Журавли покидают гнезда
Шрифт:
— Редкое зрелище — рикша на коне!
На этот раз отряд возглавляла Синдо. Мартынов с Иром и пятью бойцами остались стеречь штаб.
Давно она не бывала в этих краях, где прошло ее короткое детство. Сейчас увидит родительский хутор. И очень может быть — здесь, у дальних родственников, остановился Санхо.
Хуторок, как и большинство других селений, лежал в низине среди сопок. Река не доходила сюда, поэтому половодья не питали ближние пруды и озера. Весной и осенью их освежали талые снега и дожди. К середине лета вода в прудах начинала цвести, а поздней осенью вновь светлела. В давние времена в этих обильных кедрами лесах трудились лесорубы. На образовавшихся просеках рождались первые избы безземельных
Отцовской страстью копить деньги заразился Хагу. Он помогал выжигать леса, сушить болота. Он никогда не бегал с мальчишками: все трудился. К сестренке Синдо, которая была на пять лет младше, относился заботливо. Водил ее в лес, хоть сам не любил собирать ягоды. А когда отец брал его с собой в город, непременно привозил ей книжки. Это были самые дорогие подарки. Не умея читать, она разглядывала картинки, а ложась спать, клала их рядом на подушку и разговаривала с ними как с живыми друзьями. И Синдо любила Хагу, слушалась его больше чем родителей.
Отец плохо относился к своим работникам: бил их, выгонял с хутора. Он часто рассказывал, как батрачил у помещика в Корее, как этот помещик порол его жгутом, не давал есть, и поэтому он в чем был ушел из Кореи в Россию. А теперь сам поступал точно так же.
Невзлюбила Синдо отца еще больше, когда он прогнал с хутора отца ее подруги Генхи, работавшего скотником. Отец Генхи был очень добрый, старательный. За живностью ухаживал как за детьми. И напоит, и накормит вовремя. Но однажды на выпасе у него теленок объелся клевером и сдох. Переживал он так, будто человека убил. Обещал отработать отцу за теленка, а тот и слушать не стал — прогнал. Ушел он и увел Генхи. Синдо тосковала о подруге сильно, во сне звала ее. Хагу, пытаясь отвлечь сестренку, специально ездил в город за книжками и игрушками.
Давно Синдо не была в родном хуторе. Но не поглядеть на отчий дом, не поговорить со знакомыми людьми ехала она. Ехала с отрядом арестовывать брата. И как избавиться от воспоминаний о Хагу, если в каждом озерке, пашне, деревце — ее прошлое, ее детство, связанное с братом. И как простить ему, если он служит врагам, убил Егора Мартынова?..
Глава вторая
В СТАРОМ ХУТОРЕ
Хагу остался на хуторе, не сбежал в Китай, где мог благополучно устроиться под кровлей родителей, сумевших вывезти скопленное золотишко. Его уговаривали, пугали, но он остался. Не мог бросить свои земли, скот, постройки, в которые вложено столько сил. И жил в надежде, что Российская империя оправится от кратковременного шока. Он знал, что бывшие генералы еще не сломлены, еще борются и что в их руках хлеб и деньги. Он видел нищету и гибнущих от голода людей. И это вселяло в него уверенность в неминуемой катастрофе большевиков.
А тем временем батраки один за другим покидали хутор. Пашни зарастали сорными травами, скотина гибла. Уходили последние косари. Даже щедрая плата, которую в былые времена он счел бы грабежом, не удерживала крестьян. Оставшиеся отсиживались в избах. Один отец Чангера, Чунсеб, то и дело помогал Хагу вести хозяйство. Упрашивал он и других помочь хозяину, но те и носом не вели. Потел Хагу, а хозяйство рассыпалось.
