Жупочка стреляет на поражение
Шрифт:
– И она ни разу не зазнайка и не терроризирует своих швей? – усомнилась я.
– Каждая профессия подразумевает профдеформацию, – был мне уклончивый ответ. – Но тебе волноваться не о чем. Ты – её госпожа. А господа всегда правы.
– Если она попытается оскорбить меня, отведает моей тяжёлой руки.
– Кхм, – кое-кто вспомнил сковороду, которая причудливым образом свела две родственные души. – Даже не сомневаюсь. Ты умеешь бить метко.
– А если кроме шуток, мне и эти платья нравятся. У меня никогда не было такой красивой
Как можно не влюбиться в Дена, держащего пакеты с моими обновками и одновременно обнимающего меня?
– Теперь ты готова к ещё одной новости: я хочу, чтобы на новогодние праздники ты поехала со мной в Маскау.
И тут у меня пропал дар речи.
«Что? В столицу?! Белобрысый, я от тебя сегодня в шоках!» – за меня высказалась Вторая.
Покой дорогой, теперь ты мне только снишься. Тут мне вспомнились сны, и я поправила себя: нет, даже уже не снишься.
С какого перепугу Дену приспичило тащить меня, неподготовленную, в Маскау, ума не приложу. Я всё ещё горбата, да и вообще, по сути, деревенщина с дурными манерами.
Зачем?
– Т-ты всё-таки передумал и решил познакомить меня с семьёй? – наконец, зашевелился мой язык.
– А вот к этому ты ещё не готова.
– Я вообще ни к чему не готова! – вырвалось само.
– Жу, не переживай. Я сниму нам номер в гостинице, и тебе не придётся вообще ни с кем знакомиться.
– А твои родные не заподозрят неладное, если ты приедешь, а жить дома не будешь?
– Поверь, им будет не до того. От меня требуется присутствие на нескольких обязаловках, а остальное время мы с тобой будем неразлучны, – очень уж сладко, на мой взгляд, пропел он.
– Может, я лучше останусь дома?
– Нет! – прозвучало хлёстко, как удар кнута.
Ну, нет так нет. В конце концов, надо доверять своему мужчине.
***
Домой мы вернулись с чёрными дырами вместо желудка.
– Сейчас мы с тобой устроим поедимок! – объявила я, разогревая на свежерастопленной печи пироги и жареную картошку с мясом.
– В смысле, поединок? – уточнил Ден.
– Угу! Я обязательно победю тебя в этом поедимке!
Ден рассмеялся.
– Жу, с тобой каждый день – сюрприз!
– А то!
И я вспомнила, почему с детства прозвала себя Едокией. Омномном во веки веков! Ам-инь!
Зато после обеда-ужина мне взгрустнулось, потому что Ден снова погрузился в свою зубрёжку и не отрывался до ночи.
Нет, я, конечно, тихонечко сползала в подвал, поухаживала за зеленью, протёрла лампы от пыли, удобрила почву...
А хотелось любви! Внутри всё зудело, гудело, ёрзало.
Как там в песенке пелось?
Так хо-очется разде-еться мне
И вно-о-овь люби-имой быть!
Нет,
Ближе к ночи организм засбоил: то рёбра ломит, то под горбом чешется, то голова начинает болеть и кружиться.
Что со мной? Я ведь не беременна? Короткое «ни о чём не беспокойся» Дена прозвучало как-то неубедительно. Особенно теперь, когда я «поплыла» от новых ощущений.
А-а-а! Я не хочу детей! Надо мной, что, издеваются? Я только жить начала, а теперь придётся посвятить свою жизнь спиногрызам? Вот уж спасибо, не хочу! Спина у меня и без того больное место.
И не надо мне петь про счастье материнства! Маман со мной вон как намучилась, даже замуж больше не выходила, хотя могла. Кириак Вальдемарович умер, когда мне едва исполнилось полтора года.
Я так себя накрутила, так запаниковала, что бегом поскакала по ступенькам вверх, к Дену, с серьёзнейшим наездом:
– Ты!!! Ты-ы-ы!!! – ревела я.
– Жу, что случилось? – он оторвал встревоженный взгляд от книги.
– Ты-ы-ы... Как ты мог?! Запудрил мне мозги! Воспользовался моей неопытностью! А теперь моя жизнь кончена! – меня несло и выносило.
– Подробнее, пожалуйста, по поводу «воспользовался неопытностью» и «жизнь кончена», – совершенно спокойным тоном попросил он.
Вот это выдержка у него! Сразу видно: стреляный воробей.
– А то ты сам не знаешь? – моя истерика начала сходить на «нет», но я отчаянно цеплялась за её тающие крохи. Когда несёт, слова выпрыгивают изо рта сами, даже думать не надо.
– Не знаю. Поэтому прошу пояснить.
– Я беременна!
Ден как-то устало усмехнулся и посмотрел на меня, как на милую глупышку. Вот, именно так и посмотрел: с нежностью и иронией.
– Жу, с чего ты взяла? Ты не можешь быть беременна. Заклинание, которое я использую, даёт стопроцентную гарантию, что секс безопасный.
– П-правда? А п-почему я не видела, чтобы ты что-то там бормотал себе под нос?
– А тебе бы хотелось, чтобы я бормотал? – лицо серьёзное, но уголки губ подрагивают, видимо, сдерживая улыбку. В глазах откровенное веселье.
Потешается надо мной, значит!
– Мне бы хотелось знать, как именно ты обеспечиваешь мне безопасность! – всё, это был последний писк моей истерики. Больше пороху в пороховницах нетути. Полный штиль.
– Хорошо: «Semen non exercetur. Ita fiat».
– Это что такое было?
– Противозачаточное заклинание. Его можно произносить мысленно, и оно всё равно сработает.
– И ты ни разу не забыл его произнести?
– Ни разу.
– Точно?
– Абсолютно. Никаких детей.
Что я там говорила про истерику? Это просто маленькая волна убежала, чтобы позвать большую. Сейчас накроет всех.
Сама не понимаю, что со мной приключилось, но фраза «никаких детей» ранила меня в самое сердечко. А духовные раны требуют как следует проораться: