Жребий принцессы
Шрифт:
Рабам пришлось немало вытерпеть. Хирелу они прислуживали с восторгом, однако чужеземцы и большой кот потрясли и испугали их. Все начал Сареван во время купания. Он разделся, шумно плюхнулся в большой бассейн и принялся плавать из конца в конец. Хирел, которого тщательно скоблили на решетке возле бассейна, позволил себе едва заметно усмехнуться.
Сареван положил руки на бортик бассейна и замер на воде, улыбаясь в ответ, Зха'дан с неподдельным замешательством наблюдал за мытьем и выскребанием тела при помощи пемзы. Двое рабов пожирали его глазами, причем у одного из них в руке была бритва, Зха'дан спасся
— У него едва пушок пробивается, — сказал зхил'ари, имея в виду Хирела, — и смотри: они сбрили даже то, что было. Как он такое позволяет? — Таковы здешние нравы, — сказал Сареван. — Но только не для нас?
— Ну конечно, нет, — сказал Сареван, оскалив зубы на раба с бритвой. Евнух побледнел и отступил назад. — Ведь мы принцы из другой страны и придерживаемся своих обычаев. — Если так, — подхватил Зха'дан, — то я хочу килт. И краску. И украшения. Я снова хочу выглядеть как мужчина, Рабы Араноса отличались изобретательностью: они нашли и то, и другое, и третье. Сареван заплел ему косички. Подобные вещи нельзя доверять рабам. Лучше всего, если это делает любовник. Но и Солнечного принца было вполне достаточно, Зха'дан почти мурлыкал, придя в согласие с самим собой первый раз после своего появления в Эндросе Аварьяне.
Он выглядел таким довольным, что это вызвало у Хирела улыбку, которая, впрочем, сразу исчезла. Юноша ничего не ел, хотя от вина и не отказался; Сареван подумал даже, что он выпил слишком много. Но Хирел и слышать не хотел о том, чтобы остановиться. Когда Сареван стал настаивать, Хирел с тихой злостью выругался и выставил всех из комнаты.
Сареван не стал сопротивляться. Хирел находился в таком настроении, что его трудно было чем-то утешить. Возможно, вино и одиночество помогут ему успокоиться и подготовиться к тому, с чем ему придется столкнуться завтра утром.
Кровать, на которой расположился Сареван, оказалась очень удобной — настоящая восточная кровать в раме из сладко пахнущего дерева, застланная алым шелком. Сареван с удовольствием погрузился в мягкую постель. Юлан растянулся у него в ногах, Зха'дан захотел устроиться возле двери.
Сареван зарылся пальцами ног в пушистый бок Юлана и вздохнул. Он подумал, что сегодня ему удастся заснуть. Эта мысль вызвала у него улыбку, хотя в ней и крылась доля горечи. О его отце ходит молва, что он всегда прекрасно спит перед битвой.
Он не желал думать о своем отце, которого завтра ему предстояло предать перед Высоким двором Асаниана.
Сареван лениво потер заживающую кожу под бородой и зевнул. Его отяжелевшие веки сомкнулись.
Чье-то гибкое тело скользнуло в постель и вытянулось рядом с ним. Искусные пальцы нашли узлы напрягшихся мышц на его спине. Последовало прикосновение теплых губ и легкое покусывание.
Сареван уперся на руки и привстал. — Черт возьми, кто им сказал, что я хочу… Рядом с ним лежал Хирел, весь золотой в мерцании ночной лампы. Сареван сдержанно, но довольно резко оттолкнул его.
— Что ты здесь делаешь? Зха'дана здесь нет, он вон в том углу. Убирайся из моей кровати!
— Принц, — сказал Хирел, и теперь он вовсе не был похож на того юношу, которого знал Сареван. Перед ним был мужчина, утомленный до изнеможения, неспособный более сдерживать
Слезы уже наполняли его глаза. Саревану хотелось громко застонать, отбросить от себя юного демона, позвать Зха'дана, который дал бы Хирелу то, чего он хотел и в чем нуждался в эту ночь ночей. Который слушал бы эти проклятые слезы.
Хирел уткнулся лбом в плечо Саревана и прижался к нему. Руки Саревана обняли его. Мальчик был горячий; его кожа казалась шелковой; от него исходил аромат вина, мускуса и чистого юного тела. Он был сильный и гибкий, словно женщина-воин. Но он вовсе не был женщиной. Он был асанианским придворным и точно знал, что делает. Сареван взял его на руки, отнес к двери и осторожно опустился на колени рядом со Зха'даном. Зхил'ари лежал без движения, широко раскрыв глаза. Сареван отцепил руки Хирела от своей шеи и отвел их от себя, встретив обжигающий золотой взгляд.
— Ты же знаешь, я не могу, — сказал он. Хирел вырвал правую руку и, размахнувшись, ударил его. Сареван покачнулся.
— Ты не мужчина! — выкрикнул Хирел. — Девственник! Слабак! Евнух!
— Когда вино выветрится из твоей головы, маленький брат, ты пожалеешь о том, что оно руководило тобой.
Сареван отпустил левую руку юноши. Удара не последовало, и он смахнул слезу, которая ползла по щеке Хирела. Хирел вздрогнул.
— Будь ты проклят, — сказал он, — будь проклят. Сареван поднялся на ноги. — Зха'дан, люби его вместо меня.
Он отвернулся. Сделать это было невероятно тяжело. Обруч, золотой и стальной одновременно, душил его. Он опустился на постель и проклял все на свете.
Саревану доводилось видеть роскошь. Он посещал празднества, которые Солнцерожденный устраивал в честь своих армий. Он видел лордов Керувариона, совершавших триумфальное шествие на Праздник Мира, которым оканчивались все великие войны империи. Он видел освящение Эндроса Аварьяна и ежегодные игры Вершины лета, он помнил день, когда его провозгласили Высоким Солнечным принцем.
Он видел роскошь. То, что предстало перед ним здесь, не ослепило его, но заставило чуть пошире открыть глаза. Начало осени праздновалось в Асаниане с такой же торжественностью, как в Керуварионе отмечалось начало лета. Празднество сопровождалось ритуалами, посвященными всем богам. Юноши становились мужчинами, девушки — женщинами; заключались браки, детям давали имена и несли в храмы, объявлялись наследники, раздавались титулы, князья получали свои владения. Император собирал весь двор в самом большом зале своего дворца — Зале Тысячи лет с его тысячей, резных высоких столбов, поддерживающих золотую крышу. Этот огромный зал мог вместить целую армию; и действительно, чтобы доставить императорам удовольствие, в дни празднеств здесь собирались армии, и даже конные воины носились по песку, рассыпанному поверх инкрустированных плит пола. В дальнем конце зала пол приподнимался, ограничивая ров, наполненный сверкающим песком — золотой пылью и драгоценностями, разбросанными и раздавленными тяжелыми сапогами ста рыцарей. Это была Золотая стража Золотого трона, князья князей олениай, живая стена, сомкнувшаяся вокруг императора.