Жуков. Маршал на белом коне
Шрифт:
В конце ноября Сталин вновь вызвал к себе Жукова и Василевского.
Василевский только что вернулся из-под Сталинграда — изучал условия для контрнаступления армий левого крыла Юго-Восточного фронта.
Прежде чем идти к Верховному, они несколько часов совещались в Генштабе. Обменивались впечатлениями. Вносили поправки в первоначальный план.
Во время встречи в Кремле Сталин неожиданно предложил произвести реорганизацию фронтов и в связи с предстоящими планами масштабного наступления командующим войсками вновь образованного Донского фронта (бывшего Сталинградского) назначить Рокоссовского. А командующим создаваемым вновь Юго-Западным фронтом — Ватутина. Такие назначения всех вполне устраивали.
В конце совещания Сталин сказал:
— Вылетайте обратно на фронт. Принимайте все меры, чтобы ещё больше измотать и обессилить противника. Посмотрите ещё раз намеченные планом районы сосредоточения резервов и исходные районы для Юго-Западного фронта и правого крыла Сталинградского фронта, особенно в районе Серафимовича и Клетской. Товарищу Василевскому с этой же целью следует выехать ещё раз на левое крыло Юго-Восточного фронта и там изучить все вопросы, намеченные планом.
«После тщательного изучения на месте всех условий для подготовки контрнаступления, — пишет Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях», — мы с А. М. Василевским вернулись в Ставку, где ещё раз был обсуждён план контрнаступления и после этого утверждён». И далее: «Мне было приказано лично проинструктировать Военный совет Донского фронта о характере действий войск с целью всемерной помощи Сталинграду. Хорошо помню разговор 29 сентября в землянке, в балке севернее Сталинграда, где размещался командный пункт командарма К. С. Москаленко.
На мои указания активных действий не прекращать, чтобы противник не перебрасывал с участка Донского фронта силы и средства для штурма Сталинграда, К. К. Рокоссовский сказал, что сил и средств у фронта очень мало и что ничего серьёзного мы здесь не добьёмся. Конечно, он был прав. Я тоже был такого мнения, но без активной помощи Юго-Восточному фронту (теперь Сталинградскому) удержать город было невозможно.
Первого октября я вернулся в Москву для дальнейшей работы над планом контрнаступления. От Сталинграда до Москвы летел в самолёте генерал-лейтенанта А. Е. Голованова [152] , которым он управлял лично. Я с удовольствием сел в кабину к такому опытному лётчику.
152
Александр Евгеньевич Голованов (1904–1975) — Главный маршал авиации (1944). Внук народовольца Н. Кибальчича. Окончил Александровский кадетский корпус. В 1917 году вступил в Красную гвардию. В РККА с 1919 года. Участник Гражданской войны. Служил в частях особого назначения (ЧОН), затем в ОПТУ. В 1932 году окончил лётную школу Осоавиахима. С 1933 по 1941 год работал в Аэрофлоте — пилот, командир авиаотряда. С 1941 года после личного знакомства со Сталиным — комполка, командир авиадивизии дальней бомбардировочной авиации. С 1942 года — командующий авиацией дальнего действия. В 1943 году — генерал-полковник. После войны — командующий дальней авиацией СССР. В 1948 году был снят со своего поста. В 1950-м окончил Академию Генштаба. В 1952-м командовал воздушно-десантным корпусом. В 1953 году после смерти Сталина был отправлен в запас. Работал начальником училища гражданской авиации. После выхода на пенсию был лишён всех льгот. Оставил воспоминания, которые при жизни не были опубликованы по причине расхождений с точкой зрения Главпура. Награды — два ордена Ленина, три ордена Красного Знамени, три ордена Суворова 1-й степени, орден Красной Звезды, медаль «За отвагу».
Не долетая до Москвы, почувствовал, что самолёт неожиданно делает разворот и снижается. Я решил, что мы, видимо, уклонились от курса. Однако спустя несколько минут А. Е. Голованов повёл машину на посадку на незнакомой мне местности. Приземлились благополучно.
— Почему посадили машину здесь? — спросил я Голованова.
— Скажите спасибо, что были рядом с аэродромом, а то могли бы свалиться.
— А в чём дело?
— Обледенение.
Во время разговора подрулил мой самолёт, который летел вслед за нами, и на нём уже я добрался до Центрального московского аэродрома. Естественно, что полёты в сложных условиях, спешка с вылетами не могли быть всегда удачными.
