Жребий Кузьмы Минина
Шрифт:
Уклоняясь от ожидаемого прямого удара, казачьи сотни подались назад и рассыпались за посадом в поле. Словно не поняв их уловки, зарайский воевода повёл своих конников вдоль вала, намереваясь, видно, обогнуть посад и ринуться на черкасское войско сбоку. Это была безумная дерзость.
Сунбулов скривился в язвительной усмешке. Он видел с седла, какие ничтожные силы выводил Пожарский, и даже рассудил пока не трогать его: успеется. Разлетевшиеся казачьи сотни вновь смыкались на окрайке посада и уже въезжали в тесные улочки, где густо скучивались бунчуки и копья. Усмешливый взгляд
Какой-то неловкий простоволосый детина вертелся там на коне и, взмахивая кулачищами, то ли пытался вернуть всадников, то ли попрекал их за нерасторопность. Хвост колонны оторвался от туловища: передние ратники вместе с воеводой отъехали уже далеко.
Разбойный свист пронёсся над казаками. Одна за другой сломя голову сотни припустили к воротам. В божий свет пальнула пушчонка со стены. Зарайцы всполошенно засуетились, затолкались и, вместо того чтобы податься назад и захлопнуть за собой ворота, прянули в сторону.
Никакие препоны не мешали удалым черкасам. С разгону влетели первые из них в крепость, ликующий крик их потряс могучие стены.
Серым плотным облаком заколыхались бараньи шапки перед воротами. Нетерпеливо напирая друг на друга, сотни проталкивались внутрь, заполняя всю крепость. И когда у ворот уже не осталось никого, в спины ворвавшимся казакам внезапно ударили затинные пищали. Дымом и пламенем жутко опахнуло тесные ряды.
И всё враз очумевшее воинство метнулось вперёд, прямо на Никольскую башню.
Но и там его уже поджидали. В упор грянули пушки. Десятками валились наземь казаки. В невиданной свалке бешено вздымались кони, ломались копья и сабли, дико вопили раненые. И куда бы ни кидались черкасы, повсюду их встречал смертоносный огонь. Они попали в хитрую ловушку. Снег посреди крепости алел от крови убитых и раненых.
Ворота, в которые так лихо вломились казаки, были уже перекрыты зарайскими ратниками. А с обратной стороны, через проходную Никольскую башню, въезжала воеводская конница, беспрепятственно обогнувшая крепость. Смолкла пушечная пальба, но налётчики не захотели сдаваться. Бились в слепом отчаянии. Чтобы уберечь своих от напрасной резни, Пожарский повелел выпустить из крепости оставшихся казаков. Жалкой растрёпанной кучкой вымахнули они в поле, по-собачьи оглядываясь и настёгивая лошадей. Озорные, насмешливые крики летели им вдогонку.
Князь строго посмотрел на подъехавшего к нему простоволосого Фотинку:
— Сколь тебя увещевать, чтобы шлемом покрывался?
— Дак помеха он, — заулыбался детина, — теснит.
— Дурень ты, дурень и есть, — еле приметно улыбнулся и Пожарский. — Вдругорядь увижу, не быть тебе в войске, к челяди приставлю дрова сечь. А ныне в дорогу укладывайся, Москва ждёт.
Со стен и башен спускались пушкари. Снимая шапки, печально поглядывали на груды убитых, подходили к Пожарскому.
— Поугроблено-то народу, поугроблено. Чего ж ради? Распроклятое наше время!..
2
На Лобном
Ныне пусто Лобное место, нет охотников поглаголить. Позади него, обнесённого железной сквозной оградой, дивной игрушкой красуется храм Покрова — гордость и слава Руси, изумляя множеством кокошников, извитыми цветными куполами. С его мощной крытой галереи враждебно смотрят теперь мушкетные дула наёмной стражи. Конные дозоры кружат возле, стерегут подневольный покой. Обочь храма, у кремлёвских стен, есть глубокий ров, и там, за решёткой, издыхает от стужи и голода обессилевшая львица. Кто и когда её туда посадил, для потехи ли, для устрашения, москвичи уже не помнят, да и недосуг и не время любопытствовать да судить о том.
Порывистый жгучий ветер взмётывает космы снега с земли, бросает в ров. Но львица даже не шевелится. Снег скользит по её впалым буроватым бокам, нарастает рядом сугробиками.
— Неуж околела? — с жалостью спросил Фотинка Огария.
Они стояли, наклонясь надо рвом. Львица очнулась от близкого человечьего голоса, простуженно кхакнула и приподняла морду, но, обессиленная, тут же вновь уронила её на вытянутые лапы.
— Пойдём! Всё едино не выручим, а глазеть тошно, — потянул дружка за рукав Огарий и поёжился. — Экий студень! Пасха на носу, а весной и не пахнет.
Они побрели мимо Лобного места через Пожар к торговым рядам, туда, где, поджидая ездоков, толпились у своих упряжек извозчики. Вчера приятели были в Замоскворечье, разыскивали Ивана Колтовского: Пожарский хотел договориться с ним о согласном выступлении. Там и задержались. Ночь провели среди тайно сошедшихся стрельцов в тесной и дымной посадской избе, слушали буйные речи, не сомкнули глаз. Вялые и сонные возвращались домой. Перешли реку у Кремля и порешили нанять на торгу извозчика, чтобы быстрее добраться до ожидающего вестей князя.
И вот здесь, среди извозчиков, углядели конного латника. Он что-то сердито кричал и махал плетью. Извозчики же, будто не слыша, отворачивались от него к лошадям, безмолвно поправляли упряжь, рыхлили заиндевелое сено в санях. Ничего не добившись, латник развернул коня и, пришпорив его, помчал к Кремлю. Мёрзлые комья так и полетели из-под копыт в стороны. Один из них угодил в Фотинку.
— Фу ты, бес! — от неожиданности ругнулся детина и обратился к мужикам: — Пошто он?
— Пушки с Пожара к Водяным воротам свозить велит, дабы на стены тягать. Вишь, что удумали! Страшатся — сполох будет, вот и убирают пушки, — ответил за всех высокий извозчик с огненно-рыжей лопатистой бородой.