Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня
Шрифт:
Г-н Лаваль, мэр Фонтене, ни жив ни мертв с восьми вечера воскресенья 7 августа, когда к нему явился офицер предупредить, что император с императрицей переночуют у него. Офицер исследовал стены, распахнул стенные шкафы и даже «обстучал палочкой бочонки в погребе». Дом показался ему мирным.
В девять вечера под крики «Да здравствует император! Да здравствует императрица!» Наполеон и Жозефина въезжают в Фонтене под портиком, на котором высится аллегорическая группа — гений Франции венчает императора на античной колеснице, влекомой восьмеркой лошадей, в то время как «две коленопреклоненные женщины подносят ему корзины, полные сердец вандейцев». Почетный эскорт составлен из детей, одетых как мамелюки.
Г-жа Лаваль в отчаянии: августейшие гости отказываются от ее роскошного обеда, предпочтя ему скромную
В полночь императрица и весь дом разбужены страшным шумом. Император только что получил депешу от Иосифа, извещающую, что тот жаждет уже отречься от престола. В бешенстве Наполеон разбивает большой фаянсовый таз, который г-жа Лаваль распорядилась подать ему для омовения ног.
81
«Барды» — опера Лесюёра «Оссиан, или Барды» (1804).
В три часа утра Жозефину вытаскивают из постели: в четыре отъезд.
Наполеон настроен убийственно скверно.
— Что вы делали, когда ваша сестра сражалась? — спрашивает он г-на Регрениля, мэра Сен-Флорана и брата «вандейской Жанны д'Арк».
— Я соблюдал нейтралитет, государь.
— Нейтралитет! — фыркает император, поворачиваясь к нему спиной. — Нейтралитет! Значит, вы трус и бездельник.
Несколько часов императрице удается передохнуть на «Большом постоялом дворе» в Наполеон-Вандее [82] , куда император прибывает под дождем в одиннадцать утра. Сооружаемый полным ходом город являет собой унылое, жалкое зрелище. Это стройка, где там и сям в грязи попадаются глинобитные домишки. Пока Жозефина восстанавливает силы, Наполеон, разъяренный состоянием города, носящего его имя, вгоняет шпагу в саманную стену и кричит:
82
Наполеон-Вандея — ныне Ла-Рош-сюр-Йон, административный центр департамента Вандея.
— Я без счета сыпал золото, чтобы здесь возводили дворцы, а мне построили город из грязи!
Император объявляет, что они с императрицей уедут в тот же день. Он отказывается от ночлега в «карикатуре на город». Мэр со вздохом извиняется:
— Мы мало сделали для того, чтобы вас принять, потому что мало могли, но алтари, на которых возжигается чистейший ладан во славу ваших величеств, — это наши души.
Наполеон предпочел бы таким невидимым алтарям добротные каменные дома. В пять утра Наполеон с Жозефиной под приветственные клики горожан, пытающихся их удержать, снова занимают места в берлине. В Сен-Фюльжане дочь креолки г-жи Делиль де ла Морандьер подносит Жозефине розы и лавры в большой корзине. Когда девочка пробует забрать корзину, императрица ее не отдает и лишь из Нанта отсылает назад, предварительно наполнив подарками для малышки.
Путешествие под дождем продолжается. Следующая остановка в Монтегю у адвоката Торта. Император с императрицей снова отказываются от приготовленного в их честь обеда. За столом, как и накануне, им прислуживает их дворецкий Леклерк. Жозефина проглатывает лишь стакан воды, после чего ее тут же рвет. Наполеон, побледнев от гнева, вызывает субпрефекта:
— Что это значит, сударь? Вы видите эту воду?
— Государь, — весь дрожа, отвечает бедняга, — пусть ваше величество нисколько не беспокоится: хозяева — очень порядочные люди.
— Отведайте сами, — грубо приказывает Наполеон.
Несчастный повинуется, трепещет все сильнее, но не ощущает никакого недомогания. Подоспевший несколько минут спустя Торта застает императора мрачно сидящим спиной к камину, где, несмотря на то что на улице август, развели огонь. Лицом к лицу с мужем сидит улыбающаяся Жозефина. Она прерывает извинения адвоката:
— Ничего, ничего, это может быть просто от усталости, от дорожной пыли.
