Жребий Кузьмы Минина
Шрифт:
Когда Головин, показавший, что не зря был в советниках у Скопина-Шуйского, замолчал, Морозов обратился к Пожарскому:
— Не откроешь ли, князь, умышленья свои?
Пожарский не стал растекаться мыслию, сказал вкратце:
— Сами, господа, ведаете: не можем мы спешить. Окрест — всё не наше. Нам заставы надобны в Твери и Бежецке, в Антоновом монастыре, да в Угличе, да в Переславле. Там допрежь укрепимся и своих воевод посадим. Идти же к Престольной наскоро — без проку. Может, и повезёт: возьмём Москву с маху. Да не угодить бы самим
— Какой же срок в Ярославле стоять надумали? — с места выкрикнул земский староста Микитников.
— Месяц, а то и боле.
Нестройным разноголосым гулом наполнилась изба. Полёта человек, собравшихся в ней, приняли последние слова Пожарского с недоумением. Некоторые даже привстали с лавок: не ослышались ли? Выбранные в совет посадские, — а были тут только ярославцы, большей частью люди торговые, — взволновались не на шутку: ишь, что на уме у Пожарского — держать ополчение в городе, зело накладно выйдет, не по расчётам.
— Небось, княже, сызнова от ратованья уклоняешься, — подкольнул Дмитрия Михайловича сидевший рядом Бутурлин, намекая на исход всех перетолков и опасений, что были в Нижнем.
Лицо у Пожарского дёрнулось, но голос остался ровным:
— А скажи-ка, Василий Иванович, кто из вас, ратных начальников, сызначала вызвался пойти со мною на Москву воеводами в полки? Нету таковых. И ты не вызвался. С кем же в сечу пускаться?
Бутурлин не нашёлся, что ответить, и отвернулся. Чтобы прекратить разноголосицу, боярин Морозов стукнул посохом об пол.
— Полно, полно шум подымать! Оставьте!.. — Нахмурил, свёл брови и терпеливо ждал, пока не наступит тишина. Потом степенно встал. — Не у ляхов на сейме, чай, — с полуулыбкой, но не теряя строгости, молвил он. — Там, вестимо, и рукава засучивают. А у нас заведено по-доброму да урядливо дела вести. Правду молвил князь Пожарский. Куда нам спешить? Уже некуда. Остатнее потерять можем. И кровь проливать зазря — дурь великая, без того по колена в ей ходим. Иные вон о лаптях да рогожных кольчугах с пустым брюхом на супротивника хаживали. И что? Опричь сраму — ничего... А о чём наперво тревожиться надлежит? А о том, как бы нам в нынешнее конечное разорение быть не безгосударными. Всей Руси совет потребен, чтоб выбрать государя, кого нам милосердый Бог даст. И такой совет мы, собрав изо всяких чинов людей по всем городам, можем учинить в Ярославле. Не в Москве, а тут. Честь-то кака может выпасть нам!
И Морозов торжествующим взглядом оглядел всех. Только ни у кого его речь не вызвала восторга: что царя выбирать, коли царство порушено? Один Долгорукий благосклонно кивнул Морозову.
Перед тем как разойтись, подписывали прошение о денежной помощи в Соль Вычегодскую Строгановым. Оттеснённый знатью Дмитрий Михайлович взял в руку перо только десятым.
Подписавшись, отошёл от стола, но тут же воротился. Вид у него был мрачный.
— Чем недоволен, князь? — не без удивления спросил его следивший за черёдностью ярославский дьяк Болотников.
— За
— Невелик грех. Без Минина сойдёт, — небрежительно бросил дьяк, держа песочницу над бумагой.
— Нет уж, не сойдёт! — с неожиданной жёсткостью промолвил Пожарский, отстранив дьяка, и, хотя в достакане на столе гусиных перьев было на выбор, чуть ли не вырвал захватанное стебло у склонившегося над грамотой Ивана Морозова, сына городского воеводы...
3
— Наших побивают!.. Вали на заступку, братия!.. — увлекаемые смятенными возгласами, бежали ратники к монастырю.
Нижегородцы, мешаясь с прочими, грудились у Святых ворот с ладной четырёхугольной башенкой-часозвоней наверху. Проход через отводную стрельню сразу выводил на площадь перед монастырским собором. Столкнувшись под аркой со смоленским пищальником Гришкой Шалдой и метнув рассеянный взгляд на своды, разрисованные для устрашения смертных апокалипсическими чудищами, Потеха Павлов спросил знакомца:
— Пошто сполох?
— Биркин из Казани с ратью пожаловал.
— Эка невидаль!
— Возмутилися, вишь, казанцы.
— С чего?
— А сильные люди в земском совете, бояре да воеводы, Биркина за начальника не признали.
— Охота за-ради стряпчего кутерьму подымать!.. Да и кто сильным перечит? Зряшно пыхтенье. Сомнут!
Шалда на бегу, словно упырь, ухватил за бок Потеху, с силой притянул к себе, сверкнул выкаченными белками:
— А мы им ратованье учиним! Абы впрямь повадно не было!
— Что повадно? — изумился Павлов.
Но вместо ответа Шалда почему-то сорвал с него шапку и сунул ему в руки свою.
Ратников вынесло на площадь. Она густо полнилась народом, что сбивался в круг.
В середине площади крутились на бахматах Иван Биркин и полдюжины начальных людей казанского пополнения, среди которых были стрелецкие сотники, мурзы, татарский голова Лукьян Мясной, а также ездивший с Биркиным из Нижнего в Казань смоленский дворянин Иван Доводчиков. То разъезжались, то плотно съезжались они, ругаясь меж собой и не находя согласия. Но всё же большая часть во главе с Биркиным явно теснила меньшую — с Мясным.
Напротив них, на втором ярусе белокаменной галереи собора грудились в широких арочных проёмах земские чины.
Они пришли сюда из монастырской трапезной, где привечали покинувшего подмосковные таборы высокородного князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского.
Биркин, прибыв с войском, поспешил в трапезную, но оказался не в чести. Мало того, никто не помыслил признать его вторым, после Пожарского, ратным воеводой в ополчении — многим глаза слепил Черкасский. Не по нижегородским меркам уже дело ставилось — всё нанове творилось, мог и Пожарский остаться с носом. Про то сразу смекнул стряпчий.