Жулики. Книга 3
Шрифт:
– Вот ведь бабы, как они так это умеют все обустроить и в воздусях подвесить?!– высказал общее ощущение Тихон.– Пощебечут, юбками вильнут и вроде жить легче,– вздохнул Тихон, потрепав сына по вихрастой головенке.– Скоро и мы нашу мамку заберем у боярина. Вона господа ахфицеры, щас сабли нацепют и поедем.– сам Тихон вырядился в кафтан с картузом и походил теперь на купчину с достатком и преуспеванием.
– Открыть лавку осталось только тебе, Тихон, да торговлишку завести. Бизнес, как американцы с англичанами говорят,– окинул его оценивающим взглядом Мишка.– Пошли, брат, супружницу твою вызволять
К усадьбе боярина Грязнова подкатили на пролетке, нанятой тут же у постоялого двора и, велев "лихачу" ждать, постучали в помпезные ворота с огромными двуглавыми орлами.
– Ишь ты. Князь, поди, боярин твой, Тихон. Орлов нацепил на ворота.
– Да какой князь? Сроду им не был. Ленив больно, да гневлив. Из армии опять же выперли, в поручиках до сорока лет,– пренебрежительно махнул тот рукой.– Захудалый род. Гонору да спеси – тут да– а– а– а! Как у князьев. И наследство получил большое годов десять назад. А так – пусто место. Проживет деньги, да людей распродаст и сам по миру пойдет, как Бог весть.
– Придурок что ли?– не поверил Мишка.
– Полный,– кивнул Тихон.– Сам посуди. Десятерых здоровенных мужиков за пузырь "декалону" отдал. Мы ентим "декалоном" потом в галерах ноги поливали, чоб не гнили. Цена ему грош. За грош отдал сто рублев. Не придурок?
– Придурок,– согласился Мишка и заорал на бородатого сторожа, неспешно бредущего к воротам:
– Шевели мослами, борода. Не кормят тебя здесь что ли?– тот сделал вид, что засуетился и пошел чуть быстрее, но от будки караульной, до створок десять шагов отшкандыбал все же так неспешно, что даже терпеливый Тихон не выдержал и зашипел на едва ползущего сторожа:
– Ну, что ты, мать-перемать, прости Господи, как стельная корова поворачиваешься? Батагов давно не получал на конюшне?
– А вас кто звал? Мне не велено никого пущать ноне,-
ответил бородач, почесавшись и зевнув так вкусно, что у Мишки даже челюсть свело.
– Ты что, каналья, совсем нюх потерял, лапоть? Не видишь, кто тут стоит? Открывай ворота, пока я их не выломал и по загривку тебе не навалял,– рявкнул он на сторожа, который даже ухом не повел, а взглянув на него искоса, ухмыльнулся и опять повторил:
– Не велено никого пущать. Барин нынче не в себе и жуть как сердит. Мальчонка у него дворовый пропал, и барыня шибко сердится, а он – барин, никого чужих, не привечат и пускать не велят, без приглашениюв.
– Значит, и докладывать не пойдешь?– полюбопытствовал Мишка, рассматривая это чудо 18-го века, в рубахе до колен и лаптях.– Тебя не Герасимом ли звать?
– Пошто Герасимом?– обиделся вдруг сторож.– Юрием крещен. А докладать не моя забота. Коль сказано не пущать, так и че докладать? Хоч сто рублев дай – не пойду.
– Щас. Сто рублев,– Мишка сунул под нос бородачу фигу.– Вот это видал? Полушки не получишь,– и вынув из ножен саблю, перерубил широченную полосу засова. Запирающего створки ворот, вместе с массивной цепью, висящей тоже поперек створок, и видимо, не позволяющей их распахивать настежь, при необходимости прохода одного человека.
– Понавешали железа, козлы. Калитку лучше бы сделали для прохода, как у всех нормальных людей,-
рявкнул он в выпученные глаза сторожа и пнув ногой створку, так что она чуть не сбила того с ног, пошел по присыпанной песком дорожке к бояриновым хоромам. Остальные ринулись за ним, мимо бородатого стража с открытым беззубым ртом.
– Эй, погодь ка,– опомнился он и посеменил лаптями вслед за незваными гостями.
– Нельзя так то. Я не пущать должон и оборонять. Ваши благородия. Господа ахфицеры. Да что за напасть така? Ворота порубали, развеж так можна? Чисто татаровя, нехристи,-запричитал он, догоняя Мишку с Серегой.
– Пшел вон, морда,– отмахнулся от него Мишка, так и не вложивший саблю в ножны и шагающий с ней в руке.– Зарублю на хрен мерзавца, вместе с боярином, боярыней и курями в курятнике,– при этих словах он махнул саблей "допотопной" и снес столб, с торчащим наверху фонарем. Столб рухнул, и фонарь разлетелся на мелкие кусочки. На сторожа это действие произвело впечатление видать какое-то особенное, он остановился, уставившись на фонарь и на срез диаметром сантиметров в десять, оставленный саблей осерчавшего "ахфицера" и молча повернувшись, пошлепал назад к воротам, на цыпочках, испуганно оглядываясь:
– Порубат, ей Богу парубат,– шептал бородатый страж, побелевшими от страха губами.
А гости незваные уже подходили к парадному крыльцу, каменному, широченному, в десяток ступеней и с огромными каменными вазами, в которых ничего не росло и видимо призванными, демонстрировать хлебосольство и могущество хозяев. А скорее всего, подвернулись где-то под руку боярину, или увидел у кого-то из знакомых и заказал такие же, бездумно, как всегда делалось, и будет делаться во все века людьми. По принципу.– "Мы чай тоже, не лыком шиты".
У крыльца толпилась дворня, человек десять. Толи на правеж вызванная, толи делами хозяйственными озабоченная, и пришедшая с докладом к барину и его управителю. Мишка разбираться не стал, кто тут и за какой надобностью толчется, а попросту прошел к ступеням, расталкивая, не успевающих отскочить крепостных со своей дороги и не обращая внимания на глухой ропот недовольства за спиной, поднялся по мраморным ступеням. Дорогу ему загородил вальяжный господин в шляпе цилиндре, длинном сюртуке и с пенсне на мосластом носу.
– Ви кто есть такой?– ткнул он толстым пальцем в белой перчатке, Мишку в грудь.– Кто зваль? Как есть звать, твою мать?
– "Управляющий видать из немцев",– подумал Мишка, врезав в надменную рожу кулаком с зажатой в нем сабельной рукоятью и сбивая с немца всю его тысячелетнюю спесь.
Удар получился отменный, снесший немцу пенсне вместе с цилиндром и отшвырнувший его в сторону, метров на пять, под ноги сидящему на стуле с вычурными спинками и за таким же столиком хозяину поместья. То, что это именно боярин Грязнов у Мишки и сомнений не возникло, стоило ему только глянуть на придурковатую физиономию этого человека. Шелковый цилиндр и фрак не делали ее умнее и выглядели на нем, как на корове седло. Морда /именно морда, а не лицо/ с широко поставленными глазами и носом картошкой, щеки лежащие на открахмаленной воротничке, кого-то напомнили Мишке и он остановился, пытаясь припомнить кого.– "Колобок, Пузырь",– вдруг осенило его.– "Не удивлюсь если тот этому потомок".