Жулик
Шрифт:
– Сколько хочешь? – спросил один.
– Сто пятьдесят.
– Покажи.
Мы отошли, а когда я достал брюки, мужик, крепко схватив мой локоть, негромко приказал:
– Стой спокойно, милиция!
Это прозвучало как выстрел. Я резко дернулся и, освободившись, наотмашь ударил ментов сумкой. Оторопев, те растерялись, и я бросился обратно в толпу. Убежать не удалось: чья-то подножка свалила меня, и мусора тут же скрутили мои руки.
– Прыткий, гад, попался, - сказал один.
– Коля, подгоняй «Жигуль», грузить будем.
Запихивая в машину,
– Посиди с ним, а я второго посмотрю, – сказал старший и сгинул в темноте. Вернулся быстро: - Нет нигде. Увидел нас. Поехали, будем этого колоть, – и он резко, без замаха, ударил меня в лицо. Из разбитого носа тут же брызнула кровь.
В отделе все повторилось: крики, угрозы, зуботычины. Ментов интересовало кто мы, откуда приехали и где живем в Краснодаре. Я тупил, что в поезде ограбили самого и, собирая на билет, продаю свое. В эту галиматью никто не верил, однако доказать обратное не могли и выгнали меня из кабинета.
– Что делать будем?
– услышал я разговор садистов. – За штаны мы ему ничего не предъявим!
– Может, в КПЗ посадим и личность установим?
– Там бичей полно. Давай джинсы заберем и пинком под зад! У тебя жопа какой размер?
Вспыхнул слабый огонек надежды, но дверь открылась и по коридору в наручниках провели Пронькина. Растерянное лицо Финика выражало страх и недоумение. Мусора втолкнули его в комнату. Потом завели меня. На столе лежали Димина сумка, пара фирменных маек, японские часы и наш ключ. Следак взял его и, не скрывая радости, прочел на брелоке:
– «Дом колхозника» На дорогу, говоришь, собирал? Теперь бесплатно поедешь!
Закрыв грязными ладонями лицо, я понял, что попал, причем конкретно. Пронькин затупил, что он не при делах и видит меня впервые. Не слушая его, менты кинули нас в бобик и повезли на изъятие.
Воронок уверенно петлял по разбитым улицам.
– Второго где взяли? – спросил опер.
– Остановили автобус в город, зашли, а там он сидит. Узнали сразу: одет не по-нашему.
Пронькин глупо заморгал глазами.
Я озверел:
– Идиот, чем думал, когда в автобус лез? – только наручники спасли морду Финика от расправы. – Мотор взять не мог? Тебе сказали: «Ключ оставь», а ты тряпки пожалел, мудак!
– Заглохли оба! – по стенке бухнули кулаком.
Приехали. Взяв в понятые «этажерку», мусора начали обыск. Все новое – с бирками и этикетками – они кидали на кровать. Гора вещей росла.
– Мальчики, что же вы не сказали? – не сдержалась дежурная. – Я бы у вас половину забрала! – А, вы куда денете? – пристала она к ментам.
– До суда будут вещдоками, - ответил один.
– Знаем ваши вещдоки, - проворчала она, - все по своим растащите!
При упоминании суда Пронькин встрепенулся и попросился в туалет. С него сняли браслеты и вывели в коридор. Неожиданно оттуда послышались звон разбитого стекла, топот и крики: «Стой! Куда?»
– Сиди, сволочь! – крикнул мент, вскочил и выбежал
Вернули хромающего Финика с опухшей губой и подбитым глазом. Оказавшись в коридоре, он выбил окно, выскочил на козырек, однако спрыгнув на землю, подвернул ногу и убежать не смог. Удовлетворение от его разбитой рожи я не скрывал.
Вместе с изъятым нас привезли обратно. Тетка угадала. Когда наши вещи свалили в дежурке, туда, побросав работу, набилось все ОВД. Бабы, порвав пакеты, мерили трикотаж, мужики, кряхтя, надевали обувь. Вещдоки на глазах превращались в конфискат!
Начались допросы. Мы врали, перекладывая вину друг на друга, однако следак, открыв УК, дал понять: с нами не шутят. К тому же попали мы в Адыгее, где рассчитывать на сочувствие не приходилось. Вечером меня завели в кабинет начальника. За большим столом сидел маленький человечек в гражданском костюме, белой рубашке и черном котелке. Выпученные глаза, идиотский вид и крашеные усы делали его похожим на героя Этуша в известном фильме. Не хватало только гвоздики за ухом.
Раскрыв опасность деяния, «товарищ Саахов» для виду пожурил и вынес судьбоносное решение:
– Тебя отпущу под подписку. На закрытие дела отца привезешь. Друга арестую: прыткий очень.
Я понял, что менты хотят денег.
Дома уже знали. Мама плакала. Отец, не понимая, что случилось, выглядел подавленным и не знал, как поступить.
Первым сориентировался дед.
– Сопли не распускай!
– сказал он, и мы поехали к Давиду Ароновичу, его приятелю и адвокату. Я рассказал подробности. Старый еврей внимательно слушал и, кивая головой, писал. Закончив, я ставил их вдвоем и вышел на улицу.
– Ну что? – спросил я, когда появился дед.
– Все плохо… – растерянно сказал он.
Исход дела зависел от того, как следствие разделит шмотки. Если поровну, то это крупный размер и каждому светит лагерь. Докажут мою меньшую часть – считай повезло: отделаюсь условным. Все зависело от хачей – вернее, мзды, которую они хотели. Однако мой законопослушный отец не умел давать взяток. Он просил, убеждал ментов не ломать сыну жизнь, уверяя, что интеллигентная семья и общество исправят его лучше тюрьмы. Те улыбались, скаля фиксы, кивали головой и ждали денег, а не получив их, предъявили по полной: статья 154, часть 2, «крупный размер», до пяти лет. Я думал, что все обойдется. Горбачев объявил перестройку, в Москве перестали гонять фарцу, а участковый, подписывая характеристику, обнадежил:
– Не ссы, не посадят. Время не то. «Химию» дадут или условным отделаешься.
Суд назначили на конец мая. Перед отъездом я подвернул ногу и, расценив это как дурной знак, решил никуда не ехать. Однако домашние, веря в справедливость, предпочли не злить юстицию и, снабдив меня тростью, отправили в аэропорт.
Летал я редко, не задумываясь, боюсь того или нет. Но в этот раз все пошло наперекосяк. Самолет, набрав высоту, забился, как в лихорадке. Натужно гудя двигателями, он тяжело выползал из воздушных ям, что бы через минуту провалиться снова.