Журнал «Если», 1996 № 03
Шрифт:
— Ты не отвечаешь, Кирон. Может, хочешь кого-нибудь выгородить?
— Я не хочу никого выгораживать, кроме себя. Я взял эту книгу. Я хотел ее вернуть.
— В данных печальных обстоятельствах это только слова. Подобное можно истолковать и как кражу. Человек, привыкший рассуждать, посчитал бы, что ты стащил книгу с намерением построить одну или несколько из описанных в ней машин.
— Да проклянет вас Лудд! — взорвался Кирон. — Уничтожайте знания, если вам угодно. Остановите движение вперед. Можете и меня сжечь.
Брат Себастьян допил чай и проговорил печально:
— Проклятие Лудда предназначено тем, кто строит со злым умыслом машины. Ты можешь сгореть, Кирон; такую вероятность исключать нельзя. И это сильно меня огорчит. Но так исполнится воля Лудда. Как бы то ни было, я твой друг, и я спасу твою душу.
С этими словами брат Себастьян оставил Кирона.
16
Великий Инквизитор признал, что совершено преступление, и постановил провести судебное расследование на причастность к ереси. По обычаю, суд должен был начаться в первый день следующего лунного месяца, с тем чтобы в случае вынесения приговора привести его в исполнение в последний день этого же месяца.
Между тем условия содержания Кирона улучшились. Ему предоставили соломенную подстилку, стол и стул. Один раз в день ему давали горячее, кроме того, разрешалось принимать посетителей и назвать свидетелей, которые могли бы выступить в его пользу. Святой Орден шел на подобные уступки, чтобы никто не мог пожаловаться на его пристрастность или несправедливость. Хотя мало кто из обвиненных в ереси когда-либо был оправдан.
Открытые процессы затевались только при наличии неопровержимых улик. Тем не менее формальности соблюдались.
Первыми пришли навестить Кирона родители. У Кристен были красные, заплаканные глаза. Жерард, напротив, был полон надежды, уверенности и приятно пах стружками. Он полагал, что из мальчишеской проделки раздули не по уму серьезное дело.
— Кирон, мальчик мой, как тебя здесь кормят? — всхлипнула Кристен. Они хорошо кормят тебя?
Кирон заметил, что мать стала совсем седой, хотя едва достигла тридцати пяти. При этом она сохранила красоту и стать. Ему стало бесконечно жаль ее за ту боль, что он ей причинил.
— Да, мама. Я здесь просто отъедаюсь. Мне ничего не надо.
— Ты же художник! — взорвался вдруг Жерард.
— Причем великий художник. Так сказал мастер Хобарт. — Он оглядел соломенную подстилку и голые стены камеры. — Как они смеют содержать в таком месте человека с блестящим будущим? Ты в самом деле виновен, сын? Скажи по-простому. Мы вырастили тебя и имеем право знать.
— Отец, — осторожно заговорил Кирон, зная, что брат Себастьян наверняка приник ухом к двери, — я сделал себе игрушку. Для развлечения. Я надул горячим воздухом шар. Я и подумать не мог, что Святой Орден обидится на такой пустяк.
Жерард
— Это было опрометчиво, сын. Но вряд ли грешно. Орден не любит ничего нового… и правильно делает. А виноваты скорее все те, кто тебя научил… Я слышал, что «Прыжок мисс Фитзалан» — это шедевр, хотя я и не смыслю в таких вещах. Мастер Хобарт говорил, что без тебя он не смог бы написать эту картину.
— Мастер Хобарт — гений, — сказал Кирон, — но доля истины в его словах есть.
— Не бойся, мальчик. — Жерард обнял сына. — Тебя оправдают, а те, кто хочет тебя осудить, сами понесут наказание.
— Я ни на кого не держу зла, — сказал Кирон главным образом для брата Себастьяна. — И надеюсь, что Святой Орден установит мою невиновность и позволит мне и дальше заниматься своим делом.
Жерард хлопнул его по плечу.
— Хорошо сказано! Я знал! Я знал, что ты умный, развитой парень, а все это — сплошная неразбериха.
Кристен оказалась мудрее. Она прижала Кирона к себе и погладила его по голове.
— Тебе страшно, маленький мой? — прошептала она.
— Да, мама, мне страшно.
— Ты знаешь, что они будут делать?
— Да, мама. Я знаю, что они будут делать.
— Успокойся, Кирон. Мы умрем вместе. А если существует другая жизнь, то мы разделим и ее.
— Уймись, женщина! — вспыхнул Жерард. — Кирон будет жить.
Кристен отошла, обретя вдруг какую-то просветленность.
— Да, Жерард. Наш Кирон будет жить. Теперь я в этом уверена.
— Клянусь Молотом Лудда, да и своим молотком тоже, он будет жить! воскликнул Жерард. — Он будет жить хотя бы для того, чтобы похоронить тех, кто пытается очернить его имя.
В дверь постучал стражник.
— Мы еще придем, — сказала Кристен. — Мы придем завтра. Я принесу свежие лепешки, масло и черничное варенье, которое ты так любишь.
Едва они удалились, в камеру вошел брат Себастьян.
— У твоего отца сильный голос, — сказал он осторожно. Кирон слабо улыбнулся.
— Сильный ум и сильная рука. Он простой и славный человек.
— Тем не менее он произносит опасные слова.
— Мой отец — честный человек, и это знают все в округе, — спокойно ответил Кирон. — Он за всю жизнь никого не обманул и ни разу не согрешил. Его оружие — его честность.
— Что ты хочешь этим сказать, мальчик?
— Только то, брат Себастьян, что в вашей клетке одна птичка. Вторую из этого гнезда вам не заполучить.
Пришла навестить его и Петрина. Как требовали приличия, ее сопровождал отец.
Шолто, огромный, молчаливый и добродушный человек, не проронил ни слова. Разговор поддерживала налитая, созревшая для свадьбы Петрина.
— Кирон, ты такой бледный. Тебя хорошо кормят? Он улыбнулся.
— Правду говорят, все женщины одинаковы. Вот и мать первым делом подумала о моем желудке.