Жребий викинга
Шрифт:
Ни культ воспетой в романсах «дамы сердца», ни культ рыцарских страданий под балконами и столь же романтических поединков из-за дамы — до холодной Норвегии, слава богам, пока еще не дошел. «Во имя женщины» норманны могли подраться, определяясь с очередностью доступа к телу молодой вдовы или пленницы. Хотя даже в этой ситуации хвататься за меч или кинжал из-за женщины считалось недостойным викинга и воспринималось как осквернение оружия. Вполне достаточно было кулаков.
Понимала ли это в своем возрасте императрица? Конечно же, понимала. Зоя никогда не скрывала от Гаральда, что до него через «имперскую опочивальню» прошел не один крепкий рослый норманн, от которого требовалась
Постепенно эта замужняя императрица увлеклась Гаральдом настолько, что все настойчивее намекала на брак с дальнейшим провозглашением его императором Византии. Правда, для этого еще понадобилось бы сотворить заговор, убрать императора и многих его сторонников…
Но в том-то и дело, что Имперскую Матрону, как называла Зою ее племянница, принцесса Мария, эти подробности бытия не останавливали. Она уже решила, что карту своей судьбы вытянула, а потому, закусив удила, все неслась и неслась… к пропасти. Причем галопировала с такой вызывающей откровенностью, буквально под носом у супруга-императора и его соглядатаев, что у конунга порой закрадывалось сомнение: действительно ли эта роковая женщина желает вознести его, а не погубить? Пусть даже так вот изысканно, да к тому же — вместе с собой.
— Успокойтесь, конунг, — сжалился над ним Маниак, — на сей раз это не Имперская Матрона. Вас будет ждать принцесса Мария, племянница императора, которую, по аналогии с прозвищем императрицы, называют теперь Имперской Девой.
— Неожиданный поворот событий, — иронично заметил викинг. — Имперской Девой, говорите? Не слышал.
— Она должна прибыть туда на судне своего двоюродного брата Орадиса, наместника императора на Лемносе.
Гаральд рассмеялся, но это был смех человека, которому предлагали спастись от огня, бросившись в полымя. Предаваясь интимной зависимости от Зои, он мог рассчитывать на ее влиятельное заступничество. Даже от гнева императора. А на чье заступничество он мог рассчитывать в этом змеином гнезде, пренебрегая любовью и доверием властной императрицы?
— Почему вдруг она так доверилась вам? — настороженно поинтересовался норманн. — Именно вам? Насколько я знаю, принцесса очень осторожна в своих похождениях, как, впрочем, и в каких-либо контактах с мужчинами из императорского круга.
— Она доверилась не мне, а принцессе Феодоре, сестре императрицы, которая, по просьбе императора, выступает в роли наставницы Марии.
— …И которая тут же поторопилась сообщить вам об этом вояже Имперской Девы?
— А каким еще образом она могла помочь Марии встретиться с вами вне стен Константинополя?
— Как же это она решилась выступить доверенной особой племянницы, да к тому же любовницы императора — в столь деликатной авантюре?
— Как видите, решилась.
— Невзирая на то, что в данном случае Мария выступает как бы соперницей ее сестры, Имперской Матроны?
— Именно поэтому и решилась; с сестрой у нее свои счеты.
— А не ловушка ли это?
— Ну, еще и потому решилась, что, прикрываясь прихотью императорской пассии, она получает возможность встретиться со мной на Лемносе.
— Вот теперь многое прояснилось! Я так и понял, что свой рассказ вы начали не с того, с чего следовало бы начинать.
И мужчины понимающе ухмыльнулись: теперь их связывала общая интрига, а значит, они могли больше доверять друг другу. Во всяком
22
Лемнос встречал их неподвижной синевой морских заводей, изумрудными коврами склонов и разноцветьем рыбачьих парусов.
Едва судно, на котором шли стратег и командир варяжской гвардии, бросило якорь у причала, как к нему тут же приблизились две крытые повозки, на одну из которых возницы пригласили Гаральда, а на другую — Маниака.
Мария встретила своего норманна во внутреннем дворике загородной виллы, в наряде танцовщицы. Оставив на вилле только двух служанок, которые представления не имели, кто она такая и называли ее Александрой, эта дева сама преподносила мужчине кубки с вином, сама приближала к нему миски со всевозможной едой и, пока он насыщался, ублажала его, напевая мелодии, восточными танцами. Затем сама же омывала его утомленное походами и битвами тело в огромном банном чане…
В постели Мария была нежна и настолько неутомима, что Гаральд с ужасом подумал: «Не приведи Господь оказаться супругом этой любовной садистки! Вряд ли моих сил хватило бы хотя бы на месяц!» Несколько раз он деликатно пытался прекратить любовные «стенания» Марии, но всякий раз она впивалась в него своими ноготками, заявляя: «Нет, это еще не все! Не зря же я столько дней копила в себе силы и любовное влечение!»
— Ты доволен моим обхождением и моими ласками? — невинно поинтересовалась Мария, когда эта пытка любовью завершилась.
— Посмел бы я только сказать, что недоволен!.. — саркастически парировал.
— И телом моим тоже доволен?
— Прежде всего — телом, — самодовольно признал норманн, победно растянувшись на жестком, словно бы специально для любовных утех созданном ложе, под красным балдахином. — Оно крепкое, упругое и благоухающее…
Гаральд произносил это, блаженно прищурив глаза и мечтательно вспоминая о тех первых мгновениях, которые провел в объятиях «венценосной» девы: они были колдовскими. Вот только долго предаваться этим грезам ему не пришлось. То, что произошло в следующую минуту, поначалу показалось ему невинной шуткой, если только было что-либо шуточное в том, что в горло ему, прямо в пульсирующую артерию, уперся клинок миниатюрного, невесть откуда появившегося в руке девы кинжала.
— Так вот, сладострастный норманн, поднимешься ты с этого ложа только после того, как поклянешься, что, вернувшись из сицилийского похода, тотчас же попросишь императора, чтобы позволил жениться на мне. Но сначала ты попросишь руки у меня самой.
— А если откажусь, то?.. — с трудом проговорил он, стараясь лишний раз не шевелиться.
— …Это любовное ложе тут же превратится для тебя в смертное.
— Ты уверена, что император согласится? — улучив момент, когда Мария слегка ослабила нажим, викинг перехватил ее руку и отвел, но каким-то едва уловимым движением девушка перебросила кинжал в левую руку и вновь вонзилась им в шею, только уже чуть в сторонке от вены.
— Не двигайся, а то заколю, — со всей возможной решительностью в голосе предупредила она. — И отпусти мою руку.
Гаральд покорно освободил ее запястье. Он вновь мог бы увернуться от кинжала, но не хотел осложнять отношения.
— Я спросил, согласится ли император?
— Этот, возможно, и не согласится, хотя я попытаюсь уговорить его этим же кинжалом.
— А что, есть еще какой-то император? — двигаться по-прежнему было опасно, зато говорить можно было свободнее.
— К тому времени, когда ты вернешься из похода, этот император окончательно разочарует всех точно так же, как разочаровал меня.