Теперь он жил наравне с другими и никто ему не завидовал. Стал было и Хагу подумывать о Корее: обменяет оставшихся лошадей на золото, забьет коров — на дорогу хватит. И тут донесся слушок об интервентах. Ожил он тогда, как и другие кулаки. Они стали свозить хлеб в штабы уссурийских казаков. Хагу оказался щедрее — отдал атаману всех лошадей. Узнав об этом, особая комиссия при участии Мартынова и Синдо выдворила его из хутора. С тех пор затаил он злобу к сестре, поклялся отомстить и предстал перед атаманом. Тот ко времени посочувствовал: «Чужестранцы и те протягивают руку помощи оскорбленным дворянам, а родная сестра лишила брата крова. Такие-то они, большевики!» Хагу дал себе слово убить сестру. Взял он тогда из рук атамана наган и пришел к ней. Но не решился. Собрав себе подобных, грабил крестьян. Первой жертвой оказался Егор. Почуяв кровь, Хагу рассвирепел еще больше. Он мечтал добраться до Петра, предупредил Синдо, чтобы она убралась отсюда по доброй воле. И уж совсем возликовал, когда к причалам Владивостокского порта подошли корабли Японии. Он стал даже навещать свой бывший хутор, считая вопрос о возвращении земли решенным, заставлял всех называть себя хозяином. Непослушных порол и сжигал их избы. А Чунсебу, который был предан ему до последних дней, отмерил пять десятин земли и дал лесу для постройки нового дома. Старик одурел от счастья. Плача и смеясь, он ползал в ногах хозяина. Нетрудно представить, как омрачился он, когда однажды Хагу упрекнул его за сына Чангера, ушедшего к красным.
— Мой хозяин! — застонал Чунсеб, не смея подняться с земли. — Не верь этим слухам! Люди болтают, чтобы посеять между нами вражду! Не верь этому!
— Тогда скажи: где твой сын? — спросил Хагу злобно.
— Не могу знать. Где-то бродяжничает…
— А если про него говорят правду? Тогда что? — сказал Хагу, прищурив один глаз.
— Я сам отрублю ему голову и брошу к ногам моего хозяина, — ответил Чунсеб, осатанело уставившись перед собой.
Хагу улыбнулся.
— Будь это не ты, а другой, я связал бы ему руки и спустил в колодец. Но у твоего хозяина хорошая память, помнит он, кто в трудную годину был рядом.
— Небо свидетель, как я молился, как я просил его вернуть тебя, мой хозяин, — забормотал Чунсеб. — Знают люди об этом, знают и то, что не поддался уговорам твоей сестры, не отдал зерно. А тебе — все до зернышка.
Хагу помог Чунсебу подняться и, опускаясь на ондоль, сказал растроганно:
— Помню и об этом. Погоди, все станет на свое место. Будешь ты жить не хуже иного середняка. Только оставайся верным.
— Разве я посмею отвернуться от тебя, мой хозяин! — воскликнул Чунсеб. — Ты приютил меня, ты дал мне еду, дал эту фанзу, когда я пришел в Россию. Разве можно такое забыть? Пусть у меня лучше отсохнут мозги, чем зародится в них неверная мысль.
— Ладно, — прервал его Хагу. — Лучше подумай, как поступить с сыном? Его связь с большевиками может дурно сказаться на тебе. Конечно, твоя кровь в нем. Но… гляди сам.
Чунсеб отвел глаза, боясь, как бы Хагу не разгадал его скрытые мысли. Старик догадывался, что Чангер связан с отрядом Мартынова. Не раз ходил туда, высматривал ночами, а все попусту. Он знал жестокий нрав Хагу. Злясь на сына, из-за которого можно лишиться всего, что добыто с таким трудом, он в то же время с замиранием сердца думал: зачем ему, старику, дом, земля, если взамен за этот дом, землю нужно расплатиться жизнью Чангера? Не лучше ли признаться и вымолить прощение? Он должен простить, ведь в трудное для него время старый Чунсеб во всем помогал ему. А может, он уже расправился с Чангером?! Подкошенный жуткой мыслью, Чунсеб свалился на пол.
— Что с тобой? — спросил Хагу, поднимаясь с ондоля.
Чунсеб не слышал его, не видел, как тот расстегнул ему ворот рубашки, дал воды. Придя в себя, Чунсеб с испугом стал шарить глазами по избе.
— Хозяин ушел, — сообщила жена, придерживая его голову.
Шатаясь, Чунсеб поднялся, стал собираться.
— Куда ты? — испугалась женщина. — На тебя смотреть страшно.
— Нужно отыскать Чангера! Хуже будет, когда Хагу сам его изловит! — сказал старик запинаясь.
Спустя неделю бывший помещик снова появился на хуторе и опять зашел к Чунсебу. Попросив чаю, он как бы случайно сказал: