Жулики. Книга 3
Шрифт:
– Ничего домик у боярина. Пожар в 1812-м наверняка перенесет. Поди и до двадцатого века достоит. Повесят табличку мемориальную "Здесь жил Тихон Руковишников – великий путешественник Российский" и сделают музеем-усадьбой,– высказал свое предположение Мишка. Серега улыбнулся, а Тихон зыркнув из-под насупленных бровей, окликнул мальчонку лет десяти, явно из дворовых боярских, собирающего опавшие листья. Пацан ползал на четвереньках под деревьями, ломившимися от яблок и собирал листья в мешок, край которого держал в зубах.
– Эй, малец, подь ка сюда,– крикнул
– Ты че это тако делашь?– Тихон ткнул в мешок пальцем.– Почто лист гребешь в мешок руками? Аль метел с граблями в хозяйстве у боярина нет?– мальчонка вытер рукавом обтрепанной рубахи сопливый нос и пропищал, боязливо косясь на незнакомых дядек:
– Барыня велела собрать. Че надоть?
– Держи пятак. Пряников купишь,– Тихон вытащил монету и сунул ее в грязную ладошку.– Где боярин ныне с боярыней?
– В усадьбе,– радостно блеснул глазенками паренек, сглатывая слюну. Видать уже мысленно давился пряниками.– Где жа им быть?– и дальше, уже без расспросов дополнительных, рассказал о хозяевах все, что знал. Вплоть до интимной их жизни.
– Голосит, говоришь, по ночам барыня-то? Бьет ее чоли боярин-то?– переспросил его Тихон.
– Не– е– е. Не бьет. Синяков, али шишков утром нет. Любит так-то,– малец хитро блеснул глазенками.
– А на што боярыне энти листья опалые?– заинтересовался Тихон.
– Так ить она из них снадобья варит и кожу им натират. Чёб красивше быть,– выдал пацан и потряс мешком.
– Ишь ты. Народная косметика,-
удивился Серега.– Молодая барыня-то?
– Молодая?– не понял вопрос малец.– Не– е– е. Пожила уже. Годов уже…– он растопырил пальцы и зашевелил губами, подсчитывая года барыни.– Во… двадцать и еще семь.
– Старуха совсем,– ухмыльнулся Мишка.– Злая, поди, от старости-то эдакой?
– Строгая,– вздохнул пацан и потрогал правое ухо, которое явно было больше левого и краснее.– Чуть че, за ухи хватат,– и опять вздохнул.
– Звать-то как тебя, недоросль?-
полюбопытствовал Серега.
– Митрием Селивановым зовусь,– шмыгнул носом тот и Тихон, замер, перекрестившись.
– А мамку твою как?– спросил он хриплым голосом.
– А мамку Марусей звать.
– И где она? Жива ли?– Тихон даже за пику ограды схватился от волнения.
– Жива-а-а. Хворат тока. Как папаню запродали бояре, так и хворат. Теперь на кухне, а раньше на скотном дворе за курями смотрела.
– Вона как!!!– Тихон стоял, уставившись на сына.– А ты меня не признаешь, сынок?– тот поднял глазенки и взглянул удивленно на него. И вдруг бросил мешок и заорал, так что Верка, Лерка и Манька шарахнулись:
– Тятя– я– я– я!– пацан кинулся к решетке и повис у Тихона на шее. А тот бормотал, сглатывая набегающие слезы:
– Вот ить, встренулись, от ить как,– и тискал щуплое тельце, протаскивая его между железных копий ограды. Мальчонка без труда проскользнул между ними и повис уже на его шее окончательно, вцепившись в него так, что Тихон растерянно оглядываясь на спутников, даже руками развел.– "Вот, мол, как".
– Ты, де так долга был, тять? Мамка плачет ночами. Борька помер.
– Помер?– обмер Тихон.– Дык как жа? Давно?
– Тебя запродали и помер,– Митька захлюпал носом в ворот Тихона.
– Ну, ладноть, ладноть. Теперя все наладится. Право слово, сын,– Тихон гладил пацана по худой спине, а тот трясся уже в рыданиях толи от радости, толи от горя.
– Вот, блин, достала видать парня жизнь рабская,– посочувствовал ему Серега.– Ну что, пошли боярина навестим? Переодеться только бы надо во что-то поприличнее, пыль американскую стряхнуть с ушей опять же. Мить, тут где гостиница или двор постоялый приличный есть ли? Показывай, а барыню больше не бойся. Пущай теперь сама себе листья для морды-лица собирает,-
Тихон подхватил Митьку и усадил его перед собой на Манькину шею.
– Ну, где у вас тут чего, веди?– попросил он сына.
Двор постоялый оказался вполне приличный и даже понравился парням своим ненавязчивым сервисом. Пара комнат, которые им немедленно предоставили, выглядели для 18-го века вполне прилично и даже уютно.
– У нас и князья с боярами останавливаются,– суетился вокруг них хозяин заведения, получивший пару рублей серебром вперед и почувствовавший наживу. – Стол изволите в отдельном кабинете накрыть, аль в нумера подать?
– "Ишь ты – нумера", – усмехнулся Мишка, рассматривая "нумера".
– Клопы есть?– спросил он, отбрасывая кружевные накидки с пуховых подушек, выложенных пирамидой, чуть ли не до потолка.
– Не извольте беспокоиться, жжем окаянных всенепременно, кажный месяц, а зимой вымораживам,– заверил их хозяин, давя, как на грех выползшее насекомое на спинке кровати. И при этом даже не покраснев.
– Ты вот что, Игнат, как там тебя по батюшке?– глянул в хитрые, бегающие глазки хозяина Серега.– Иваныч? Ты вот что, Игнат Иваныч, пошли-ка кого-нибудь из дворовых за приказчиком из вещевой лавки. Нам кой-чего из одежонки прикупить нужно. Поистрепались в дороге из Америк-то, к вам добираясь. Да вели баньку протопить. Завшивели опять, там же. Ключи есть от "нумеров"– то, или у вас тут все на распашку?
– Как жа не быть!– обиделся Игнат.– Все спроворим в один миг. А банька у нас завсегда на протопе. За приказчиком щас мигом. Не извольте беспокоиться, господа купцы. Ишь ты, нешта из самых Америк к нам та?
– Из самих. Шевелись, давай. Лошадей распрягите и овса засыпьте, не забудьте,– хозяина даже перекосило от обиды.
– Мы свое дело знам, господа купцы. Кони уж давно в конюшне стоят. Абижа-аете!!!
– Ну, извини, коль, что не так,-
Мишка швырнул на огромный дубовый стол, стоящий посреди "нумера" саблю и рюкзак с монетами.– Ключи давай и вперед. Сами тут разберемся,– потом подошел к окну, распахнул его и вдохнул полной грудью свежий воздух. Окна выходили в садик, окруженный высоченным забором из заостренных досок.