Жрецы
Шрифт:
Неужели все?
Неужели конец двенадцати годам кровавой пахоты, неужели тупые мозги ахейцев проросли мыслью: "Нельзя убивать друг друга на алтарях, ибо как тогда отличить жертвенник бога от логова зверя?"; неужели Геракл завершил - нет, не завершил, но хотя бы заложил основание тому, что никогда и никто не назовет подвигом; неужели можно ездить свататься, можно жить без Дромосов и Одержимых, ходить где вздумается, дышать без хрипа, слушать без опаски, никуда не спешить, не подозревать всех и вся... махнуть рукой на микенский трон (впрочем, я давно уже
Наверное, нельзя, ответил он сам себе. Нельзя, и не надо проживать две жизни, чтобы понять это, но... очень уж хочется.
Очень хочется жить именно так.
– Радуйся! Ты, случаем, не Иолай, возничий и родич Геракла?
Потирая ушибленную орехом макушку, Иолай обернулся и увидел спрашивающего.
Этот человек не должен был стоять сейчас в лесу.
Он должен был принимать гостей во внешнем дворе Эвритова дворца.
– Ну же, юноша? Ведь это так просто: ответить "да" или "нет"!
– Это просто, - пробормотал Иолай.
– Да или нет - это просто... Радуйся и ты, Ифит-лучник, сын и наследник басилея Ойхаллии! О Мойры, как же ты постарел... и как ты похож сейчас на своего отца!
Ифит-лучник с некоторым удивлением посмотрел на странного молодого человека. Потом одернул узкую безрукавку - в связи с торжеством ему пришлось вырядиться по микенской моде, нацепив дурацкую юбку, стоявшую столбом, и эту проклятую безрукавку с вышивкой - и поощрительно потрепал Иолая по плечу.
– Почему сейчас, юноша? Я и раньше был на него похож... впрочем, ты-то об этом знать не можешь. Мы ведь с тобой не встречались, правда?
Солнце плеснуло пригоршню светящейся пыли в просвет между ветвями, на миг выбелив курчавую бороду Иолая призрачной сединой - и Ифит-лучник задохнулся, даже не сообразив убрать ладонь с плеча стоявшего перед ним человека.
– Ты - Иолай?
– севшим голосом еще раз спросил ойхаллиец... и осекся.
– Внук Амфитриона-лавагета?
– Я Иолай. Внук.
"Странно говорит, - мелькнуло в сознании Ифита.
– Словно не мне, а самому себе."
– Я спрашивал о тебе у Алки... у Геракла, но он не заметил, куда ты скрылся. Зато какой-то мальчишка, вертевшийся рядом, сказал, что ты свернул с полдороги в лес.
– И ты пошел искать меня?
Зверек странной, ничем не обоснованной подозрительности шевельнулся в Иолае, и коготки его были острее беличьих.
"Вернусь - надеру уши", - мысленно пообещал Иолай Лихасу.
– Нет, - усмехнулся Ифит-лучник, глядя на Иолая с высоты своего колоссального роста. Колючий и недоверчивый гость нравился ойхаллийцу все больше и больше - в отличие от суетливо-праздной толпы женихов, где все были на одно лицо.
Кроме того, молодой человек у ствола пинии напомнил Ифиту о Фивах, Кифероне, о двух неугомонных мальчишках-близнецах, об их суровом отце, поверх головы которого Ифит однажды стрелял, зная путь стрелы заранее, потому что иначе и быть не могло...
Память эта сегодня уже один раз отозвалась в ойхаллийце - когда Ифит поравнялся с двумя отставшими женихами (он тогда думал, что - женихами) и уже хотел пройти мимо, но в спину молотом ударил тихий двойной вопрос: "Учитель?.."
– Нет, - повторил Ифит, стряхивая оцепенение, - я не пошел искать тебя. Хотя мне, Ифиту Ойхаллийскому, незаметно прожившему на этой земле почти полвека, очень хотелось взглянуть на возницу Геракла, с детства сопровождавшего великого героя. Просто я успел спуститься в гавань, переговорить с отцовскими даматами и пойти обратно короткой дорогой. Хочешь - пойдем вместе?
Лес шевельнулся вокруг них, лениво выгибая спину, и белка проводила взглядом удаляющихся людей, после чего молнией слетела вниз - не пропадать же ореху? А люди шли себе и шли, говоря сперва ни о чем, потом - обо всем сразу, потом говорил один Иолай, а Ифит-лучник только головой крутил да зажигал в глазах потаенные искорки; известковые горные массивы Эвбеи, густо поросшие лесом, словно грудь и плечи сидящего гиганта, круто обрывались к морю - вон уже на скале хорошо видна обнесенная балюстрадой терраса Эвритова дворца, совсем рядом, рукой подать, если иметь крылья, а так придется в обход по тропочке...
– Вон отец стоит, - махнул рукой Ифит в сторону террасы.
Иолай прищурился и не сразу разглядел людей, стоявших у перил балюстрады. Один из них, самый высокий, с белоснежной копной сверкавших на солнце волос, мог быть только Эвритом, басилеем Ойхаллии; узнать остальных - если, конечно, они были знакомыми - не представлялось возможным.
Для Иолая; но не для ойхаллийца.
– Слева от отца - Гиппокоонт, спартанец, - начал перечислять Ифит, с ним не то девять, не то десять сыновей приехало...
– Слышал, но не видел, - кивнул Иолай, имея в виду то ли: "Слышал о Гиппокоонте, но лично не встречался", то ли "Слышал Ифитовы слова, но отсюда все равно ничего не видно".
– Еще левее - Нелей, ванакт Пилосский, приведший дюжину сыновей...
– Лиса, - коротко бросил Иолай; подумал и добавил: - Старая лиса.
– Справа - элидский басилей Авгий...
Лицо Иолая отвердело, стало гораздо старше, жестче - и Ифит поспешно добавил:
– Отец состязания за руку Иолы посвятил Аполлону... так что все старые счеты - не здесь.
Иолай не ответил.
– Люди говорят, - осторожно сказал Ифит-лучник, - что когда Геракл Авгию конюшни чистил... ну, не сказал, что послан Эврисфеем - и потребовал платы. Это правда?
– Правда, - отрезал Иолай, катая желваки на скулах.
– А когда обман всплыл - Авгий Геракла выгнал, а Эврисфей деяние не засчитал.
– И это - правда.
– Так за что ж обижаться? Было ведь сказано - подвиги без помощи богов и без платы людей...
– И впрямь, - буркнул Иолай, успокаиваясь.
– Отхожие места Эллады руками выгребать - без помощи богов и без платы людей... точно, что подвиги. Ладно, забыли. Счеты - потом. И не здесь. Ну, Ифит, давай дальше - кто там рядом с честным Авгием-элидянином?