Жулики. Книга 1
Шрифт:
– У вас позавчера минут десять в ротозеях постоял,– честно признался Мишка.
– Че, десять минут постоял и просек?– не поверил бугор.– И как звать тебя, вундеркиндер?
– Жуком зовут,– протянул ему ладонь Мишка.
– А-а-а, вот значится какой ты – крестник Трефового. Знакомьтесь, братва, – это тот самый фраерок, который у Васьки Трефового пару уроков взял и «обнес» его в очко. Васька от него зеленого тащится, большое будущее предрекает. Может быть еще и гордиться когда-нибудь будем, что с самим Жуком поручкаться довелось,– бригада уважительно загудела и полезла знакомиться с будущей знаменитостью.
– Поработать не хочешь с нами? У нас понимаешь
– Бычар полно, блин, тупоголовых, а спецов не хватает. Долю в 10-ть процентов гарантирую.
– А чего так мало?– удивился Мишка.– Я думал, половину отстегнешь.
– Ты че, Жук, с дуба рухнул? Кто пополам рубит? Накладные расходы знаешь какие? Всем «башляем». В общак, ментам и бойцам. Больше 10-ти никак. У нас новички вообще за 5-ру «шуршат». Соглашайся. По две штуки всяко за смену иметь будешь,– уговорил.
В бригаде наперсточников Мишка месяца два наперстком по фанере «шуршал» и даже свой слоган фирменный придумал:
– Кручу верчу – Угадай, озолочу,– бригада ахнула:
– Ну, ты прямо баснописец Михалков,-
«Бабло», как и обещал «бугор», «рубилось» в пределах двух тысяч. Работа, правда, нервная. «Лохи» /опущенные Жуком / частенько, из угара игрового выпав, скандалили и требовали деньги, проигранные, назад вернуть. Милицией пугали и… Чем только не пугали.
А однажды «лох» один так разбушевался, что еле всей бригадой угомонили. А он, по «мордам получив», не угомонился, а убежал и вернулся с дружками-отморозками.
Прапорщиком ВДВ-эшным оказался. Ну и привел этих полосатых целый взвод. Хорошо их там натаскивают. Мишка очнулся вообще в реанимации. Чуть на тот свет не ускакал вместе с наперстками. Последнее что помнил – каблук в лицо летящий.
Когда у Мишки челюсть сломанная чесаться уже перестала и дома сидеть на шее у отца, к тому времени уже подполковника, стало совсем неуютно, то устроился он работать на вокзал Московский носильщиком. По специальности, в трудовой книжке зафиксированной.
С наперстками решил завязать:– « Деньги хорошие, но здоровье на них не купишь. Может еще повезло, что только сломанной челюстью отделался. Малой кровью. Бригадир наперсточный, до сих пор в коме, говорят, лежит. Вредная работа, однако, и молоко не выдают». Васька Трефовый посодействовал с трудоустройством. Только чемоданы Мишка-Жук не особенно-то и таскал, он больше на подхвате у Трефового, под «лоха косил». Тот клиента зацепит, а Мишка, вроде как случайно, тоже напросится и клиенту рублей 200 – 300-а сольет, а проиграв, скандал закатит, требуя их вернуть. Клиент, в эйфории, посылает его куда подальше, а Трефовый тоже по шее слегка Мишке врежет и все – спектакль маленький закончен. После него Трефовый «опускает лоха ниже плинтуса и отпускает без штанов». А тот и «вякнуть» ничего не имеет морального права, потому что сам только что, так же вот раздевал. Простенько и действенно.
И так у них с Трефовым этот «тандэм» лихо получался, что в носильщиках Мишка до призыва в армию и проработал.
Призвали его весной и так быстренько прибрали и забрили, что Мишка заподозрил: – «Уж не отец ли лапу свою тут приложил?»,– уж больно не нравилось ему, как ведет себя сынок непутевый в последнее время.
Друзья-приятели новые ему тоже не нравились. Васька Трефовый имел неосторожность попасть папаше на глаза. Дернул черт Мишку дать ему свой адрес домашний. А он взял, по простоте душевной, и пришел в гости. Отец, когда
Загребли Мишку в армию, даже с фиксатым Васькой попрощаться не успел. Да еще и увезли в тмутаракань. Неделю трясся в вагоне. Есть такой город Новосибирск на карте нашей Родины, посмотрите, если кто не знает, так вот от него еще километров триста восточнее.
Городок военный был оторван от внешнего мира напрочь. Газеты приходили с недельным опозданием, и читать их было уже не интересно. Радио успевало рассказать. А вот телевидение работало через пень-колоду, складки местности не позволяли.
Служить Мишке в армии не понравилось, особенно первые полгода. И дедовщины хлебнул досыта. Зато последние полгода, как сыр в масле катался. Каптером в комендантской роте. Кто в армии служил, тот поймет.
А еще повезло Мишке с командиром непосредственным – старшиной роты прапорщиком Багуцким. Язвой желудка бедолага маялся и валялся по госпиталям постоянно. Поэтому жил Мишка, как у Христа за пазухой и такую бурную коммерческую деятельность развил, снабжая окрестное население различным имуществом, что чуть сверхсрочно не остался. Вовремя спохватился и, выгладив парадку, рванул на дембель – подальше от военного городка. Где военная прокуратура рылась в накладных и прапорщик Богуцкий, вырванный чуть ли не из-под ножа хирурга, невнятно пытался объяснить военным дознавателям, куда он девал несколько вагонов армейской тушенки и кучи барахла; сапог, бушлатов и даже простыней – полученных им по накладным.
Прапор тупо пялился на свои автографы в накладных и пытался вспомнить, когда и кому он их подписывал. Жуку хватило ума оформлять документы задним числом и втянуть в торговые операции несколько прапорщиков – заведующих складами.
И полетели у этих ребят их мелкие звездочки с погон. Суммы проходили такие, что даже военная прокуратура, терпимо относящаяся к растратам и хищениям, в этот раз свирепствовала.
Но даже дотошным дознавателям военным и в голову не пришло, что организатор и вдохновитель всех операций коммерческих – каптерщик комендантской роты – сержант Михаил Соболев. А тот ехал на дембель и вез чемодан денег.
Тратить их в тайге было не на что. Вот и накопил. С деньгами, правда, накладка вышла. Попал он с этим чемоданом под Павловский обмен купюр трехдневный. Мишка как раз в вагоне плацкартном, на полке трясся, а он возьми и приключись.
Вышел Мишка на вокзале в родном городе, волоча чемодан неподъемный с деньгами, полагая наивно, что человек он можно сказать состоятельный. И узнал, что в чемодане у него не деньги, а макулатура уже. Опоздал. Если бы успел, то потерял бы половину, обменивая через того же Трефового. При его-то связях… С расстройства, Мишка дотащил чемодан до ближайшей набережной и швырнул эту бесполезную макулатуру в реку.
Вышел на середину моста и запуздырил в сердцах. «Концы в воду». Чемодан, как бы еще и издеваясь, метров двести плыл, отсвечивая светлой бочиной, пока не нахлебался речной воды и не затонул.
А Мишка, матерясь и плюясь, поплелся в отчий дом. Когда же, два дня спустя, он встретился с Трефовым и пожаловался ему на «подляну», в которую попал, то тот за голову схватился:
– С какого моста швырнул, недоумок?– Мишка назвал.
– Ой, блин, там глубина такая и течение, что без водолаза хрен чего найдешь. Да и с водолазом тоже. Накрылись бабки. Ты че совсем малохольный? Это для лохов три дня было отпущено, а для тех, кто с мозгами дружит, еще три месяца есть,– у Мишки челюсть отвисла.