Жозеф Бальзамо. Том 2
Шрифт:
Г-н де Куаньи шествовал первым и привел Руссо в оркестр, к ожидавшим его музыкантам.
Здесь философ почувствовал некоторое облегчение и, пока оркестр исполнял его музыку, пришел к выводу, что был в большой опасности, но что сделано, то сделано, и любые рассуждения теперь бессмысленны.
Дофина в костюме Колетты была уже на сцене и ожидала своего Колена.
Г-н де Куаньи переодевался у себя в уборной.
И вдруг все склонились в поклоне: вошел король.
Людовик XV улыбался; казалось, он был в отменном расположении духа.
Дофин уселся рядом с ним по правую руку, граф Прованский подошел и сел по левую.
Полсотни особ, составлявших этот, так сказать интимный кружок, по знаку короля также уселись.
— Не начать ли нам? — предложил Людовик XV.
— Государь, пастухи и пастушки еще не переоделись, мы их ждем, — сообщила дофина.
— Они могут выступать в своей обычной одежде, — заметил король.
— Нет, нет, государь, только в театральной, — запротестовала дофина. — Мы хотим примерить костюмы и посмотреть, как они будут выглядеть при свете рампы.
— Весьма разумно, — согласился король. — Ну что ж, тогда погуляем немножко.
И Людовик XV поднялся, чтобы пройтись по коридору и сцене. Правда, он был несколько озабочен, так как не видел тут г-жи Дюбарри.
Когда король выходил из ложи, Руссо меланхолически и, можно даже сказать, со щемящим сердцем созерцал огромную залу, в которой он чувствовал себя очень одиноко.
Прием, оказанный ему, совершенно противоречил его ожиданиям.
Он вообразил, что его тут обступят, что придворные пуще парижан начнут одолевать его назойливым и явным любопытством, он боялся вопросов, знакомств, и что же? Никто не обращал на него внимания.
Философ подумал, что, будь его борода еще гораздо длиннее, явись он сюда не в старом кафтане, а в лохмотьях, этого никто бы не заметил. И мысленно он похвалил себя за то, что не выставил себя на посмешище и оделся без претензий на щегольство.
Однако в глубине души он чувствовал себя униженным, оттого что ему предназначена роль всего-навсего капельмейстера.
И тут к нему подошел офицер и поинтересовался, не имеет ли он чести говорить с г-ном Руссо.
— Да, это я, — отвечал философ.
— Сударь, ее высочество дофина желает побеседовать с вами, — сообщил офицер.
Руссо, весьма взволнованный, встал.
Дофина ждала его. Она держала в руке ариетту Колетты:
Мне отрады больше нет…Увидев Руссо, она пошла навстречу ему.
Философ почтительно поклонился ей, мысленно оговорившись, что приветствует женщину, а не принцессу.
Дофина обошлась с дикарем-философом не менее любезно, чем со знатнейшим вельможей во всей Европе.
Она попросила у него совета, как модулировать голос при исполнении третьей строки:
Мной Колен утрачен…Руссо принялся, и весьма учено, излагать теорию декламации и мелодики, но лекция была прервана шумным появлением короля и нескольких придворных.
Людовик XV вошел в фойе, где дофина внимала наставлениям философа.
Первое движение, первое впечатление короля, когда он узрел, мягко выражаясь, небрежный наряд Руссо, было точно таким же, как у г-на де Куаньи; только г-н де Куаньи знал Руссо, а король нет.
И все время, пока дофина приветствовала и благодарила его, король не отрываясь смотрел на свободного человека.
Властный королевский взгляд, непривычный опускаться ни перед кем, произвел на Руссо неописуемое впечатление; в глазах философа появились неуверенность и робость.
Дофина дождалась, когда король завершит осмотр, подошла к Руссо и сказала:
— Позвольте, ваше величество, представить вам нашего автора.
— Вашего автора? — переспросил король, делая вид, будто припоминает.
Во время этого диалога Руссо чувствовал себя как на горячих угольях. Взгляд короля обжигающий, словно солнечный луч, направленный через увеличительное стекло, последовательно останавливался на длинной щетине, сомнительном жабо, пыльном кафтане и скверно подвитом парике величайшего писателя королевства.
Дофина сжалилась над бедным философом.
— Государь, — сказала она, — это господин Жан Жак Руссо, автор очаровательной оперы, которую мы в меру наших слабых сил исполним для вашего величества.
Король поднял голову.
— Ах, господин Руссо, — холодно произнес он. — Приветствую вас.
И король снова принялся разглядывать философа, как бы отмечая все недостатки его костюма.
Руссо же раздумывал, как следует кланяться королю, ежели ты не придворный и при этом не желаешь выглядеть невежливым; он осознавал, что находится в гостях у монарха.
Но пока он предавался этим размышлениям, король обратился к нему с обходительной невозмутимостью, с какой обычно разговаривают венценосцы вне зависимости от того, приятную или неприятную вещь сообщают они своему собеседнику.
Руссо, так и не промолвивший ни слова, будто окаменел. Все фразы, которые он приготовил, чтобы бросить их в лицо тирану, вылетели у него из головы.
— Господин Руссо, — произнес король, все так же разглядывая его кафтан и парик, — вы сочиняете очаровательную музыку, и она доставляет мне много весьма приятных мгновений.
И король вдруг запел — противнейшим голосом, перевирая и мелодию, и тональность:
Когда б столичных кавалеров Послушать речи я могла, Изысканной любви примеров Тогда бы вдоволь я нашла.