Жупочка стреляет на поражение
Шрифт:
Гедеон только покачал головой. Упрямый.
– Бумаги сюда прислал Триас. Слишком выгодные для него условия тоже смутили его. Он опасается подвоха. Он пишет, что отправил две копии этого письма во дворец в Маскау и сюда.
– Значит, туда не дошло...
– Именно. Или отцу прислали копию с другим содержанием, раз он до сих пор не рвёт и не мечет, – мой любимый был мрачен, как дождливое октябрьское небо.
– Дела...
Ясно-понятно, что творится какая-то чертовщина.
– Жу, не
***
Следующим утром Гедеон умчался обратно в столицу, а я, так как дома ни яиц, ни молока, отправилась в гости к маман. Уж у неё-то всегда найдётся еда.
Мама даже всплакнула, обнаружив меня на пороге, и долго обнимала.
– Жупочка! Нельзя же так с концами пропадать! У меня же сердце кровью обливалось!
– Чем же ему ещё обливаться, как не кровью? Ты совершено зря за меня переживала. Подумаешь, путешествие в Галлию.
– Так за Синее море же!
– Мы летали на дирижабле. В остальном – страна как страна, почти такая же, как наша.
– Ты же не собираешься туда переехать? – в маменькиных глазах застыл страх.
– Нет. Говорю же, тебе не о чем переживать.
– Принц твой где?
– Уехал по делам на несколько дней. Какие здесь у вас новости?
– Ох, ты как уехала, так у нас Аристарх и захандрил. Осунулся весь, с лица спал...
Учитывая, что мой бывший друг и без того слегка анорексичного вида, мне трудно представить его ещё более худым. Разве только маменька специально для меня ломает трагедию, чтобы я сжалилась и побежала успокаивать страдальца. Ой, то есть не успокаивать, а кормить!
– Так уж прям и спал? – подозрительно сощурилась я.
– Ходит, вон, весь как в воду опущенный! – убедительно вещала маман. – Вон, даже Галка стихи мне его передала, – она достала с полки мятые листочки, а там...
А как же я? А как же чувство?
А как же всё моё искусство?
К чужому принцу ты ушла.
Я погибаю без тебя...
Кажется, у меня сейчас начнётся аллергия на банальщину. Это даже не стих, это издевательство над поэзией.
– Да ты нос-то не морщи, человек от души писал. Ну и что, что по-простецки, зато искренне! – заступилась за него мама, которой страсть как не хотелось, чтобы я досталась «чужому принцу».
– Мам, ты чего добиваешься, а?
– Ох, Жупочка, порой самой спуститься с небес на землю – это лучше, чем потом упасть, – вздохнула она.
Ну, вот, начинается...
– Я сама разберусь, – твёрдо заявила я.
– Как знаешь. Я-то тебе только добра желаю.
– Угу, с Аристархом, который написал для меня вот это.
И я зачитала:
Ты реальней унитазов и раковин.
Ты заметней дырявых носков.
Ты важна мне, как в кране водица.
И
Съесть пирог и травы обкуриться.
– Ты понимаешь, мама, что в дружбе со мной Аристарху нравились только халявная еда и травка?
– Неправда это! Просто в стихах отображены лишь яркие образы!
– О, да! Например, мой горб, который набил оскомину всей литературной тусовке Сарайска!
– Вот, зря ты так о нём. Хороший он парень. Его только слегка перевоспитать надо и отлюбить, – мама отобрала у меня листы и принялась в них что-то выискивать. – Есть у него и про романтику, такое... Ух! Где же, видела... А! Вот!
Сорвал цветы я с клумбы городской
Бежал от сторожа мудрёными дворами.
Не оценила ты. Сказала, я – отстой,
И назвала меня обидными словами.
Пф! Тоже мне романтика!
– Мам, я Гедеона люблю. Всей душой. Другой мужчина мне не нужен. Запомни это, пожалуйста, раз и навсегда.
«Мне нужен другой! Я твоего белобрысого терпеть не могу! Где же мой мускулистый кузнец Голопердиев или Пупкин?» – взбунтовалась Вторая.
«Шиш тебе. Это моё тело, а значит, и мужика выбираю я», – заявила ей.
«Ох, допляшешься ты у меня...»
Оказавшись дома, я всё же прочла Аристарховы послания перед тем, как сжечь в печке. Больше всего мне запомнилось:
Если я не твой,
Значит, я ничей.
Значит, обожруся
До гастрита я бичей.
Вот, это я понимаю: ломка по моей стряпне. Искренние страдания хронического гастритника, оторванного от бесплатной кормушки.
Эх, сходить что ли на поэтический концерт, послушать новые опусы моего горе-поэта?
Глава 49. Короткий миг свободы
Сарайск всё так же просвещался современной поэзией по вторникам и пятницам, а сегодня как раз вторник.
Знакомые всё лица встретились мне в доме культуры, вот только меня почему-то никто не признал. Впрочем, окололитературный народец обычно избегал смотреть на горбунью, а теперь, исцелившись и похудев, я словно превратилась в другого человека.
В холле мне вручил тощий буклетик со стихами не менее худой парнишка, дежурно проговорив:
– Нате почитайте!
– Чьё? – спрашиваю.
– Моё! – бодро отрапортовали мне.
На чёрно-белом (точнее, жёлтом) буклетике зияло имя юного дарования: Гнев Умилёв. Имя запоминающееся, броское, с отсылкой к одному из классиков поэтического искусства.
Что ж, идём в первое стихотворение...
Батюшки! Да что ж поэзия притягивает к себе всяких фриков!? Что с их мозгами не так, что они сочиняют такое:
Ты – ангел во плоти,
Душа бела, как мел,
Я снова не у дел,