Хорошо помню ещё одну “самолётную” историю, едва не стоившую нам жизни. Это было также во время полёта из Сталинграда в Москву. Погода в тот день стояла нелётная, шёл дождь. Москва сообщала, что над городом туман, видимость ограниченна. А лететь надо: вызывал Верховный.
До Москвы летели неплохо, но на подходе к Москве видимость не превышала ста метров. По радио лётчику была дана команда из отдела перелётов ВВС идти на запасной аэродром. В этом случае мы наверняка опаздывали в Кремль, где нас ждал Верховный.
Приняв всю ответственность на себя, я приказал лётчику Е. Смирнову садиться на Центральный аэродром и остался в его кабине. Пролетая над Москвой, мы неожиданно увидели в 10–15 метрах от левого крыла горловину фабричной трубы. Я взглянул на Смирнова, он, что называется, не моргнув глазом, поднял самолёт чуть выше и через 2–3 минуты повёл его на посадку…»
В своей книге «Дальняя бомбардировочная» Главный маршал авиации Голованов тоже рассказал об их полёте с Жуковым. Прекрасная возможность проверить память мемуаристов: «На другой день после совещания мы собрались лететь в Москву. Погода на трассе была плохая, нелётная. Я предложил Жукову лететь со мной, чтобы наверняка попасть в Москву. На том и порешили. После взлёта к нам пристроились истребители сопровождения, но уже через десять-пятнадцать минут из-за сплошной и низкой облачности пришлось перейти на слепой полёт. Истребители же, естественно, повернули домой.
Слепой полёт продолжался довольно долго, лишь в районе Воронежа появился небольшой просвет, и мы опять перешли на полёт в облаках. Дело это привычное, настроение у всех было хорошее. Не долетев километров сто до Москвы, мы перешли на визуальный полёт под облаками на высоте триста метров. Скоро должен был появиться аэродром Раменское, где стоит приводная радиостанция, и рядом, можно сказать, Центральный аэродром. Вот мы скоро и дома! Уже вечерело. Немного времени осталось и до поднятия аэростатов заграждения.
Но, как говорят, иногда и близкое становится далёким. Самолёт начал терять высоту, добавление мощности моторам лишь на короткий срок остановило снижение. Добавил ещё мощности — повторилось то же самое: самолёт обледеневал. Включили антиобледенители — результата никакого. Пришлось опять добавить мощность двигателям.
В голове с удивительной быстротой мелькали всякие случаи, связанные с обледенением. Наконец появился подобный. В финскую кампанию, вылетев однажды из Ленинграда в сторону Ладожского озера и пройдя под облаками десять-двенадцать минут, я заметил, что самолёт стал терять высоту. Добавление мощности двигателям и включение антиобледенителей положения не изменили. На форсаже развернулся обратно и на бреющем еле дотянул до аэродрома. На самолёте оказалось бугристое обледенение, которое нарушало его обтекаемость или, как принято говорить, аэродинамику. Естественно, нормально лететь самолёт не мог, а попытка продолжать полёт привела бы к печальному исходу.
Вот и сейчас надо было думать не о Центральном аэродроме, а о том, как бы дотянуть до Раменского. И этот очень короткий участок пути, да ещё с таким “пассажиром”, уже не доставлял нам, то есть экипажу, мягко говоря, никакого удовольствия. Наконец показался аэродром, и мы на полном газу приземлились.
У каждого лётчика, достаточно полетавшего, не однажды в его лётной жизни бывали случаи, которые ставили его, если так можно выразиться, на грань бытия. Но несмотря на это он всё же продолжает летать, ибо лётное дело, подчеркну ещё раз, — это не ремесло, а искусство, которое является призванием и овладев которым — бросить уже невозможно.
Везёт в жизни нашему брату лётчику, как я уже говорил, не так уж редко, да к этому везению ещё добавляются иной раз и приятные неожиданности. Так получилось и на этот раз. Вызвав из штаба машину, я предоставил её в распоряжение Жукову, а сам остался на аэродроме. Машиной этой была видавшая всякие виды “эмка” Жуков дорогой поинтересовался у шофёра, на чьей машине он едет. Шофёр ответил, что на машине командующего АДД (авиация дальнего действия. — С. М.). Георгий Константинович не поверил и переспросил. Шофёр повторил — да, на машине командующего. На этом разговор закончился.