— Я заявляю, что метр Флажо — стряпчий весьма честный, и дела мои у него в такой же безопасности, как у меня дома. Поэтому я оставляю их у него и, разумеется, буду продолжать платить, как прежде.
— Не зря говорят, господин маршал, что вы — человек благородный и щедрый! — вскричал метр Флажо. — Я повторю это где угодно, ваша светлость.
— Вы мне льстите, мой дорогой Флажо, — с поклоном отвечал Ришелье.
— Бернарде! — воскликнул восхищенный стряпчий. — В заключительную часть вставьте похвалу господину маршалу де Ришелье.
— Нет, нет, ни в коем случае, метр Флажо, умоляю вас! — горячо запротестовал маршал. — Какого дьявола? Зачем это? Не люблю, когда распространяются о так называемых добрых поступках. Не обижайте меня, метр Флажо. Я все равно буду все отрицать и от всего отпираться. Я весьма скромен и чувствителен… Ну что скажете, графиня?
— Скажу: пускай мое дело будет рассмотрено! Раз дела положено рассматривать, значит, так оно и будет.
— А я скажу, сударыня, что для того, чтобы ваше дело было рассмотрено, королю придется послать в зал заседаний швейцарцев, легкую кавалерию и штук двадцать пушек, — отозвался метр Флажо с видом настолько воинственным, что старая сутяжница смутилась.
— Стало быть, вы полагаете, что его величеству не удастся одержать верх? — вполголоса спросил Ришелье у Флажо.
— Не может быть, господин маршал, ведь это же небывалый случай! Лишить Францию правосудия — все равно что оставить ее без хлеба.
— Вы так думаете?
— Вот увидите.
— Но король разгневается.
— Мы готовы на все.
— Даже на изгнание?
— Даже на смерть, господин маршал: пусть мы носим мантию, но сердце есть и у нас.
И г-н Флажо с силою стукнул себя в грудь.
— В самом деле, — обратился Ришелье к спутнице, — кабинету министров все это совсем некстати.
— О да, — промолчав, отозвалась графиня, — а мне-то до чего неприятно: я всегда остерегаюсь вмешиваться в подобные истории.
— По моему мнению, сударыня, — проговорил маршал, — есть одна особа, которая могла бы помочь вам, причем особа весьма влиятельная. Но вот захочет ли она?
— А будет ли с моей стороны прилично, господин герцог, полюбопытствовать об имени этой могущественной особы?
— Это ваша «крестница», — изрек Ришелье.
— Как! Госпожа Дюбарри?
— Она самая.
— А ведь и верно… Вы подали мне отменную мысль.
Герцог, кусая губы, осведомился:
— Итак, вы поедете в Люсьенну?
— Непременно поеду.
— Но графиня Дюбарри не сможет сокрушить сопротивление парламента.
— Я скажу ей, что хочу, чтобы мое дело было рассмотрено; после моей услуги она не может мне ни в чем отказать и сообщит обо всем королю. Его величество поговорит с канцлером, а у того руки длинные, господин герцог… Метр Флажо, доставьте мне удовольствие и хорошенько изучите мое дело: оно сыграет роль гораздо более значительную, нежели вы полагаете, уж поверьте мне.
Метр Флажо окинул графиню недоверчивым взглядом, что не произвело на нее ни малейшего впечатления.
Тем временем герцог, поразмыслив, попросил:
— Сударыня, раз вы едете в Люсьенну, благоволите засвидетельствовать там мое нижайшее почтение.
— Охотно, господин герцог.
— Мы с вами — товарищи по несчастию: ваш процесс под угрозой, мой тоже; ходатайствуя за себя, вы поможете и мне. Да и подтвердите, до какой степени раздосадовали меня эти медные лбы из парламента, и добавьте, что это я вам посоветовал прибегнуть к помощи люсьеннской богини.