Торта смотрит на императрицу «влюбленными глазами», как он сам рассказывает, добавляя: «У этой славной государыни было очень глубокое декольте, она отличалась красотой и особенно грациозностью».
Теперь по комнате дефилируют власти. Жозефина, со своей стороны, расспрашивает посетителей, обещая вручить императору адресованные на ее имя прошения и походатайствовать перед ним. Наступает черед местного кюре аббата Бюора, который извиняется, что не встретил высоких гостей благовестом:
— Увы, нам не на что купить колокола.
— Один у вас будет: расходы я возьму на себя.
Вот почему колокол в Монтегю до сих пор украшен двумя именами — Наполеона и Жозефины.
В час ночи — бедная Жозефина! — императорский поезд отбывает в Нант, куда путешественники прибывают в три часа утра под звон колоколов и орудийные залпы. После поднесения ключей и неизбежной речи мэра наконец-то постель в особняке О! Но наступает день, а с ним адская карусель визитов, представлений, кантат и триумфальных арок. 10 августа, пока уехавший в 4 часа утра Наполеон посещает Пембеф и Сен-Назер, Жозефина принимает сто городских дам и сорок девушек. Для каждой она находит любезное слово, а вечером, вместе с вернувшимся верхом со своей вылазки императором, отправляется в цирк «Красная шапочка», где состоится большой бал.
Прежде чем вернуться в относительный покой Сен-Клу, Жозефина и Наполеон, ошалев от фимиама, пушечных салютов, речей, приветствий, кликов толпы и празднеств, пересекают Анжу и Турень. Ночь с 13 на 14 августа, перегон от Блуа до Сен-Клу, они проводят в экипаже, но вечером в день приезда им тем не менее приходится присутствовать на празднестве, устроенном в Тюильри.
Жозефине нездоровится — не из-за утомительной поездки, потому что в этом смысле у нее редкая сопротивляемость: она расплачивается за тревоги прошлой зимы. 2 2 сентября, в день отъезда Наполеона в Эрфурт, она объясняет Евгению: «Ты знаешь, сколько горестей я испытала; это отразилось на моей голове. Из-за всего, что мне пришлось вытерпеть прошлой зимой, в моем теле скопились вредоносные соки, которые, к счастью, нашли выход наружу, хотя это причиняет мне ужасные боли. В этих обстоятельствах император выказал свою привязанность беспокойством обо мне: он вставал ночью, часто по четыре раза, и шел меня навестить. Вот уже полгода он безупречен со мной. Поэтому я проводила его сегодня утром с огорчением, но без всякой тревоги за себя. Это не значит, что у меня нет врагов, хоть я и удивляюсь им, так как никогда никому не делала зла; но, к счастью, их мало, и многие из них далеко отсюда, как, например, принц Мюрат. Его, по всей справедливости, я могу считать своим недругом: он так страстно ненавидит меня, что даже не пытается этого скрывать, и ты не представляешь себе, какие разговоры обо мне он позволяет себе вести, выставляя напоказ свое желание добиться моего развода. А я, как и другим, мщу ему, высокомерно презирая его, но отнюдь не пытаясь ему вредить: император слишком справедлив, чтобы не усмотреть различия между его поведением и моим».
В последние месяцы Наполеон, видимо, меньше прислушивался к вечным советам клана, подбивавшего его бросить «старуху». «Положение» Жозефины — она пишет об этом Евгению — «сильно изменилось после первой поездки Мюрата в Испанию, которая сорвала повязку с глаз императора. Эта семья ненавидит мою, хотя видела от меня только добро. У Мюрата есть здесь кое-какие горячие сторонники, и события, имевшие место еще больше года назад, помогли мне понять многое и многих. Обо всем этом я храню полнейшее молчание, и в моем положении часто приходится жить бок о бок с врагами, но знать их — всегда хорошо. Я ни во что не вмешиваюсь, ничего не прошу…
Что до моих долгов, то я приняла новые меры к наведению порядка и экономии, на которые возлагаю большие надежды».
Император, без сомнения, будет доволен! К тому же из Германии он пишет ей: «Скоро увижусь с тобой. Будь здорова, я хочу найти тебя свежей и в теле».
Читая эти строки, Жозефина улыбается, и надежды ее оживают. Она снова воскресает. Нет сомнения: она и впредь останется императрицей! Ее счастье не рухнет как карточный домик! И раз она вновь живет, проживем с нею день и мы.