Жребий викинга
Шрифт:
— Вот как? При норвежском дворе? И в качестве кого же вы желаете видеть меня там? — кокетливо поинтересовалась Мария, переходя от спартанца к уменьшенной копии Лаокоона.
Гаральд замялся, понимая, что умудрился загнать себя в какую-то словесно-смысловую западню.
— Ну, мы решим… — пробормотал он.
— Не бойтесь, принц, клятвенных обещаний я от вас не требую. Пока… не требую. Но коль уж зашла об этом речь, хотелось бы знать, в качестве кого вы хотели бы видеть меня при дворе. Судя по тому, что к моменту вашего воцарения в Норвегии пройдет немало лет, для фрейлины я уже буду
— Это понятно, — пробормотал Гаральд, вызвав этим у Марии добродушный, задорный смешок.
— Быть придворной дамой племяннице императора Византии тоже не пристало.
— Не пристало, — охотно признал окончательно смущенный норманн.
— И что же нам остается делать? Эй, принц, осторожней, не то вам придется объявить о намерении видеть меня императрицей Норвегии.
– Королевой, — мягко уточнил Гаральд.
– Никакой королевы, — вызывающе заартачилась Мария, — только императрицей! Если понадобится, чтобы папа римский провозгласил вас императором, мы этого добьемся, провозгласит.
— Для начала нужно добиться хотя бы того, чтобы датчане убрались из Норвегии и моя страна вновь стала независимым королевством. А достичь этого будет непросто.
— Ладно, не стану вас терзать, требуя норвежской короны, — снисходительно молвила Мария, — которой пока что и сами не обладаете. Увы, все еще не обладаете. Поэтому единственное, к чему намерена обязать вас, что мы еще вернемся к этому разговору… о короне и моей роли при норвежском дворе. Знаю, решающую битву против датского короля ваш брат, король Олаф, не только проиграл, но и сам в ней погиб. Однако уверена, что вы себе этот трон вернете. И построите столицу.
— Краше Рима. Это будет второй Рим.
— Ну, краше Рима у вас, принц, вряд ли получится, но не в этом дело. Главное, что вы стремитесь создать некий «второй Рим». У каждого правителя свой «второй Рим» и свой путь к нему. Может, со временем я и в самом деле окажусь при дворе этого вашего северного Рима. Только вот что я вам скажу, наш Гаральд Суровый: наверное, всякий монарший двор — это исчадие лицемерия и разврата, потому что именно таким он и задуман был Всевышним. Но римский… римский, очевидно, превосходит все прочие. Впрочем, кое-чему я там все же научилась, — скабрезно улыбнулась Мария. — Во всяком случае, тому, за что на Востоке ценят любую женщину. Даже императрицу, которая внешне обязана выглядеть неприступной и целомудренной, как Ева до первородного греха. Ну что, после всего только что услышанного я нравлюсь вам еще больше?
— Вы — прекрасная женщина.
— Вы забыли начать со слова «Наверное». Тогда было бы сказано: «Наверное, вы прекрасная женщина» — ибо пока что это всего лишь ваше предположение.
— Нет, вы и в самом деле…
— Ничего, — прервала его племянница василевса, — вскоре вы действительно в этом убедитесь. Правда, сразу же признаюсь, что опыта соблазнения мужчин в бассейне термы у меня пока что нет, — Мария округлила свои коричневатые, цвета спелой сливы, глазки и вопросительно посмотрела на норманна, как бы спрашивая: «Догадываетесь, принц, о ком идет речь?» Но, говорят, в этом есть нечто такое… — одновременно пощелкала она и пальцами, и кончиком языка. — Сразу признаюсь, что в термы свои
Гаральд мысленно представил себе сцену утопления и рассмеялся.
— Впрочем, она способна проделать это и собственноручно, — вполне серьезно, хотя и не без лукавинки в глазах, предупредила его Мария. И теперь они уже оба рассмеялись.
Как свободно чувствовал себя Гаральд с этой женщиной! Какой открытой и доступной она казалась ему в эти минуты! И какой непохожей, в сравнении со всеми остальными женщинами, которых он до сих пор знал, представала!
— Но ведь вряд ли мы смогли бы встретиться сегодня с вами, «венценосная» Мария, если бы повелительница этого не захотела.
— Не называйте меня «венценосной».
— Мне-то казалось, что вы сами настаиваете на этом титуле. Во всяком случае, я слышал его от повелительницы.
Девушка подошла к самому большому фонтану, несколько раз зачерпнула ладошкой теплую, слегка отдающую серным духом воду…
— Разве вам неизвестно, что многие произносят это слово — «венценосная» — с явной издевкой, намекая на мою близость с императором? — в голосе ее Гаральд не уловил ни обиды, ни грусти. Создавалось впечатление, что весь окружающий мир она воспринимает с той долей иронического лукавства, которая при любых обстоятельствах позволяет возвышаться над ним.
— Вы хотели сказать: «На близость к… императору»? Или, может, я неверно понимаю ваш эллинский язык?
— Вот именно: «с императором». Многие считают нас любовниками. Ничего удивительного, при многих монархических дворах это обычное явление.
— Но вы действительно являетесь любовниками?
— Всего лишь чувственная игра, — томно улыбнулась Мария. — Считайте это платой за титул «венценосная». Правда, иногда…
Со ступеней донеслись шаги повелительницы, и оба умолкли. Зоя застала их стоящими по обе стороны фонтана, причем каждый из них смотрел в свою сторону, любуясь радужными водопадами.
— Что, вы так и не успели по-настоящему познакомиться? — спросила повелительница, как только оказалась в «Храме родников».
— Уже познакомились, — заверила ее Мария, — очень даже близко.
— А, по-моему, я зря столько времени провела, развлекая императора. Не вижу азарта в глазах, не ощущаю любовного сговора.
Появившаяся вслед за императрицей служанка подошла к Марии и молча указала рукой на выход. «Венценосная» и сама поняла, что теперь настала ее очередь удалиться, поэтому поспешно направилась к лестнице, даже не одарив Гаральда мимолетным взглядом.
— Но ты, конунг, понимаешь, что я специально уговорила императора допустить «венценосную» Марию до этой встречи? — спросила повелительница, когда шаги девушки затихли где-то за лестничной площадкой. Зоя тоже подошла к самому выходу, так что если бы Мария, служанка или кто бы то ни было оказались на нижнем пролете лестницы, она бы тут же изобличила их любопытство.
— Догадаться было не так уж и трудно.
— Но устроила я вам эту встречу в «Храме родников» не для того, чтобы отныне ты страдал по ней. Нет, страдать ты по-прежнему должен по мне.