Жозеф Бальзамо. Том 2
Шрифт:
Он выпил молоко, не макая в него хлеб.
Потом стал жевать хлеб всухомятку.
— Ах, размышляете? — не унималась Тереза. — Сочиняете еще одну книгу, полную всяких неприличностей.
Руссо вздрогнул.
— Все мечтаете, — зудела Тереза, — о ваших идеальных женщинах, а пишете книжки, которые не посмеет взять в руки ни одна девушка, либо какие-нибудь кощунства, что будут сожжены рукой палача.
Бедный мученик содрогнулся. Тереза попала в больное место.
— Нет, нет, — возразил он, — я больше не напишу ничего такого, что противоречило бы благомыслию… Напротив, я хочу сочинить книгу, которую все порядочные люди прочтут с радостным восхищением…
— Ах! Ах! — ответила Тереза, убирая чашку. — Ничего у вас не получится: у вас в голове одна похабщина. Помню, однажды я слышала, как вы читали не знаю из какой вашей книги, и там вы рассказываете о женщинах, которые вас обожают… Вы — сатир! Вы — колдун!
В словаре Терезы слово «колдун» было одним из самых страшных оскорблений. И Руссо, слыша его, всякий раз вздрагивал.
— Успокойтесь, дружочек, — промолвил он. — Вот увидите, вы будете довольны мной. Я хочу написать, что я открыл способ возродить мир, но так, чтобы перемены, которые приведут к этому, не принесли страданий ни одному человеку. Да, да, я вынашиваю такой план. Господи Боже мой, не нужно никаких революций! Да, милая Тереза, никаких революций!
— Ну что ж, поглядим, — отвечала хозяйка. — Постойте-ка, звонят.
Через минуту Тереза впустила красивого молодого человека и попросила его подождать в первой комнате.
Затем она вернулась к Руссо, которой уже делал какие-то заметки карандашом, и сообщила:
— Спрячьте поскорее все эти ваши гнусности. Вас спрашивают.
— Кто?
— Какой-то вельможа.
— Он что, не сказал вам своего имени?
— Уж не думаете ли вы, что я стану принимать людей, которые не сообщают свое имя?
— Так назовите же его.
— Господин де Куаньи.
— Господин де Куаньи! — воскликнул Руссо. — Дворянин свиты его высочества дофина?
— Должно быть, так. Красивый и весьма любезный молодой человек.
— Тереза, я сейчас выйду.
Руссо поспешно глянул в зеркало, почистил кафтан, обтер домашние туфли, коими служили ему вконец стоптанные башмаки, и вошел в столовую, где ждал высокородный посетитель.
Молодой человек не садился. Он с любопытством рассматривал засушенные растения, которые Руссо собственноручно наклеил на листы бумаги и вставил в рамки из черного дерева.
При звуке отворяющейся стеклянной двери он обернулся и с изысканным поклоном осведомился:
— Я имею честь говорить с господином Руссо?
— Да, сударь, — хмуро подтвердил философ, хотя в голосе его прозвучала нотка восхищения примечательной красотой и отменной элегантностью посетителя.
Г-н де Куаньи и впрямь был одним из самых любезных и красивых мужчин во Франции. И вне всякого сомнения, наряд той эпохи был придуман нарочно для него — чтобы подчеркнуть изящество и округлость его совершенных ног, красоту широких плеч и выпуклой груди, придать внушительность великолепно посаженной голове, показать напоминающую о слоновой кости белизну безупречных рук.
Внешность его удовлетворила Руссо, который, как подлинный художник, восхищался красотой в любых ее проявлениях.
— Чем могу быть полезен, сударь? — спросил он.
— Вам уже, должно быть, сообщили, сударь, что я — граф де Куаньи, — представился визитер. — Могу добавить, что послан к вам ее высочеством дофиной.
Руссо покраснел и отвесил поклон. Тереза стояла, сунув руки в карманы, в углу столовой и любовалась красивым посланцем будущей французской королевы.
— Ее королевское высочество призывает меня? Но зачем? — удивился Руссо. — Садитесь пожалуйста, сударь, садитесь.
И, подавая пример, Руссо уселся первым. Г-н де Куаньи взял плетеный стул и тоже сел.
— Дело вот в чем, сударь. Как-то его величество, обедая в Трианоне, выказал интерес к вашей очаровательной музыке. Его величество напевал ваши лучшие арии. Ее высочество дофина, которая всячески старается угодить его величеству, подумала, что королю доставило бы удовольствие увидеть одну из ваших комических опер, представленную в театре Трианона.
Руссо склонился в глубоком поклоне.
— Я, сударь, пришел от имени ее высочества дофины просить вас…
— Сударь, — прервал его Руссо, — мое позволение совершенно излишне. Мои сочинения и ариетки, являющиеся их частью, принадлежат театру, который их представляет. Так что спрашивать позволения надобно у актеров, и уверен, ее королевское высочество не получит у них отказа, равно как не получила бы у меня. Актеры будут безмерно счастливы играть и петь перед его величеством и двором.
— Нет, сударь, я вовсе не об этом уполномочен просить вас, — возразил г-н де Куаньи. — Ее высочество дофина хочет дать королю совершенно необычное и редкостное представление. Она знает все ваши оперы…
Руссо вновь поклонился.
— И превосходно поет их.
Руссо поджал губы.
— Это великая честь для меня, — пробормотал он.
— А поскольку многие придворные дамы весьма музыкальны и прелестно поют, — продолжал г-н де Куаньи, — многие же кавалеры тоже не без успеха занимаются музыкой, ваша опера, которую выберет ее высочество, будет исполнена и сыграна кружком придворных, дам и кавалеров, а главные роли будут исполнять их королевские высочества.