Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня
Шрифт:
Рюэйльская церковь, где будут похоронены — и покоятся поныне — останки Жозефины, исчезает под траурными драпировками, на которых нет, однако, ни гербов, ни шифров, ни короны. Гербы Французской империи? Гербы Богарне? Герцогини Наваррской? Простое «Ж», наконец? Всего это недоставало. Тем не менее похороны встали Евгению в 15 703 франка 75 сантимов. Панихиду служит клир собора Парижской Богоматери, многие члены которого участвовали в короновании. Поет хор церкви Мадлен. В надгробном слове архиепископ Турский монсеньор де Барраль, бывший первый капеллан императорского двора, удачно выходит из положения, чем заслуживает одобрение Людовика XVIII:
«Сколько несчастных, которых верность достославному дому Бурбонов, обрекла на жизнь вдали от родины, обязаны
Уже на другой день разносчики выкрикивают по всему Парижу заголовки последних брошюр: «Жизнь и смерть императрицы Жозефины, первой жены Наполеона Бонапарта» — «Завещание императрицы Жозефины, найденное нынче утром в ее Мальмезонском замке!» — «Любопытные и неизданные истории из жизни императрицы Жозефины…» В тысячах экземплярах расходятся романс «Принц Евгений у гроба матери» и эстамп, изображающий сына Жозефины, который в задумчивости стоит у колонны с урной и буквой «Ж» на последней.
Королевский двор, видимо, намерен быть точным в расчетах по пенсиону первой супруги «г-на де Буонапарте». Авизовка, хранящаяся в Национальном архиве, свидетельствует, что 6 июня ее наследникам выплачено дополнительно 83 333 франка 3 3 сантима, хотя к этому моменту тело Жозефины уже четыре дня временно покоится на кладбище в Рюэйле. Ее останкам придется долго — одиннадцать лет — ждать, пока их перенесут в церковь под надгробие, которое можно видеть там поныне и которое обошлось Гортензии с Евгением в 70 482 франка 20 сантимов. Ваятель Картелье [186] изобразил Жозефину со сложенными руками. Молитвенно сложенными? Но ведь она так мало молилась! Поза ее напоминает, скорее, о дне, когда она в соборе Парижской Богоматери преклонила колени перед императором, возлагавшим ей на чело императорскую корону.
186
Картелье, Пьер (1757–1831) — выдающийся скульптор.
Вечером 26 апреля 1821, за несколько дней до смерти, Наполеон пожелал на Святой Елене быть погребенным рядом с Жозефиной в случае, если Бурбоны не разрешат схоронить его останки в Сен-Дени [187] .
Вечером 2 1 марта 18 15, во вторник, на следующий день после завершения в Париже «полета орла» [188] , Наполеон отправился в Мальмезон. Еще с утра он распорядился предупредить Гортензию о своем приезде.
187
Сен-Дени — старинное аббатство и церковь на северной окраине теперешнего Парижа, усыпальница французских королей. Прах Наполеона, перевезенный в Париж в 1840, покоится в Доме инвалидов.
188
«Полет орла» — так иносказательно именуется марш Наполеона из бухты Жюан на Париж после бегства с острова Эльбы.
— Приехав ночью, я смогу предаться воспоминаниям без опасения, что мне помешают.
Выскочив из коляски, он просит экс-королеву:
— Я хотел бы посетить спальню императрицы Жозефины. Нет, Гортензия, дочь моя, останьтесь: я пойду один. Это вас слишком разволновало бы.
И он направился на второй этаж.
Мальмезон еще раз увидел его через одиннадцать дней после Ватерлоо. Он вновь отрекся от престола и попросил гостеприимства у Гортензии. Парк весь в цвету.
— Бедная Жозефина, — негромко бросает он, вылезая из коляски, которая привезла его из Елисейского дворца, — мне кажется, я вижу, как она выходит из аллеи и срывает одну из роз, которые так любила!
И он повторяет:
— Бедная Жозефина!
Гортензия не в силах удержать слезы.
— Впрочем, сейчас она чувствовала бы себя очень несчастной, — заканчивает он. — Мы ведь всегда ссорились только из-за одного — ее долгов, и я очень ее бранил.
Утром Гортензия слышит, как он вздыхает:
— До чего же красив Мальмезон! Как было бы хорошо здесь остаться!
Однако временное правительство отклоняет его предложение принять на себя командование армией под именем генерала Бонапарта.
— Он что, смеется над нами? — взрывается Фуше [189] .
Теперь все кончено.
— Мне осталось только уйти.
Медленными шагами он удаляется от дочери Жозефины и по потайной лестнице, соединяющей его кабинет со спальней, поднимается на второй этаж. Там он снимает мундир, отстегивает шпагу, надевает коричневый фрак и с круглой шляпой в руках направляется в покои Жозефины.
Он хочет побыть один.
После возвращения в Тюильри — тому ровно сто дней — он приступил с расспросами к доктору Оро.
189
После Ватерлоо и до второго возвращения Бурбонов Фуше, снова ставший во время Ста дней министром полиции, был избран председателем временного правительства.
— Вы не покидали императрицу, пока она болела?
— Нет, государь.
— Что, по-вашему, послужило причиной болезни?
— Тревога, горе…
— Вот как? Какое горе?
— Горе из-за того, что происходит, из-за положения вашего величества.
Особенно из-за того, что происходит. Из-за того, что произойдет с ней.
Наполеон спросил еще:
— А обо мне она говорила?
— Часто, очень часто.
— Добрая женщина! Добрая Жозефина! Эта меня любила по-настоящему, верно?
— О да, государь! Однажды она сказала, что будь она императрицей французов, она бы со всем двором проехала в карете восьмеркой по Парижу и отправилась к вам в Фонтенбло, чтобы никогда уж больше не расставаться!
— Она бы так и сделала, сударь: ее на это хватило бы.
Прежде чем отправиться навстречу последнему изгнанию, он открывает дверь в ротонду, дверь, задрапированную алым казимиром с золотым шитьем.
Он погружается в воспоминания.
Он пожертвовал ею, но разлука с ней не принесла ему ничего хорошего. Легенда обернулась явью: похоже, что, разведясь со своей подругой, он утратил и свою звезду. Эта звезда, которая сверкала, пока он был рядом с Жозефиной, и еще горела в начале 1812, померкла, — прискорбное совпадение! — как только его первая жена стала всего лишь изгнанницей. Верно сказал один из ворчунов, когда дела стали принимать дурной оборот:
— Зря он бросил старую: она приносила нам счастье и ему тоже.
Развод и его следствие — женитьба на эрцгерцогине и рождение короля Римского явились кульминацией его неслыханной карьеры. После этого быстро, трагически быстро наступило начало конца.
Он сам сказал Меттерниху 26 июня 1813:
— Я сотворил большую глупость, женившись на эрцгерцогине; это непростительная ошибка.
Разведясь со спутницей жизни, не развелся ли он и с удачей?
Думал ли Наполеон и о том, что обманывал Жозефину — цинично, жестоко, у нее на глазах, ничуть не беспокоясь о том, что причиняет ей горе? Он даже злился, когда, страдая, она смотрела на него глазами, полными упрека и — по его мнению, слишком часто — слез. Правда, она его тоже обманывала, причем первая.