Журавли покидают гнезда
Шрифт:
В фанзе бородача Денними поджидал подосланный ювелиром агент полиции. Три дня она провела в подвале управления. Утром четвертого дня к ней спустился Хэ Пхари.
— Дело серьезное, — сказал он, нахмурившись, — Вас могут спасти только деньги. Я помогу вам. — Хэ Пхари оглянулся на дверь: — Я помогу вам, хоть это мне будет стоить больших расходов.
Еще минуту назад Денними тешила себя надеждой получить хотя бы малое наказание. Тогда, быть может, ей удастся еще увидеть Эсуги. Но явился Хэ Пхари, как человек из сказки, и рассеял ее тревоги.
— Но прежде, — сказал ювелир, —
— Я дам вам расписку, — сказала Денними поспешно. — Я продам свою фанзу.
— Сомневаюсь, что за вашу фанзу заплатят столько, сколько я заплачу за вас, — перебил ее Хэ Пхари. — И потом: позволительно ли оставлять человека без крова? Разумнее, если ваша дочь отработает у меня эти долги.
Денними потупилась.
— Вы не согласны? — удивился Хэ Пхари. — Заверяю, что Эсуги в моем доме будет чувствовать себя не хуже, чем в родной фанзе.
Что-то подобное Денними уже слышала. Она глянула на Хэ Пхари, и ей вдруг показалось, что перед ней стоит не он, не ювелир, а вербовщик — тот самый, который однажды увел Бондо.
— Нет, нет, — зашептала Денними, — я не отдам Эсуги. Я не отдам мою дочь. Пусть меня судят — это менее страшно, чем суд над собой…
— Это уж чересчур! — воскликнул Хэ Пхари. — Вы предпочитаете тюрьму, отказываясь от услуги человека, который искренне сочувствует вам?! Как вас понимать? Не верю, что безрассудное упрямство матери принесет утешение ее дочери.
Денними ясно сознавала, какая горькая участь ожидает девочку, если она не выйдет отсюда. И в то же время согласиться отдать ювелиру Эсуги было немыслимо. «Конечно, ничего особенного нет в том, что дочь будет служить богатому господину, к тому же доброму и живущему неподалеку от матери, — думала Денними. — Все это так. Но что скажет свекровь и сельчане, когда узнают об этом?..» Живо представив гневное, искривленное яростью лицо свекрови, ее истошный крик, Денними закрыла лицо руками и отвернулась.
Наблюдая за ней, Хэ Пхари понял, что сейчас ему полезней промолчать. Он видел безысходность ее положения и ждал.
Она ответила согласием.
Вечером полицейский взял с нее разные подписки и вывел на улицу. А ночью Денними увела из деревни дочь.
Денними навещала Эсуги ежедневно. Несмотря на это, девочка сильно тосковала по матери и родной фанзе. Здесь все было чужое: и чистые просторные комнаты со стеклянными раздвижными дверями, и пестрые ковры, расстеленные на полу, и блестящие подсвечники на стенах, и посуда, которую не знаешь как взять, чтобы не разбить. И сам воздух здесь пахнет чем-то чужим. То ли дело в своей фанзе! Там вместо ковров — циновка, которую не страшно испачкать. И зачем зажигать столько свечей, когда одной коптилки вполне достаточно, чтобы разглядеть омони. И чашки дома не такие, в них можно толочь муку и шалу [26] . Или еще лучше — можно разбивать орехи. Здесь нет гор и озер — одни молчаливые стены. Нет, она непременно уговорит омони забрать ее отсюда… Но каждый раз, когда появлялась омони, Эсуги не решалась заговорить об этом, а только вздыхала
26
Необработанный рис.
— Небо относится к людям по-разному: одного наделяет богатством, другого счастливой судьбой. А твою омони небо одарило красивой дочерью. Не будь тебя — ее жизнь не имела бы смысла. Ты должна это знать. Только ты теперь можешь вернуть ей радость.
Эсуги на какое-то время успокаивалась. Поднималась рано, чтобы успеть убрать комнаты и приготовить завтрак. Хэ Пхари в свою очередь не жалел денег на подарки, к которым Эсуги была равнодушна.
Глава пятая
РАЗГОВОР С ОТЦОМ
В лачугу Юсэк вернулся засветло. Тетушка Синай, стоявшая в дверях, первая заметила в нем перемену.
— Ты болен? — спросила она, разглядывая его лицо. — Ты бледен, и глаза какие-то недобрые.
Юсэк не ответил. Подойдя к сидящему на циновке отцу, протянул деньги.
— Ты заработал много денег, — сказал отец, — но почему в твоих глазах нет радости?
— Он устал и хочет есть, — заключила Синай. — Я приготовила чумизу и напекла лепешек. Правда, маловато, но я принесу. — Она проворно выбежала.
— Ты почему опустил голову? — спросил отец, разглядывая сына. — Говори: почему молчишь?
— Я сегодня видел Эсуги, — сказал Юсэк, скорее грустно, чем радостно, что немало удивило отца.
— Эсуги?! Ты видел Эсуги?
— Да. Она живет на Шанхайской улице в доме богача!
— Как ты оказался в этом доме? В дом янбани не позволено входить ченмин.
Опустившись к отцу, Юсэк стал рассказывать:
— Когда я отвез господина в город, у него не оказалось с собой мелких денег, и он повел меня в дом. Это был богатый господин. У окна стояла девушка в дорогом кимоно. Она повернулась ко мне…
— Возможно, это была другая девушка, очень похожая на Эсуги? — перебил его отец.
— Нет, я не ошибся, — уверенно произнес Юсэк, и голос его дрогнул. — Как я могу не узнать Эсуги…
— Наверное, этот господин и есть ее дядюшка? — Старику хотелось направить мысли Юсэка в другую сторону.
Юноша усмехнулся:
— Вы, конечно, не хотели меня обмануть. Вы сами обмануты.
— Ты что-то напутал, — сердясь произнес отец.
— Да, я ошибся. Между госпожой и женой рикши есть большая разница.
— Вот ты о чем! — воскликнул отец. — Откуда ты взял, что Эсуги мечтает стать госпожой? Ты говорил с нею?
— Нет. Увидев меня, Эсуги не обрадовалась, а почему-то испугалась.
Старик затряс головой:
— Не поверю, чтобы эта юная девушка открыла сердце старому маклеру…
Словно кто-то больно ударил по сгорбившейся спине Юсэка.
Он резко выпрямился и, впившись глазами в отца, который, проговорившись, не мог скрыть смущения, переспросил:
— Вы сказали — маклера? Вы его знаете?