Жозеф Бальзамо. Том 2
Шрифт:
— Что-что? — воскликнул Ришелье, подскочивший при звуке этого имени, как и накануне. — При чем тут господин Флажо? Какое он имеет ко всему этому отношение? Какого дьявола я к нему поеду?
— Имею честь напомнить вам, монсеньор, что метр Флажо — ваш поверенный.
— Ну так что же!
— Как что? Раз он ваш поверенный, значит, ведет ваши дела, у него там всякие бумаги… Вот вы и поедете узнать, нет ли чего нового по вашим тяжбам.
— Завтра?
— Да, господин маршал, завтра.
— Но это же ваша обязанность, господин Рафте.
—
— Это серьезно или мы ломаем комедию?
— Завтра, сударь, увидите сами, насколько это серьезно.
42
Аттила (? — 453) — предводитель гуннов, прозванный бичом Божьим.
— А скажи, что произойдет у метра Флажо?
— Произойдет то, что я, скорее всего, буду очень раздосадован, так как вы станете меня убеждать, что знали все заранее… Спокойной ночи, господин маршал. Не забудьте: сейчас — гонец к господину д'Алигеру, завтра — визит к метру Флажо. Ах, да, адрес… Впрочем, кучер знает, в последнюю неделю он возил меня туда несколько раз.
99. ГЛАВА, ГДЕ ЧИТАТЕЛЬ ВСТРЕТИТСЯ С ОДНИМ СТАРЫМ ЗНАКОМЦЕМ, КОТОРОГО ОН БЕЗ ОСОБОГО СОЖАЛЕНИЯ УЖЕ СЧИТАЛ ПРОПАВШИМ
Читатель, вне всякого сомнения, спросит: почему в предыдущей главе метр Флажо, которому суждено сыграть столь величественную роль, назван не адвокатом, а стряпчим? Вопрос вполне уместный, и мы постараемся на него ответить.
Поскольку парламент некоторое время назад был распущен на каникулы, адвокаты говорили столь редко, что об этом не стоит даже упоминать.
Метр Флажо в предвидении поры, когда всяческие тяжбы прекратятся, вступил в сделку со стряпчим, метром Гильду, в результате которой тот уступил ему свою контору и клиентуру за сумму в двадцать пять тысяч ливров. Так метр Флажо и сделался стряпчим. Если же у нас спросят, откуда он взял двадцать пять тысяч ливров, мы ответим: посредством женитьбы на м-ль Маргарите, коей эта сумма досталась в наследство в конце 1770 года, за три месяца до опалы господина де Шуазеля.
Метра Флажо уже давно отличало упорство, с каким он придерживался оппозиционной партии. Сделавшись стряпчим, он стал еще неистовее и благодаря своему рвению приобрел некоторую известность. Вот она-то вкупе с публикацией пламенной записки относительно конфликта между г-ном д'Эгийоном и г-ном Ла Шалоте и привлекла внимание г-на Рафте, полагавшего своей обязанностью быть в курсе парламентских дел.
Однако, несмотря на новую должность и возрастающий вес в обществе, метр Флажо не съехал с улицы Львенка Святого Спасителя. Было бы слишком жестоко лишить м-ль Маргариту удовольствия слышать, как соседки называют ее г-жой Флажо, и принимать знаки почтения от писцов метра Гильду, перешедших по наследству к новому стряпчему.
Можно только догадываться о том, какие мучения испытывал г-н де Ришелье, когда ехал через омерзительный район Парижа, направляясь в смрадную дыру, которую городские власти гордо именовали улицей.
Перед дверьми метра Флажо карета г-на де Ришелье остановилась; другая карета, остановившаяся здесь же, преграждала ей путь.
Маршал разглядел прическу особы, выходившей из этого экипажа, и, поскольку в свои семьдесят пять лет нисколько не утратил былой галантности, поспешно ступил прямо в грязь, чтобы предложить руку даме, которая приехала одна.
Но в этот день маршалу не везло: тощая, со вздувшимися жилами нога, ступившая на подножку, могла принадлежать только старухе. Заглянув ей в лицо, морщинистое и угреватое под слоем румян, он окончательно убедился, что женщина не просто стара, а дряхла.
Однако отступать было поздно: маршал уже сделал движение к карете, и оно было замечено; к тому же и сам г-н де Ришелье не мог похвастаться молодостью. Впрочем, клиентка стряпчего — а кто, кроме клиентки, мог приехать в карете на подобную улицу! — так вот клиентка, отнюдь не разделяя сомнений герцога, с жуткой улыбкой вложила свою ладонь в руку Ришелье.
— Эту рожу я где-то уже видел, — сквозь зубы пробормотал герцог и громко добавил: — Вы тоже, сударыня, к метру Флажо?
— Да, герцог, — ответствовала старуха.
— О, я имею честь быть вам известен, сударыня? — воскликнув неприятно удивленный герцог, останавливаясь на пороге зияющего чернотой входа.
— Кто же не знает маршала герцога де Ришелье? — прозвучало в ответ. — Едва ли такая женщина отыщется.
— Эта уродина считает, что она женщина, — прошептал покоритель Маона и, отвесив безукоризненный поклон, осведомился: — Позволено ли будет спросить, с кем имею честь?
— Графиня Беарнская, ваша покорная слуга, — ответила старуха, приседая в придворном реверансе на грязном полу у входа, в трех дюймах от открытого погреба, в глубинах которого, как злорадно предвкушал маршал, она рисковала исчезнуть на третьем плие.
— Восхищен, сударыня, очарован! — воскликнул он. — Тысячу раз благодарен счастливому случаю! Значит, у вас тут тоже дела, графиня?
— Только одно, господин герцог, зато какое! Разве слухи о нем до вас не доходили?
— Как же, как же, знаменитый процесс… Конечно, знаю, простите. Как же это вылетело у меня из головы?
— Процесс против Салюсов.
— Против Салюсов, верно, госпожа графиня. О нем еще сочинили куплеты.
— Куплеты? — удивилась старая перечница. — Какие куплеты?
— Осторожней, сударыня, здесь какой-то люк, — предупредил герцог, поняв, что старуха решительно не собирается проваливаться в погреб. — Держитесь за перила, вернее, за веревку.