Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня
Шрифт:
— Я сказал всю правду, — подтвердил Наполеон Гортензии.
— Но мы ведь пострадали не одни: наши противники тоже понесли большие потери.
— Бесспорно, но это меня не утешает.
Мюрат, которому Наполеон передал командование остатками Великой армии, утратил былое мужество, дезертировал под предлогом «явно выраженных симптомов желтухи», и Жозефина не без страха узнает, что тяжелое наследство переходит к ее сыну. Его прилежание, профессиональная добросовестность, честность, присущие ему достоинства «примерного ученика», равно как ум и доблесть, позволяют Евгению успешно провести операции и заслужить одобрение императора.
— Мы все совершали ошибки, — скажет позднее Наполеон. — Евгений — единственный, кто их не наделал.
Жозефина стала бесконечно больше матерью или, вернее, бабушкой, чем прежде. Для нее нет ничего отрадней, чем принимать в Мальмезоне детей. Она доходит
Если оба мальчика старательно учились всю неделю, Жозефина завтракает и обедает с ними в воскресенье. Она выписывает из Парижа два автомата — двух золотых кур, несущих серебряные яйца. Она дарит их обоим внукам и предупреждает дочь: «Я подарила их от твоего имени, сказав, что они присланы из Экса».
Больше чем полвека спустя Да-Да, ставший императором Наполеоном III, с нежностью вспомнит дни, проведенные в Мальмезоне; «Я до сих пор вижу, как императрица Жозефина в своем салоне на первом этаже осыпает меня ласками и льстит моему самолюбию, старательно повторяя мои удачные словечки. Бабушка баловала меня в полном смысле этого слова, а вот мать, напротив, с самых юных моих лет старалась исправить мои недостатки и развить достоинства. Помню, как по приезде в Мальмезон нам с братом разрешали вытворять все, что в голову взбредет. Императрица, самозабвенно любившая свои теплицы и растения, позволяла нам срезать сахарный тростник и сосать его и все время твердила, чтобы мы просили всего, чего захотим. Однажды в канун какого-то праздника она вновь повторила свои слова, и мой брат, который был на три года старше и, следовательно, разумней меня, попросил у нее часы с портретом нашей матери. А я, когда императрица сказала: „Луи, проси того, что тебе всего приятней“, потребовал позволения побегать босиком с уличными мальчишками. И пусть мое желание не сочтут смешным: во Франции, где я жил до семи лет, одним из самых моих больших огорчений было то, что я всегда выезжал в город в карете четверкой или шестеркой… Как это бывает со всеми детьми, а может быть, еще сильнее, мои взгляды и помыслы притягивали солдаты. Когда в Мальмезоне мне удавалось улизнуть из гостиной, я бежал на большую террасу, где стояли на часах два гренадера. Как-то раз из окна первой передней на первом этаже я заговорил с одним из старых ворчунов, охранявших свой пост. Часовой, знавший, кто я, отвечал, смеясь от всего сердца. Я отлично помню, что сказал ему:
— Я тоже хочу побывать на учении — у меня же есть маленькое ружье.
Тут гренадер велел мне подавать команды, и я начал:
— К ноге! На караул! На ру-ку!
Гренадер же, чтобы доставить мне удовольствие, выполнял мои приказы. Легко представить себе, в какой я пришел восторг. Чтобы выразить солдату свою признательность, я бросился туда, где лежали приготовленные для нас бисквиты. Схватил один, вернулся и сунул его в руку гренадеру, который со смехом взял его, так что я был совершенно этим упоен, полагая, что в самом деле осчастливил вояку».
Оба внука Жозефины еще находились в Мальмезоне, когда она узнала, что Адель де Брок, неразлучная подруга Гортензии и, как та, воспитанница пансиона г-жи Кампан, утонула на глазах у королевы в водопаде Грези. Жозефина тотчас пишет дочери: «Я так встревожена, что посылаю к тебе своего камергера г-на де Тюрпена, чтобы он сообщил мне, как ты себя чувствуешь… Я готова и сама приехать, если только тебе понадобятся мой приезд и заботы».
Ланселот, съездив туда и обратно, сумел успокоить Жозефину. Гортензия страшно горюет, но жизнь ее вне опасности. Королева решила только задержаться на водах. И Жозефина может подольше пожить вместе с внуками.
«Они отменно здоровы, выглядят исключительно свежими и бодрыми. Маленький Да-Да по-прежнему ласков и приветлив со мной. Третьего дня, когда г-жа де Таше уезжала к мужу на воды, он сказал г-же де Бушпорн: „Она, наверно, очень любит мужа, раз уезжает от бабушки“. Не правда ли, очаровательно? В тот же день он ходил на прогулку в лес Бютар и, как только очутился на главной аллее, бросил шляпу в воздух с криком: „Ах, как я люблю природу!“ Не проходит дня, чтобы тот или другой не порадовали меня своей ласковостью. Они оживляют все, что вокруг меня; суди сама, какую радость ты мне принесла, оставив их со мной».
Дела идут все хуже, но кто мог тогда предположить, что конец так близок? Поэтому Жозефина округляет свои владения. Пьер Шомер, для которого в Мальмезонском архиве нет тайн — он ведь долгие годы был хранителем и душой поместья Жозефины, — рассказал нам о последних приобретениях «г-жи герцогини Наваррской», Она обогатила свой дорогой Мальмезон «прудом св, Кукуфы, питающим тамошние каскады; расширила свои земли в сторону рюэйльского Кот д'Ор; закрепила за собой высоты Бюзанваля, а главное, гармонично завершила единство Мальмезона, присоединив к нему двадцать гектаров Буа-Прео».
Великая Империя рушится. Приближается битва за Францию. Бернадот присоединяется к коалиции, и союзникам хочется, чтобы Евгений, последовав примеру его и своего тестя короля Баварского, поступил точно так же. 2 2 ноября 1813 последний посылает к нему князя Турн и Таксис с предложением перейти в другой лагерь. Его семье будет «обеспечено завидное положение в Италии». Ему даже предлагают королевскую корону в «стране, которая ему подойдет». Евгений тотчас пишет Наполеону: «Мне не понадобилось долго размышлять, чтобы ответить королю Баварскому, что его зять порядочный человек и никогда не пойдет на подлость; что я до последнего вздоха останусь верен данной и повторяемой мною присяге на верную службу вам; что судьба моей семьи находится и всегда пребудет в ваших руках и, наконец, что, если несчастье падет на наши головы, я в безграничном своем уважении к королю Баварскому заранее уверен: он предпочтет увидеть своего зятя частным лицом, но честным человеком, чем королем и предателем».
Отрадно читать такие строки в последние дни Империи, когда повсеместно был взят курс на измену!
Позиция Августы внушает восхищение. Урожденная Виттельсбах [174] , она, дабы Жозефина так же гордилась сыном, как она сама — мужем, посылает свекрови относящуюся к переговорам переписку и прибавляет: «Нас не могут удивить никакая доброта, благородство, величье там, где речь идет о нашем замечательном Евгении, но со вчерашнего дня я еще более счастлива и горда, что стала женой такого человека, и, чтобы вы могли разделить мою радость, спешу послать вам копию письма, написанного им мне после того, как он отказался от короны, которую ему предлагали за согласие стать неблагодарным подлецом, словом, предать императора по примеру короля Неаполитанского».
174
Виттельсбах — один из самых старинных владетельных домов в Европе, восходящий к началу X в.
Однако Августа опять на сносях, и Евгений считает себя вправе обратиться к австрийскому фельдмаршалу Бельгарду [175] , чтобы тот разрешил его жене остаться в Милане или Монце на время родов, Фельдмаршал ответил, что должен снестись с Веной. В те времена, если не считать исключительных случаев, письмо из Парижа в Милан и ответ на него шли двенадцать дней. Этот срок обусловил в данном случае ряд недоразумений. Наполеон оказался, по-видимому, в неведении о сути просьбы Евгения к Бельгарду. Хуже того, он понял лишь одно: Евгений, его бывший приемный сын, «вступил в сношения с неприятелем». Поэтому он пишет Жозефине в надежде как-то воспрепятствовать возможной измене вице-короля. Жозефина безотлагательно сообщает сыну: «Милый Евгений, не теряя ни минуты и невзирая ни на какие препятствия, удвой усилия и выполни приказ, данный тебе императором, Он только что прислал мне письмо в этой связи. Его замысел состоит в том, чтобы ты отходил к Альпам, оставив в Мантуе и других точках страны лишь итальянские части». Письмо ее кончается следующими словами: «Франция — прежде всего, Франции нужен каждый из ее детей. Спеши, мой сын, никогда твое рвение не сослужит большую службу императору. Уверяю тебя, сейчас драгоценна каждая минута. Я знаю, что твоя жена собирается покинуть Милан. Сообщи, могу ли я быть ей полезна. Прощай, милый Евгений, у меня ровно столько времени, чтобы обнять тебя и повторить: поторопись».
175
Бельгард, Генрих, граф фон (1756–1845) — австрийский фельдмаршал, в 1813–1814 командующий австрийскими войсками в Италии.